Случай Себастьяна, однако, был особенным. Его всегда забирали разные люди. Сначала воспитатели каждый раз звонили родителям, и, когда до них удавалось дозвониться, они говорили, что ребенка можно отдавать. Постепенно воспитательницы привыкли отдавать Себастьяну всякому, кто за ним приходил. Родители были согласны с такой практикой.
«Нам это никогда не нравилось. Но что нам оставалось делать — каждый раз брать ребенка домой?» — цитировала газета директора сада.
Репортеры взяли интервью и у Беттины (в газете ее назвали по фамилии — Линдског). Она сказала: «Та женщина выглядела очень прилично и не вызвала у нас недоверия».
Газета всерьез занялась проблематикой. Были опрошены директора других детских садов: как они ведут себя в подобных ситуациях. Все директора, как один, пытались выставить себя в наилучшем свете, утверждая, что в их учреждении такое было бы попросту невозможно.
Читателям задали вопрос: «Не боитесь ли вы, что вашего ребенка может забрать из сада совершенно незнакомый человек?» Родители, которые прежде, вероятно, вообще не задумывались над этой проблемой, вдруг проявили единодушную обеспокоенность. Во всех ответах повторялись слова: «служебная халатность» и «скандал». Газета явно нагнетала напряжение.
К своему удивлению, Рейне обнаружил, что в газете не было ни единого слова порицания беспечных родителей и нянек с их нацистскими дружками. Досталось только милой Беттине и ее коллегам.
Рейне выбросил газету и поехал домой, к Ангеле и Себастьяну.
Наступил вечер. На первом этаже никого не было, а со второго доносилось пение Ангелы — она убаюкивала Себастьяна. Рейне остановился на лестнице и прислушался. Ангела пела «Мой чудный хрусталик», пела без слов, но звонко и чисто.
Стоя на лестнице и не видя Ангелы, он вдруг усомнился в том, что это поет Ангела, — настолько это чистое божественное пение не вязалось с ее бесформенным телом и угрюмой молчаливостью. Правда, в последнее время она перестала быть молчаливой, а с Себастьяном вообще была очень разговорчивой.
Он не стал подниматься наверх. Мальчик, наверное, заснул, и Рейне не хотел разбудить его скрипом лестницы.
Вместо этого Рейне вошел в кухню, достал из шкафа перчатки, бумагу и ручку. Супруги Гильфорс за два дня имели возможность собрать деньги, и теперь настало время писать следующее письмо.
Обдумывая содержание письма, Рейне шевелил затянутыми в латекс пальцами. Перчатки оказывали на него магическое действие: невероятная эластичность, прозрачность, сухая, присыпанная тальком внутренняя сторона — все это создавало впечатление вторых, позаимствованных у другого человека рук.
Наверху чистый голос выводил теперь «Я знаю прекрасную розу». Решительным движением Рейне взял ручку и занес ее над листом бумаги, как будто это был скальпель, а сам Рейне готовился сделать разрез. Он медленно опустил ручку и написал:
«ВАШЕМУ СЫНУ…»
«Хорошо», — хотел он написать дальше, но в последний момент передумал и написал:
«…ОТНОСИТЕЛЬНО ХОРОШО, УЧИТЫВАЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА. МЫ ОСВОБОДИМ ЕГО, КОГДА В СООТВЕТСТВИИ С НАШИМИ УСЛОВИЯМИ БУДЕТ ПЕРЕДАН ВЫКУП».
Он обдумал несколько вариантов формулировки, но отбросил их и, подумав, остановился на следующей версии:
«ДЕНЬ: ВОСКРЕСЕНЬЕ, 24 СЕНТЯБРЯ.
ВРЕМЯ: ДЕНЬГИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ОСТАВЛЕНЫ В УСЛОВЛЕННОМ МЕСТЕ НЕ ПОЗДНЕЕ 11 ЧАСОВ.
МЕСТО: СОБОР, НИША ЗА ПОЛКОЙ ДЛЯ МОЛИТВЕННИКОВ (ЗА ЕЕ ЛЕВЫМ КРАЕМ) ЗА ПОСЛЕДНИМ РЯДОМ СКАМЕЙ.
СУММА: 1 000 000 ШВЕДСКИХ КРОН В КУПЮРАХ ПО 1000 КРОН В ДВУХ ПАЧКАХ.
УСЛОВИЕ: НИ ПОЛИЦИЯ, НИ ДРУГИЕ ЛЮДИ НЕ ДОЛЖНЫ ОБ ЭТОМ ЗНАТЬ.
ПОЛОЖИВ ДЕНЬГИ, ВЫ ДОЛЖНЫ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ЦЕРКОВЬ.
ЕСЛИ ВЫ БУДЕТЕ НЕУКОСНИТЕЛЬНО СЛЕДОВАТЬ НАШИМ ИНСТРУКЦИЯМ, ТО ПОЛУЧИТЕ СВОЕГО СЫНА СРАЗУ, КАК ТОЛЬКО МЫ СОЧТЕМ МОМЕНТ БЛАГОПРИЯТНЫМ.
В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ВЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ УВИДИТЕ СВОЕГО СЫНА».
Свастику он на этот раз нарисовал правильно.
На богослужении по случаю четырнадцатого воскресенья после Троицы присутствовали около ста человек. Для большого собора это было мало, и на скамьях оставалось много свободных мест. Но этого было вполне достаточно для того, чтобы возле полок возникла толчея, которая была ему так нужна.
Здесь были люди, способные возбудить подозрение у тех, кто, возможно, вопреки поставленным им условиям, держал под наблюдением полку с молитвенниками. Рейне не хотел озираться по сторонам, но и без этого заприметил четыре или пять человек, похожих на преступников. Например, двоих молодых людей в джинсовых куртках и с неухоженными волосами до плеч или мужчину в третьем ряду — в дорогом пальто с резкими южными чертами лица, — похожего на мафиози.
Его собственная внешность, которая всегда причиняла ему массу страданий, сегодня была как никогда полезной. Кто сможет заподозрить маленького, горбатого человечка с расчесанными на пробор седыми волосами, в сильных очках и темно-зеленой походной куртке? Куртку эту он купил специально для дела. Он долго искал, прежде чем нашел в спортивном магазине эту баснословно дорогую куртку с большими, как мешки, накладными карманами для фляжек с водой, полевого бинокля и прочего туристического снаряжения.
Он изо всех сил принимал участие в службе — благочестиво складывал руки, бормотал молитвы, подпевал хору, когда нужно — вставал и садился, словом, исполнял массу ритуальных действий, призванных вызывать чувство принадлежности, соборности и деятельного участия.
Как обычно, Рейне не вслушивался в слова пастора. Но обостренным слухом он уловил несколько слов и понял, что сегодня пастор толкует то место, где Иисус исцеляет расслабленного.
Наконец отзвучал заключительный хорал. Рейне медленно встал и неторопливо пошел по проходу, стараясь все время держаться рядом с другими людьми. Он смотрел в пол, не осмеливаясь взглянуть ни вправо, ни влево, ни вверх.
Возле полок он остановился рядом с группкой прихожан, ожидавших своей очереди поставить на место церковные молитвенники. Рейне посмотрел на позолоченные стенные часы. Они показывали десять минут первого.
Оказавшись у полки, Рейне поставил на место молитвенник, но, прежде чем отойти, пошарил пальцами в пространстве за полкой. В его распоряжении было всего несколько секунд, иначе он привлечет к себе внимание.
За полкой ничего не было.
«Я так и знал, что они не примут меня всерьез, — подумал он. — Видимо, я что-то неправильно сделал».
В этот момент его пальцы наткнулись на какой-то предмет с гладкой поверхностью и отчетливым краем. Рядом с первым был еще один такой же предмет.
Рейне ухватил предмет, похожий на завернутый в пластик кирпич.
Молниеносным движением он извлек предмет из ниши и не глядя бросил в правый карман куртки. Потом он снова сунул рук в нишу, извлек второй предмет и быстро опустил его в левый карман. Сделав это, он отошел от полки и так же неторопливо направился к выходу.
На ходу он посмотрел на часы. Они по-прежнему показывали десять минут первого. Все произошло в считаные секунды.
Он заставил себя не спеша пройти через церковный двор. День был солнечный и ветреный, тени облаков стремительно неслись по влажному после ночного дождя красному гравию. Рейне ждал, что вот-вот услышит за спиной быстрые шаги, а на его плечо ляжет сильная рука полицейского.
Он свернул в узкий переулок. Потом бесцельно походил по кварталу, чтобы сбить с толку возможных преследователей. Но его никто не преследовал. Он подошел к машине, сел в нее и резко тронулся с места.
Выехав на проселочную дорогу, ведущую к даче, Рейне притормозил и остановился в двухстах метрах от дома.
Он достал из кармана первый предмет. Это оказался пакет, тщательно упакованный в черный пластик и аккуратно перевязанный коричневым скотчем. Рейне нетерпеливо разорвал упаковку, чтобы посмотреть на содержимое пакета. Там оказалась толстая пачка новеньких тысячекроновых купюр. Проверив содержимое второго пакета, Рейне убедился, что в нем находилось то же самое. Он снова сунул пакеты в карманы, завел машину и поехал к дому. Посчитать купюры можно и потом.
Ангела сидела в деревянном кресле. Было слышно, как на втором этаже играет Себастьян, подражая звуку автомобиля. Ангела молчала. Она просто сидела уставившись в пустоту.
Он сел напротив, предвкушая, как осветится ее лицо, когда он сообщит ей радостную весть.
— У нас все получилось!
Ангела не ответила.
Он достал из кармана пакет с купюрами и положил его на стол. Она равнодушно взглянула на деньги и снова отвернулась.
— Ты видишь, что это? — спросил он, сорвал упаковку и сунул ей в лицо пачку денег.
Она никак не реагировала, и Рейне воскликнул:
