…Дорога между Алпатьевом и Фруктовой прямая, слегка под уклон. Слева, если смотреть по ходу движения, большое до горизонта поле. Справа тянется лесопосадка. Именно тут грязновский экипаж почти настиг „фольксваген“ Казакова. Еще одно-единственное усилие, и „король ипподрома“ схвачен! Мотоциклиста, который вроде бы ковырялся в моторе, увидели не сразу.
Гаибов, шофер грязновской машины, чуть сбросил скорость, и тут хлестанули выстрелы. Грязнов краем глаза успел заметить, что стреляет с колена проклятый мотоциклист! Он выругался. Посыпались осколки стекла, Гаибов упал головой на колени Грязнова.
— Слава! Гони! — крикнул старший лейтенант Нагорный и тоже сник.
Как ему удалось перехватить руль, дотянуться ногой до педали газа и при этом спрятать голову за приборным щитком, объяснить Грязнов не смог. Сам потом удивлялся, откуда взялось это умение в смертный час.
— Шура, Шура, — надрывался он, — нас обстреляли!
Рация молчала…
Машину круто занесло, и она, сильно осев на правый бок, замерла у обочины…
…Мотоциклиста Романова не видела — когда проезжали роковое место, его и след простыл. При такой мерзкой погоде было нелегко отличить грязновский „жигуль“ от любой другой машины.
— Рули, Кузьмич, вправо, то ж наш Слава! — заорала Шура. Подбежав к открытому окну „волги“, Грязнов сказал в сердцах:
— Сучий мотоциклист ранил Гаибова и Нагорного, а „фольксваген“ ушел! Вызывайте „скорую“ и ГАИ! Скорее!
Надежда на поимку Казакова испарялась. Тем более, что кроме „фольксвагена“ теперь предстояло ловить и вооруженного мотоциклиста, который прикрывал отход Казакова и его подручных.
Приехала санитарная машина и гаишники. Санитары забрали раненных оперативников и повезли их в районную Луховицкую больницу. С „жигулем“ дело обстояло хуже: оба правых колеса и радиатор были пробиты.
Грязнов забрался в „волгу“ Романовой, третьим на заднее сиденье, к Красниковскому и Потехину. В унылом настроении группа продолжала движение.
Проскочили Фруктовую. Прошли на скорости усадьбу совхоза „Грачево-Горки“. Тут случилась еще одна беда. В салоне „волги“ почувствовался запах горелого масла.
— Ах, ты, елки-моталки! — взъярился шофер. — Маслопровод пробило!
Пришлось остановиться и ждать подмоги от местной милиции. Романова повернула голову к своим помощникам:
— Эй, шо приуныли? — посмотрев на Грязнова, она не выдержала и засмеялась: по длинному носу капитана стекала дождевая струйка, смешно отделяясь капельками от изогнутого кончика — кап, кап, кап.
— Веселая канарейка! — воскликнула Шура и взяла из рук Грязнова его франтоватую кепочку: в двух местах были две маленькие дырочки от сквозной пули. — Как же это тебя не зацепило?
Слава испугался задним числом и схватился за затылок. Шура перегнулась через спинку своего сиденья и повернула грязновскую голову.
— Чуток зацепило, — тихо сказала она и чмокнула Грязнова в мокрый рыжий вихор.
* * *
В этот вечер дежурным по Луховицкому районному отделу был капитан Галкин. Вместе с ним на смену заступил лейтенант Федосов. Пульт связи, телетайп и радиостанция были его хозяйством.
В 22.20 зазвонил один из телефонов. Привычным движением Федосов снял трубку. И по тому, как нервно заходила его рука с авторучкой по странице журнала происшествий, Галкин понял: в районе произошло нечто из ряда вон. Глянул через плечо: совершено нападение на оперативную группу из МУРа. Сказал коротко:
— Оповести Москву, вышли людей! — а сам начал крутить диск другого телефона. Требовалось немедленно поставить в известность начальника. В окно Галкин увидел, как распахнулась дверь райотдела, выбежали сотрудники, вскочили в машину, и она на крутом вираже скрылась за углом.
Федосова дежурный усадил за телетайп, а сам пристроился к радиостанции — надо оповестить соседей. По телефону заказал разговор с Москвой, со своим главком. Торопил телефонисток: живее, милые, живее…
Когда в дежурную часть вбежал начальник — полковник Журавлев, и приказал поднять отдел по тревоге, о случившемся знали не только в двух милицейских главках — в областном и городском, но и в самом Министерстве внутренних дел страны, а посты Госавтоинспекции были приведены в готовность номер один и занимали позиции по всем направлениям, ведущим из Луховиц. Он сориентировал гаишников, что нужно искать одновременно красный „фольксваген“ и мотоцикл ИЖ. С приметами было жидковато.
Один из только что уехавших в больницу оперативников кричал по рации, установленной в машине:
— Место происшествия возле станции Фруктовая! Водитель Гаибов на операционном столе. Предстоит тяжелая операция. Он ранен в голову. Старший лейтенант Нагорный контужен. Бандитов преследует подполковник из МУРа Романова в машине нашего райотдела…
Но это было чистое вранье. Пардон, неточность. Романовская группа, поминутно останавливаясь и спрашивая местных жителей — не видал ли кто красную иностранную машину? — плелась в неизвестном направлении. Уверенность в скором и результативном завершении операции у всех начисто отсутствовала.
Миновали великолепный белый трехэтажный особняк на горе, окруженный глухим двойным забором и охранными будками. Одной стороной огромная усадьба упиралась в озеро.
— Заедем? — спросил старшина-шофер, притормозив у усыпанной гравием аллеи.
— Кузьмич! Ты что, спятил? Тут же Георгадзе проживает, секретарь Президиума Верховного совета! Он что, по-твоему, бандитов будет укрывать? Да за один намек генерал с нас три шкуры спустит! Давай сворачивай на шоссе!
С момента нападения до возобновления погони прошло больше пятидесяти минут, да на закрытие района тоже ушло время. В сумме оно дало окно, которое не удалось захлопнуть. Этого было достаточно, чтобы Казаков мог уже несколько раз закопать или откопать свой клад и умчаться восвояси. С большими деньгами и знакомствами нетрудно затеряться в Рязанской, Липецкой, а то и в Ростовской области.
— До завтра?
— До завтра.
Я целую Риту в щеку и долго смотрю вслед удаляющимся огням. Вот они и скрылись за поворотом на Сивцев Вражек. Я медленно поднимаюсь на третий этаж, стараясь не шуметь, прохожу по коридору. В моей двери записка, исполненная дореволюционным почерком одной из моих соседок:
„Алекс! Вам звонила Ваша матушка, четырежды вчера и трижды сегодня. Просила позвонить, когда вернетесь. П. В. Коробицына“.
Новости в Датском королевстве — я понадобился своей маме. Я смотрю на часы — сегодня звонить уже поздно.
Свою операцию по сокрытию ценностей Казаков провел до конца — все свез в наинадежнейшее место, оставив себе на расходы самую малость. И помощников своих спровадил: один на его „фольксвагене“ подался в Липецк, второй — мотоциклист — скрывался в лесу, в поселке у знакомого лесничего. Сам же Казаков решил двигаться к Черному морю, в Новороссийск, где у него был причал на уровне первого секретаря горкома. Быстро изменил внешность: поменялся верхней одеждой с одним из своих подручных, снял накладную бороду. Купив билет на поезд Москва-Новороссийск, он пристроился в укромном месте в вокзальном ресторане.
На вокзале нутром ощутил: Рязань, где он немало покутил на свои шальные деньги, стала для него чужой, того и гляди лягавые возьмут за горло. Вот и поезд. Он вскочил на подножку, как только сутулый проводник открыл дверь, чтобы выпустить на перрон женщину с ребенком. Уселся у окна в чужом купе в конце первого вагона, лицом вперед по ходу поезда — так было легче наблюдать за тем, что происходит на перроне, легче скрыться, если приблизится опасность. На пассажиров — двух черноволосых женщин и подростка, сидевших в разных концах купе, — внимания не обращал. Передние двери — вот что фиксировал его взгляд. Оттуда могло прийти возмездие. Но от возмездия он рассчитывал уйти, рассказать все „хозяину“, а тот найдет способ все замять, все утрясти, а может, и наказать тех, кто осмелился за ним погнаться. Со стороны посмотреть — устал человек, дремлет. Ночь несется за окном. Поезд, выйдя за круг вокзальных фонарей, отщелкивает километры…
22 ноября 1982 года
Старшины линейного отдела милиции на станции Рязань Сухоедов и Замотаев получили приказ методично прочесать станции и поезда. Начальство распорядилось „закрыть“ этот участок железнодорожной магистрали. Установку на розыск — „Ищите среднего роста брюнета с бородкой, одет в импортное пальто мышиного цвета“ — дала луховицкая милиция, которая и сама толком не знала, как выглядит разыскиваемый преступник. Об усталости не вспоминали. Оба были службисты. Боялись: в случае филонства товарищ запросто доложит о нерадивости напарника. Поэтому и маялись молча.
