Их последняя ночь в гостинице была особенно нежной. Они любили так, как в последний раз, понимая, что именно волшебство города подарило им те восхитительные ощущения, какие им удалось здесь испытать. И, хотя оба думали о новой встрече и о том, что ждет их дальше, грусть от расставания с несравненным городом пересиливала все остальные чувства.
Утром Алексей проводил Лизу на автобус. А сам отправился на пристань к вапоретто. В его жизни еще не было подобного опыта, когда не он уезжал и когда он оставался один.
Теперь он понял, что больнее всего тому, кто остается. Пусть даже и в Венеции.
И вот теперь он ходил по тем же местам, по которым они бродили с Лизой, и, странное дело, в них не было очарования!
Еще вчера они проходили возле моста Вздохов над каналом Рио ди Палацио, и он вызывал у них вздохи восторга. Тот факт, что мост был построен между Дворцом дожей и тюрьмой и служил переходом для преступников, ожидающих суда, ничуть не мешал любованию. Сколько рисунков, сколько фотографий сделал он, не в силах спокойно смотреть на крытую галерею с двумя решетчатыми окнами, с утонченной резьбой из белого мрамора! Это произведение искусства никого не могло оставить равнодушным. Но не сегодня. Красота Ponte dei Sospiri померкла для Поташева.
Тогда он решил пойти в музей Коррер, куда они не попали с Лизой, так как пришли уже к закрытию. Она расстроилась, а он пообещал, что непременно посетит его и все в точности ей опишет. Он поспешил в Коррер, располагавшийся на Большом канале. Музей Коррер представляет собой богатую сокровищницу скульптур из мрамора, кости, дерева, бронзы и других материалов; в нем хранятся бесценные коллекции средневекового оружия, редких старопечатных книг и рукописей; здесь есть целые кабинеты китайского и японского фарфора, терракоты, изделий из венецианского стекла (из Мурано); собрание монет, медалей и гемм… Все это чудное, драгоценное, историческое было осмотрено Поташевым без всякого – даже слабого – намека на увлеченность. Ему было скучно, тоскливо, он зевал.
Позвонил своим партнерам, итальянским дизайнерам, и перенес встречу на завтра. Ему уже не хотелось ни архитектуры, ни музеев. Вернувшись в Лидо ди Езоло, он решительно отправился на пляж, где искупался в море. Хотя Адриатическое море в июне, по странной прихоти погоды, было намного холоднее Черного моря в мае (он ездил в Крым в командировку), купание в прохладной воде его не освежило. Он рано лег спать, а на следующее утро поехал на переговоры с итальянцами.
Раневская провела в Падуе и Милане несколько прекрасных, незабываемых дней. Ее ждали музеи, галереи и замок Сфорца с последним шедевром Микеланджело[13]. Впечатления переполняли и не оставляли времени на печаль. Тем более что впереди был родной город, где венецианский роман должен был продолжиться. Она успела отправить Поташеву несколько sms’ок. Посидеть в кафе и написать более подробное письмо времени не было. И, хотя от него известий не поступало, она не очень тревожилась, поскольку знала о том, что он будет очень занят на переговорах с партнерами.
Когда она вернулась в Киев, в ее электронной почте было письмо от любимого.
Здравствуй, Лиза!
Мне непросто было собраться с мыслями, чтобы написать тебе это письмо. Ты можешь называть этот поступок трусостью, но не в моих силах сказать все это, глядя тебе в глаза. Поэтому пишу.
Я не смогу сделать тебя счастливой. И от этого сам буду несчастен. Вот главное, о чем я хотел сказать тебе. Мы провели три волшебных дня и три незабываемые ночи в Венеции. Судьба нарочно свела нас на палубе вапоретто, как будто проверяя нашу способность любить. Мы оба влюбились. Мы потеряли головы и забыли, кто мы на самом деле. Смысл этого нашего курортного романа в его недолговечности. Он был страстным, бурным, романтическим. Мы оба запомним его на всю жизнь. Но курортный роман не продолжается в обычной жизни, а если кто-то и поддерживает такие отношения, то поступает глупо, потому что чудо не может длиться долго.
Можешь считать меня идиотом, но я не верю в возможность таких отношений в рутинной суете жизни. Мы с тобой оба очень любим свою работу. Но для меня мое дело стоит вообще на первом месте в жизни. На втором – мои друзья. Женщина, даже самая прекрасная – ты, Лиза, – всегда будет после первых двух. А ты, насколько я тебя понял и почувствовал, никогда не согласишься быть на последних ролях. И потом, ты, как любая нормальная женщина, захочешь иметь детей. Но я не тот, с кем ты можешь их иметь. Потому что не хочу отвлекаться от работы, не хочу что-то менять в своей жизни.
Знаешь, я пишу тебе эти жестокие слова не потому, что я садист, а потому, что у меня перед глазами опыт моих родителей. И с этим ничего не поделаешь. Они прожили вместе тридцать лет. Обожали друг друга, были неразделимы и неразлучны. Отец говорил, что моя мама – его женщина-эхо. Они отражались друг в друге, как в зеркале. Но в один ужасный момент отец испугался своего возраста, смерти и решил, что если рядом будет молодая женщина, он никогда не умрет. И он бросил маму, ушел к молодой. Потом она ему показалась недостаточно юной, и он разменял одну под сорок двумя по двадцать. Это кажется смешным, когда слушаешь чью-то чужую историю, но она вовсе не смешна, когда это – часть твоей жизни.
Кроме родительского опыта, у меня был еще и свой, неудачный. Сам виноват, принял желаемое за действительное. Больше этого со мной не произойдет.
Ты – совсем другое дело. Ты можешь сделать счастливым любого мужчину. Но я тебе не нужен. Зачем тебе закомплексованный неврастеник, который ничего хорошего тебе не даст? Но зато может испортить твою жизнь!
Единственное, что меня извиняет, это искренность. Я знаю, тебе будет неприятно читать это письмо. Но я хотел быть честен с тобой. Я знаю, ты скажешь, что я убил нашу любовь. «Смерть в Венеции», был такой фильм Висконти, извини за неуместное сравнение. Но со временем ты поймешь мой поступок и еще будешь мне благодарна…
Прости меня и не держи зла.
АлексейP.S. Нелепо и смешно предлагать тебе остаться добрыми друзьями. Но ты – очень сильный специалист-искусствовед. Сможешь ли ты оказывать моей фирме консультативную помощь? И тогда, когда у тебя будет свободное время, давать платные консультации моим заказчикам? Возможно, тебе это мое предложение покажется неприемлемым. Я это могу понять. У меня нет права на претензии.Областная милиция активно продолжала расследование дела под условным названием «Скелет в шкафу», хотя приближался Новый год и уже везде царил дух праздника. Но в милиции работа шла своим чередом. Кроме того, олигарх Топчий нажимал на все рычаги, а их у него было предостаточно.
Согласно заключению судмедэкспертизы, человек, чьи останки нашли в шкафу, был замурован в шкаф примерно три года назад уже мертвым. Причиной смерти являлась черепно-мозговая травма. Возле скелета не обнаружили никаких документов, удостоверяющих личность. Судя по останкам, это был мужчина в возрасте примерно пятидесяти лет. По остаткам одежды эксперты сделали вывод, что покойный принадлежал к категории людей, которых принято называть бомжами. Милиция предложила версию: пока дом пустовал, в него забрались бомжи, что-то не поделили между собой, в результате чего произошло убийство. Однако этот простой вывод совершенно не устраивал Топчия. Будучи человеком по природе недоверчивым, много лет занимаясь бизнесом, в котором обман, кража и предательство были нормальной практикой, Аркадий Леонидович был не склонен соглашаться с первой же версией следствия.
Именно поэтому алкогольный магнат после посещения следователя позвонил своему другу и соседу Ивану Петровичу Зиме – генералу в отставке, ныне вице-президенту крупного холдинга. Они договорились о встрече.
Их разговор происходил в особняке генерала. Сын был в гимназии, жена уехала в город за покупками, поэтому в распоряжении мужчин был не только кабинет Зимы, но и весь дом. Иван Петрович пригласил соседа в каминный зал, одновременно бывший хозяйской библиотекой. Здесь на стене, украшенной старинным афганским ковром, висело всевозможное холодное оружие, которым генерал очень гордился. Тут были меч, сабля, рапира, кортик, игольчатый штык и даже такое оружие, названия которого гость не знал, однако собранные вместе орудия убийства невольно внушали уважение.
Как известно, офицеры бывшими не бывают. Иван Зима – боевой генерал, с оружием в руках прошедший одну из самых тяжелых и изнурительных войн. В Афганистане он был начальником штаба и вывел всех своих ребят – двести пятьдесят человек – живыми из того ада. Как и большинство его коллег по профессии, он не любил рассказывать о себе. Но жизнелюбие и оптимизм, которые излучал Иван Петрович, были особого характера: сведущие люди утверждают, что так ценить жизнь умеют только те, кто видел лицо смерти.
