Ознакомительная версия.
Она достала сливки, молоко и печеночный паштет, затем поставила молоко и паштет обратно.
– …Мы же хотим знать, чего нам ожидать, какие сценарии возможны, – произнес Шюман деловито.
Она включила миксер и сбила сливки, пусть их и мало осталось со вчерашнего вечера. Голоса утонули в шуме электроприбора. Она зажмурилась и стояла с закрытыми глазами так долго, что сливки почти превратились в масло. Малина, как уже было сказано, закончилась, но она подогрела немного варенья и налила его в чашу. И приготовила кофе из порошка в трех чашках. А потом поставила их на поднос, добавила к ним три тарелки, кофейные ложки, молоко, сахар, варенье, сливки, лопаточку и три вилки для торта. Блюдо с ним еле-еле поместилось на подносе и оказалось в опасной близости от края. Она остановилась на мгновение в прихожей.
– Каковы шансы? – спросил Шюман за стеной.
– Прогноз хороший. Девять из десяти жертв похищения остаются живыми, хотя, судя по ряду признаков, процент смертности растет.
«Каждый десятый, значит, погибает», – подумала Анника, крепко держа поднос.
– И они вернутся домой в приличном состоянии?
В приличном состоянии?!
– Еще двадцать процентов жертв получают тяжелые физические увечья…
Халениус замолчал, когда она вошла в гостиную.
– Ах, – сказал он. – Этот торт опасен для здоровья.
Анника просто поставила поднос на стол, а потом пошла и села в дальнем конце дивана.
– Пожалуйста, угощайтесь, – сказала она.
Халениус и Шюман обслужили себя сами. У нее же мысль о сладостях вызывала тошноту, но она взяла себе темно-синюю кофейную чашку с надписью «The White House». Она была куплена вовсе не в Белом доме, а в сувенирной лавке около него, такая же настоящая, как и китайский «вольво».
– Мы разговариваем вообще на тему похищений, – пояснил Халениус, загружая сливки и варенье в рот. – Хочешь послушать?
Словно его слова могли что-то изменить. Как будто ситуация стала бы хуже, если ее разложить по полочкам.
Анника забилась в угол дивана. Халениус старательно жевал.
– Избиения в данном случае обычное дело, – сказал он затем, не смотря на Аннику. – Хотя что произойдет в данном конкретном случае, мы, естественно, не знаем.
– Какие сценарии представляются тебе реальными? – спросил Шюман.
В дверь позвонили снова. Анника резко поднялась.
– Возможно, наши коллеги из других средств массовой информации, – сказала она.
И сначала не узнала мужчин на лестничной площадке. Они стояли молча в своих серых пальто и смотрели на нее преданными собачьими глазами.
Она закрыла дверь, ничего не сказав, вернулась в гостиную и почувствовала, что просто закипает от злости.
– В чем дело? – спросила она. – Моя квартира стала филиалом Розенбада?
Халениус поднялся, посмотрел на нее удивленно.
– Два Хассе стоят там снаружи, – объяснила Анника и показала в сторону входной двери, – но с меня хватит. Прикажи им, пусть уходят отсюда.
– Возможно, они хотят…
– Попроси их прислать имейл, – отрезала она и направилась в ванную.
Анника слышала, как Халениус вышел из квартиры и коротко переговорил с мужчинами по имени Ханс. Потом он вошел внутрь, один, закрыл за собой дверь и вернулся в гостиную снова.
– Коллеги из министерства, – объяснил он в качестве извинения Шюману.
Ножки кресла заскребли по паркету.
– А если ты попытаешься описать наш случай? – спросил главный редактор.
– Все зависит от того, о преступлении какого типа идет речь. С коммерческим похищением зачастую проще разобраться. Политические значительно более сложные и часто жестокие.
– Дэниел Перл, – напомнил Шюман.
Анника закрыла дверь ванной.
Она писала обзорную статью об этом случае во время своего пребывания в США. Журналист Дэниел Перл являлся шефом южноазиатского бюро газеты «Уолл-стрит джорнал», когда «Аль-Каида» похитила его в январе 2002 года. Девять дней спустя его обезглавили. Видео казни выложили в Сеть несколько лет спустя, оно, пожалуй, по-прежнему находилось там, тошнотворный пропагандистский ролик на три минуты и тридцать семь секунд. Ей пришлось самой смотреть его. Перл говорит в камеру голый по пояс, с фотографиями мертвых мусульман, прикрепленных к его лицу. Через минуту и пятьдесят пять секунд в кадр входит человек и перерезает ему горло. Последняя минута видеозаписи состоит из списка политических требований, которые прокручиваются над отрубленной головой журналиста. Кто-то стоял и держал ее за волосы.
– Жертв женского пола часто насилуют, – услышала она, как Халениус сказал тихим голосом в гостиной. – Мужского тоже, кстати. В Мексике отрезают ухо или палец и отправляют семейству жертвы. В бывшем Советском Союзе выдирают зубы…
– А в Восточной Африке? – спросил Шюман почти шепотом.
Она выпрямила спину и навострила уши. Халениус закашлялся.
– У меня нет никакой точной статистики, но смертность высока. У злодеев хватает оружия, заложников часто могут просто застрелить. А Сомали – страна, где нанесение увечий входило в законодательство. Традиционно отрезают все внешние части девичьих половых органов…
Она повернула кран в раковину и подставила руки под холодную воду. Голоса утонули в ее шуме. Она хотела плакать, но была слишком сердитой.
Всему есть свои пределы. Анника не жаждала слушать об изувечивании маленьких девочек. Ей требовалась помощь, но не за такую же цену. Правительство могло умыть руки, но она отказывалась брать на себя ответственность за все насилие в мире. И не собиралась предоставлять свой дом и спальню целой толпе чужих мужиков.
Она закрыла воду, вытерла руки, открыла дверь и вышла из ванной.
– Похоже, ведь есть разные пожелания в связи с данным похищением, одновременно деньги и политика, – сказал Шюман, когда она проследовала к своему углу дивана.
Халениус подобрал ноги, пропуская ее.
– Или речь также может идти о комбинации желаний, которые, собственно, не должны противоречить одно другому. При мысли о ситуации в Восточной Африке…
Анника примостилась среди подушек и посмотрела на небо, из-за холода оно выглядело как стекло. Только бы дети не замерзли в парке. Она сама отморозила левую ногу однажды зимой у бабушки в Лукебю, хуторе на землях Харпсунда, который бабушка могла арендовать все те годы, пока она числилась домоправительницей загородной резиденции премьер-министра. Еще сегодня у Анники остались проблемы с пальцами на ней, они коченели и становились бело-голубыми от малейшего холода. Когда Томас увидел их в первый раз, он по-настоящему испугался и хотел вызвать скорую. Он вообще толком не умел справляться с телесными проблемами. Хотя и не мерз, конечно, как раз сейчас в Сомали наверняка ужасно жарко. Ей вспомнилась желтая, выжженная солнцем земля на спутниковой фотографии Либоя…
–…географических и культурных предпосылках, – сказал Халениус.
– А похитители? – спросил Шюман. – Что они за люди?
– Их группы на удивление похожи по всему миру, – сказал статс-секретарь. – Зачастую одна такая состоит самое большее из восьми – десяти человек под руководством одного сильного лидера. Те, кто похищает людей в коммерческих целях, смотрят на самих себя как на обычных работяг, например на виноградниках, они ходят на работу, и берут отпуск, и занимаются семьей в свободное время. Довольно часто они фактически друзья детства, или учились вместе, или члены одной и той же политической или религиозной группы. И обычно начинают свою карьеру как заурядные мелкие воришки, с краж из бутиков и банковских ограблений и других активностей криминального свойства.
Она посмотрела на Халениуса. Он сидел в ее кресле неслыханно спокойный, в носках без тапок и в застегнутой на все пуговицы рубашке с засученными рукавами, волосы торчком.
Для Джимми Халениуса это просто был еще один рабочий день, пожалуй, чуточку более интересный, чем обычно, поскольку ему представился случай использовать свои знания, а у него их накопилось великое множество, он же фактически знал и мог все.
– Похитители, действующие по религиозным и политическим мотивам, немного отличаются, – продолжал вещать он. – Их лидер часто высокообразованный парень, пропитавшийся революционным духом, учась в университете. Он занялся данной деятельностью в попытке глобально изменить мир, но стоит ему почувствовать вкус денег, прикоснувшись к выкупу, он обычно холодеет к политике.
– Именно с таким мы имеем дело? – спросил Шюман.
Халениус допил остатки кофе из своей чашки.
– По-моему, да, – ответил он. – Звонивший злодей говорил на хорошем восточноафриканском английском, у него за плечами, очевидно, университет в Найроби.
– Откуда ты это знаешь? – поинтересовалась Анника и почувствовала, как ее глаза сузились до щелок.
Он смотрел прямо на нее, когда отвечал.
– Моя бывшая жена училась там, – сказал он. – Университеты Южной Африки были закрыты для таких, как она, во времена апартеида.
Ознакомительная версия.
