о вашем владельце кафе?
— Он действительно оказался владельцем кафе, господин судебный следователь.
— Личность установлена?
— Вполне.
— Как идет расследование?
— Появился еще один убитый.
Мегрэ представил себе, как похолодел от ужаса его собеседник.
— Что вы сказали?
— Еще один убитый. Но на этот раз потери не наши.
— Вы хотите сказать: его убили полицейские?
— Нет. Это сделали другие господа.
— Каких господ вы подразумеваете?
— Очевидно, это сообщники.
— Они арестованы?
— Пока нет. — Мегрэ понизил голос. — Боюсь, поиски будут продолжительными и сложными, господин Комелио. Дело очень и очень неприятное. Это убийцы, вы понимаете?
— Насколько я могу судить, не будь они убийцами, никакого расследования и не возникло бы.
— Вы меня не поняли. Они убивают преднамеренно, чтобы обезопасить себя. Вопреки мнению обывателей, случай, как вы знаете, довольно редкий. Не останавливается даже перед убийством своих собственных товарищей.
— Тогда почему же они его убили?
— Очевидно, потому, что он погорел и мог навести на их след. А район неприятный. Хуже дыры во всем Париже не сыскать. Всякое эмигрантское отребье тут гнездится. Или совсем без документов, или с фальшивыми бумагами.
— Что намерены предпринять?
— Приму необходимые меры. Я обязан это сделать, поскольку ответственность за происшедшее лежит и на мне. Нынче будет проведена облава. Никаких результатов она, по-видимому, не даст.
— Во всяком случае, надеюсь, что новых жертв не будет.
— Я тоже на это надеюсь.
— Когда намерены осуществить операцию?
— Как обычно, часа в два ночи.
— Сегодня у меня партия в бридж. Постараюсь задержаться как можно дольше. Позвоните мне тотчас после облавы.
— Хорошо, господин судебный следователь.
— Когда пришлете мне рапорт?
— Как только выкрою время. Очевидно, не ранее, чем завтра вечером.
— Как ваш бронхит?
— Какой бронхит?
Мегрэ совсем забыл про недуг. Держа в руках красную карточку, в кабинет вошел Люка. Мегрэ тотчас понял, что это такое. Профсоюзный билет был выписан на имя Виктора Поленского, рабочего завода Ситроэн, чеха по национальности.
— Какой адрес, Люка?
— Набережная Жавель, дом 132.
— Постой. Адрес вроде знакомый. Там паршивая ночлежка, она на углу набережной и еще какой-то улицы. Года два назад мы проводили там облаву. Выясни, есть ли телефон у владельца.
Дом находился на берегу реки, возле мрачной громады заводских строений. Дрянная гостиница, битком набитая недавно прибывшими эмигрантами, которые, вопреки предписанию полиции, ютились по три-четыре человека в одной комнате. Самое удивительное, заведением этим заправляла женщина и умудрялась держать своих жильцов в повиновении. Даже стряпала для них.
— Алло! Дом сто тридцать два по набережной Жавель?
Ответил хриплый женский голос.
— Поленский сейчас у вас живет?
Женщина помолчала, соображая.
— То есть Виктор…
— Ну и что?
— Он у вас остановился?
— А твое какое дело?
— Я его приятель.
— Знаю я, кто ты. Мусор.
— Допустим, я из полиции. Поленский все еще у вас живет? Вряд ли стоит напоминать: мы проверим ваши сведения.
— Знаем мы ваши штучки.
— Ну так как?
— Уже полгода не живет.
— Где он работал?
— У Ситроэна.
— Давно во Францию приехал?
— Насчет этого мне ничего не известно.
— Он говорил по-французски?
— Нет.
— Долго у вас жил?
— Месяца три.
— Друзья у него были? Кто-нибудь приходил?
— Нет.
— Документы у него были в порядке?
— Наверно, раз полиция не придиралась.
— Еще один вопрос. Харчился он у вас?
— Чаще всего да.
— Женщины у него были?
— Послушай, пес ты поганый. Думаешь, меня это заботит?
Повесив трубку, Мегрэ обратился к Люка.
— Свяжись с отделом регистрации иностранцев.
В картотеке префектуры никаких сведений о Поленском не имелось. Иными словами, этот чех приехал нелегально, подобно тысячам таких, как он, которые ютятся в самых неприглядных парижских трущобах. Несомненно, как и большинство, добыл себе поддельный паспорт. В предместье Сент-Антуан подозрительных притонов, где вам за определенную мзду живо состряпают любой документ, хоть пруд пруди.
— Позвони на завод Ситроэна!
Успели прислать фотографии убитого, и комиссар роздал их детективам из полиции нравов и отдела наблюдения за гостиницами. Сам же отправился в дактилоскопическую картотеку, захватив с собой отпечатки.
Но ничего там не обнаружил.
— Мерс здесь? — спросил он, просунув голову в дверь лаборатории.
Мерсу незачем было приходить на службу, поскольку он отработал целые сутки. Но спал он мало. Ни семьи, ни возлюбленной, насколько это было известно, он не завел, а единственной его страстью была лаборатория.
— Я здесь, шеф.
— Еще один труп в твоем распоряжении. Только загляни сначала ко мне.
Оба вместе спустились вниз. Люка уже связался по телефону с расчетным отделом завода.
— Старуха сказала правду. Он три месяца работал чернорабочим. Примерно полгода в платежных ведомостях его нет.
— Прилежно работал?
— Прогулов почти не было. Но иностранцев там столько, что в лицо всех не знают. Я спросил, нельзя ли узнать о нем какие-нибудь подробности у мастера. Это возможно лишь в отношении квалифицированных рабочих. А чернорабочие, почти сплошь приезжие, появляются и исчезают, и никто о них ничего не знает. У ворот всегда очередь из безработных. Проработают дня три, три недели или три месяца, и с концами. По мере надобности их еще и перебрасывают из цеха в цех.
— Что в карманах?
На столе лежал вытертый бумажник некогда зеленой кожи. Кроме профбилета, в нем лежала фотография молодой женщины — круглое свежее лицо, окаймленное тяжелыми косами. Типичная чешская провинциалка.
Две ассигнации по тысяче и три по сто франков.
— Сумма приличная, — пробормотал Мегрэ.
Длинный нож с защелкой. Конусообразный клинок, отточенный как бритва.
— Как думаешь, Мерс, не этим ли ножом прикончили маленького Альбера?
