Катя лежала на полу в метре от него. Он скинул пиджак, набросил его на девочку, поднял ее на руки, выскочил на улицу. И тут же обвалилась крыша.
Потрясающая картина: пылающий дом, Катя сидит у Григория на коленях и гладит его по лысине. Все, что росло на голове, сгорело. Руки тоже обожжены.
— От тебя паленым пахнет, — улыбнулась девочка.
— Паленая я курица.
— Нет. Ты боевой петух. Я по тебе скучала.
— Я так и думал. Извини, что задержался. К калитке тихо подошел Вербицкий:
— А говорил, не успеешь…
— У тебя, случайно, пол-литры в кармане не завалялось?
— Мы еще работу не закончили. Адресочек-то как вычислил?
— Алина подпалить что-то хотела. Предложила поехать на «дровяной склад» для кремации. А лучше деревенских домов ничего не горит. Могилу Анфисы придется искать в лесу.
— Найдем.
7.
Похоже, Михаил так и не двинулся с места с той минуты, как приехал с вокзала. На столике стоял нетронутый бокал с коньяком. Открыв дверь на долгий звонок, хозяин удивился. На пороге коттеджа стоял Вербицкий и двое его помощников. Один из них держал в руках тяжелый рюкзак.
— Вы что-то знаете о моей дочери? — тихо спросил хозяин.
— Кое-что знаю. Разрешите зайти, Михал Михалыч?
— Да, прошу.
Оперативники зашли в дом и прикрыли за собой дверь.
— Говорите.
— Сначала покончим с формальностями. Ваша невеста в доме?
— Зачем она вам?
— Она обвиняется в организации ограбления ювелирного салона, нескольких убийствах, похищении ребенка, умышленном поджоге дома. Он до сих пор еще горит. Там находилась ваша дочь.
По лестнице со второго этажа спускалась Алина в вечернем платье.
— Этого сумасшедшего вновь допустили к работе? Догадываюсь, у него полно свидетелей и весь его бред подтвердят очевидцы. В то время как у вас горят дома, я мирно сижу дома.
— Один из ваших сообщников ждет вас в машине. Он сожалеет о связи с вами и готов дать показания.
— У вас есть санкция на ее арест? — холодно спросил Михаил.
На секунду Вербицкий замешкался, потом вынул из кармана свернутый вчетверо лист бумаги.
Хозяин развернул его и замер — у него в руках была квитанция из химчистки.
Глянув на Вербицкого, он вернул ему листок и тем же холодным тоном сказал:
— Алина вернулась полчаса назад. Не смею препятствовать закону.
Вербицкий достал из заднего кармана наручники и передал их одному из своих помощников. Тот подошел к Алине и застегнул браслеты на ее изящных запястьях.
Вербицкий указал на рюкзак:
— Ваш выкуп, выброшенный в речку. Правда, мы деньги не пересчитывали.
— Десять процентов ваши. Вербицкий усмехнулся:
— Но есть вещи и люди, не поддающиеся оценке. Как с ними быть?
Илья распахнул входную дверь. На пороге стоял Гриша, похожий на побитого пса. Он держал за руку Катю, носик ее был в саже. От неожиданности Алина вскрикнула.
— Идите к выходу, гражданка.
Гриша с Катей вынуждены были посторониться. На глазах Михаила навернулись слезы. Катя бросилась отцу на шею.
— Папка!
Сверху донесся голос Алеши:
— Нашлась, принцесса! Мальчик сбежал вниз и обнял отца. Оперативники тихо ушли, плотно закрыв за собой дверь.
— Ты жил у нас, Алеша? — спросила Катя.
— Нет. Тебя встречать приехал.
— Ты знал, что я вернусь?
— Конечно. Так твоя нянька сказал. Сегодня время истекло.
— Он мне не нянька, а крестный. Так я говорю.
Катя подошла к Григорию и поманила его пальцем. Он присел на корточки. Девочка сняла с себя плеер и надела ему на шею.
— Это же мамина память!
— Дороже у меня ничего нет. Носи. Он сломался, но Алешка починит, он умный.
— Мне всякое предлагали, но самое дорогое отдают впервые.
— Значит, ты того стоишь, — улыбаясь, сказал Михаил.
Пора праздновать! Но уже без нас. Незачем мешать счастливым людям.
Жара! Город опустел. Кто-то выехал на дачу, кто-то прятался за жалюзи в своих норах. По безлюдным улицам мчались две машины, игнорируя светофоры. Очередной крутой вираж, и они оказались на безлюдной улице старого города, где еще сохранились особняки и невысокие домишки без лифтов. У одного из таких затормозила первая машина. Из нее выскочил крепкий мужчина лет тридцати и вбежал в подъезд. Вторая машина остановилась по другую сторону улицы.
Водитель вытер взмокший лоб:
— Лихач! Я боялся, уйдет.
— Куда он уйдет на своем «жигуленке»? — лениво отреагировал спокойный, меланхолически настроенный интеллигент в очках, сидевший рядом с водителем.
— Можно подумать, у нас «Мерседес», — парировал водитель.
— Мы себя засветили, — подал голос с заднего сиденья скуластый и очень нервный парень.
— Он нас давно засек. Третий день сидим у него на хвосте. Горелов не дурак, красные флажки за километр чует. Слежка связала его по рукам и ногам, мы парализовали его активность. Другой задачи перед нами не ставили.
— Что это за дом? — спросил скуластый.
— Здесь живет его тетка, старуха его воспитала. Сейчас она в больнице. Горелов обожает старую каргу, — ответил интеллигент.
Тишину улицы разорвал выстрел.
— Третий этаж. Открытое окно.
Интеллигент выхватил пистолет из наплечной кобуры:
— Дождались! Живо наверх!
В ту же секунду раздался второй выстрел. Из того же окна.
Мужчины влетели в подъезд и понеслись наверх. Дверь квартиры на третьем этаже была распахнута настежь. Оперативники ворвались в квартиру. Горящий камин, пара поваленных стульев и от сильного сквозняка вздутые парусами занавески. Горелов стоял посреди комнаты с мокрым полотенцем в руках. На полу возле стола лежали два трупа с пулевыми отверстиями в груди.
Три ствола, направленные на убийцу, не давали ему шансов уйти. Горелов бросил полотенце и заложил руки за голову. Он понимал — теперь ему не отвертеться.
— Револьвер на столе, я до него не дотрагивался. Стрелял не я.
— Отпечатки полотенцем стер? — спросил интеллигент.
— Помочь хотел. Один еще жив.
Скуластый попытался определить, кто из двоих жив.
— Оба готовы. У одного еще кровь сочится.
— Дурак ты, Горелов, — ухмыльнулся интеллигент. — Знал же, что мы внизу.
— Согласен. Дурак! Купился на приманку. Но не настолько глуп, чтобы стрелять у вас под носом.
Скуластый подошел к преступнику, завел ему руки за спину и надел наручники.
— Хана тебе, парень, — тихо сказал он с ноткой сожаления в голосе.
1.
В зале суда народу было мало. Жара! Кроме журналистов и милицейских чинов в штатском никто не пришел. Пожилой адвокат пыжился, как мог. Во многом его доводы звучали убедительно, но судья слышал только прокурора. Приговор был вынесен заранее, показательное судилище больше походило на спектакль. Все всё знали и понимали. Горелов уже сидел за убийство, теперь ему не на что рассчитывать.
Следователь по особо важным делам Илья Вербицкий пристроился с краю в третьем ряду и не спускал глаз с репортера, сидящего в первом. Обоим лет по тридцать пять, оба незаурядной внешности, но подавали себя по-разному. Вербицкий чисто выбрит, что выделяло его очаровательную ямочку на подбородке. Строгий костюм, галстук и короткая стрижка. Репортер, за которым он наблюдал, выглядел демократичнее. Недельная небритость, длинные волосы, жилетка с тысячей карманов, джинсы, кроссовки. Он делал много записей в блокноте, его коллеги пользовались диктофонами.
Раздался удар молотка, и судья зачитал приговор: «Пожизненное заключение с отбыванием в колонии особого режима».
Когда в зале зааплодировали, на лице приговоренного не дрогнул ни один мускул. Он обвел взглядом присутствующих — сочувствие заметил только в глазах обросшего репортера. Горелов его знал. Это был Олег Громов, чемпион области по боксу, как-то он брал у него интервью. Деловой мужик, хорошо пишет. Олег поймал на себе взгляд приговоренного, попытался улыбнуться и помахал ему рукой. Мол, крепись, парень.
Убийцу увели. Народ лениво начал расходиться. Сенсации не произошло.
Вербицкий нагнал Громова у лестницы:
— Что может делать спортивный обозреватель на уголовном процессе?
Олег оглянулся и подал приятелю руку.
— Лето, жара, все в отпусках. Нужна заметка в утренний выпуск. Старик прижал к стенке. Сдам материал и сам в отпуск.
— С твоими возможностями это не работа. В милый сердцу Париж собрался? Мазохист. Все еще о тихой квартирке на Монмартре мечтаешь?
— Что нам стоит дом построить? Нарисуем — будем жить. Дело Горелова ты вел, Илья?
— Шито белыми нитками. Свидетели — три опера. Взяли с поличным.
— То-то и оно. И он стрелял при свидетелях? Не делайте из него идиота. Горелов был отличным боксером в свое время, я трижды писал о нем. Болтали за жизнь. Он не убийца, Илья. Слишком сурово с ним обошлись.
