– Господи, да они, кроме как детей делать да бананы жрать, больше ничего и не умеют, – с досадой сказал Жебров. – Знаешь, сидит узбечка и думает: «Этих детей помыть или новых нарожать?»
– Ладно, Толька, не борзей, – сказал Селезнев. Он давно должен был уйти домой, но, видя такое дело, остался. – Надо бы найти кого-нибудь, кто по-ихнему шпрехает.
– Слушай, у нас же тут этот, два института закончил, в зале ожидания прописан. – Чекасов вспомнил Леньку Косого.
– А он не того? – с сомнением спросил Жебров. – Говорить-то сможет?
– Ща проверим! – Чекасов повернулся к Власенко и Полищуку:
– В зал ожидания – быстро. Посмотрите, что и как, и доложить сюда.
Все это время, пока большие белые в полицейской форме о чем-то громко говорили, Морис тихо стоял, опустив на землю пластиковый пакет.
– А в сумке-то у него что? Ты не смотрел? – спросил Чекасов.
– Ну-ка дай сюда свою торбу. – Селезнев опустился перед негритенком на корточки.
Мальчик испуганно покосился на красное с синими прожилками лицо.
– Не бойся, не отниму. Посмотрю только – вдруг там документ какой.
Морис понял, что сопротивляться чудовищу бесполезно, и без звука отдал свое достояние.
В пакете оказалось кое-что из белья, свитер и рубашка. К вещам была приложена бумажка, на которой было коряво выведено печатными буквами:
МОРИС МАТОНГО. Писавший был не силен в русской азбуке, а потому вместо русского "Р" стояло латинское "R", а "Г" смотрело в противоположную сторону.
– Морис, значит, будешь, – прочитав записку, сказал Селезнев. – Как это по-русски-то?
На боку у Чекасова запиликала рация.
– Сорок пятый? – раздался голос Игоря Власенко. – Бомж найден, состояние умеренное. Доставлять?
– Давай!
Через несколько минут в дежурке в сопровождении Власенко и Полищука появился знаменитый Ленька Косой, которому приписывались (в прошлом, разумеется) энциклопедические знания и все возможные ученые звания и степени.
Сам Ленька (в миру Леонид Никифорович Черниговский) ничего такого не рассказывал, но и не отрицал того, что говорили о нем другие.
Он ввалился в дежурку, остановился и, покачиваясь из стороны в сторону, воззрился на негритенка. Тот невольно скорчился под пристальным взглядом.
– Ессе homo, – поведал миру результаты своих наблюдений Ленька.
Косым в прямом смысле он вовсе не был. Его прозвали так, когда он только появился на Ладожском вокзале. У него в тот период был подбит правый глаз. Глаз поправился, но кличка закрепилась. Впрочем, Ленька частенько вновь становился косым то на один, то на другой глаз, а то и на оба сразу.
– Языки знаешь? По-ихнему могешь? Давай шпарь!
– Ке-с-ке-сэ? – с важным видом изрек Косой.
– Je sais pas, – испуганно прошептал мальчик.
– Март ва а ля rap! – порывшись в памяти, сказал Леонид Никифорович.
– Mais, oui, monsieur… и la gare, – кивнул Морис.
Окружающие были страшно довольны уровнем достигнутого взаимопонимания.
– Ты спроси его, откуда он, из какой страны! – требовал Селезнев.
– Родители где? Давно он тут по вокзалу шатается? – интересовался капитан Жебров, племянник начальника отделения. – Куда ехали?
Косой подбоченился, погладил грязно-желтую бороду и наморщил лоб.
– Родители? – глубокомысленно повторил он. –Пэр, мэр, а?
– Sais pas, – грустно повторил Морис.
– Не знает. Ничего не помнит, – перевел Косой. – И сколько ходит тут, не знает. Потерял счет времени. А по-французски он не очень. Надо искать переводчика с африканского языка.
– Франсэ? – заорал он и показал на Мориса пальцем.
Тот отрицательно покачал головой:
– Non, atsi.
– Так что, господа хорошие, ищите вы переводчика с языка атси.
С этими словами Ленька Косой удалился в зал ожидания по месту прописки.
Через несколько минут над Ладожским вокзалом прозвучало объявление:
«Граждане пассажиры, владеющих французским языком или африканским языком атси просим срочно пройти в отделение милиции, расположенное на привокзальной площади».
У вокзалов свои часы пик. Это утро, когда приходят поезда дальнего следования и переполненные электрички, привозящие в Петербург на работу жителей пригородов. Часов в шесть-семь эта волна хлынет назад, а ближе к десяти вечера по вокзалу начинают сновать уезжающие в другие города.
В одиннадцать отходит фирменный поезд «Евгений Онегин», следующий по маршруту Хельсинки-Москва. Дорогой, Но комфортабельный. И потому неудивительно, что именно им предпочитают ездить в первопрестольную видные бизнесмены, общественные деятели, а также сотрудники мэрии.
Сегодня оживление царит в депутатском зале. В Москву едет сам Гнедин.
Настоящий государственный человек, непримиримый борец с коррупцией, тот, на кого уповают все демократические силы. Когда у власти такие, как Гнедмн, можно не сомневаться, что реформы не будут пробуксовывать. Этот человек контролирует все. Вот и сейчас он взял на личный контроль расследование убийства в электричке Гдов – Петербург. Поэтому все вокзальные обитатели чувствуют ответственность момента.
Потапыч разгоняет свою гвардию, и его немытые, пахнущие перегаром подданные прячутся по темным и неприметным углам, и даже Бастинда, которой закон не писан, устраивается с добытой где-то пачкой «Примы» у туалетов, подальше от депутатского зала.
Чувствует подъем и постовой Чекасов. Вместе с Полищуком и Власенко он без устали обходит все вокзальные помещения, выходит на платформы, чтобы убедиться лично – все в полном порядке.
«Внимание. Начинается посадка на скорый поезд номер три „Евгений Онегин“, следующий по маршруту Хельсинки – Москва. Поезд находится у пятой платформы, левая сторона».
– Полищук, – приказывает Чекасов, – иди к депутатскому залу, посмотри, чтобы все было чисто. А мы с Игорьком пройдемся на улицу.
Вместе с молодым «орлом» он выходит на пятую платформу – слева стоит красавец «Онегин», справа только что подошла электричка, обшарпанная и заплеванная. Чекасов окидывает внимательным взглядом толпу и тут же замечает непорядок. У входа платформу на самом видном месте преспокойно стоит лицо кавказской национальности.
– Так, – говорит Чекасов, – черножопый нам тут не нужен.
Если у тебя черные волосы и не дай боже орлиныйг нос, что ты всегда должен иметь при себе? Кинжал? Не угадали. Бурку с газырями? Опять не угадали. Ты должен иметь при себе паспорт с российской пропиской. Иначе… Узнаешь на собственной шкуре. Так уж повелось в матушке-России в послеперестроечное время, что любой выходец с Кавказа воспринимается как мафиози или по крайней мере аферист.
Джавад, или, как его называли окружающие, Женя Сагитов, аварец по национальности, знал эти истины не хуже любого другого. Но когда тебе всего восемнадцать, очень трудно быть осмотрительным и всегда обо всем помнить. Не раз случалось, что Женя-Джавад забывал паспорт в куртке, которую надевал вчера, или перекладывал его не в тот карман. Мать в таких случаях всегда ворчала, но ничего не случалось, и Женя только отмахивался, хотя и сам понимал, что на всякий пожарный все-таки лучше иметь с собой «ксиву».
И вот «всякий пожарный» настал. Женя ничего не слышал ни о маньяке, ни о страшном убийстве в электричке, ни о том, что по всем железным дорогам ходят усиленные наряды линейной милиции, призванные задерживать и проверять личность всех, кто внушает малейшее подозрение. По всем отделениям и постам была разослана ориентировка на убийцу и его фоторобот. Справедливости ради следует заметить, что ни ориентировка, ни портрет не давали оснований считать, что убийца был кавказцем. Но капитан Чекасов понимал задачу по-своему – хватать всех подозрительных. А есть ли кто более подозрительный, чем «лицо кавказской национальности»?
Всего этого Джавад не знал, а потому терпеливо ждал Настю, которая возвращалась из Кингисеппа от подруги. Женя хотел встретить ее и проводить до дома. Он стоял, высматривая девушку среди пассажиров, а потому не обратил внимания на двоих в милицейской форме, вооруженных дубинками.
– Я сорок пятый, – внезапно услышал он рядом Женя сразу смекнул, что пришли по его душу, и спокойно полез во внутренний карман пальто, где обычно лежал паспорт. Но карман был пуст. Ну конечно, он же вчера выходил в куртке!
Остолоп! Ведь говорила же мама, и сколько раз! Однако отступать было некуда.
– Ваши документы, – сказал капитан Чекасов, представившись.
– Дома документы, – признался Женя.
– Дома – это где? Имя-отчество?
– Сагитов Джавад Магометович, Кирочная, двадцать шесть, три.
– Проверим… Что ты на меня так смотришь? Пройдем!
Женя оглянулся и увидел, что по платформе к нему спешит Настя.
– Я девушку жду, – Молчать, не разговаривать. Мы имеем право задержать тебя для выяснения личности.
