– Ну, вот откуда ты это взял? – досадливо произнес Краснов. – Плен... Взятие города... Пафос, честное слово! И чушь. Ну, объясни, как ты пришел к таким выводам?
– Пока не могу.
– А ведь вроде бы тебя не в голову ранили... – покачал головой Краснов с сочувствием. – Надо же, Ипсиланти, и тот струхнул...
– Валера! – подскочил к нему Ипсиланти. – Это опасные игры, ты не понимаешь? Если преступные группировки выйдут из-под контроля...
– Когда это бандиты были под контролем? – попытался сострить, перебив его, Краснов.
– Не понимаешь? – выпрямился Ипсиланти. – Жаль. Контроль, Валера, – это когда есть рычаг, способный сдерживать свору уголовников. Это когда есть сила, на которую надеются тысячи людей. К этой силе я наивно причислял себя – до событий в баре. Контроль – это и страх, Валера, перед наказанием. Заметь: я не дешевый патриот, мне хватит примеров патриотизма из прошлого, чтоб не бросаться на амбразуру. Я добросовестно выполняю работу, которая мне нравится, за нее получаю скромное жалованье. Мне приятно называться следователем, у меня есть перспективы, я живу по определенным правилам. Но в клубе мне стало страшно, потому что теперь, выходя на улицу, я не знаю, буду жив или нет. И это происходит не где-то там, где нас нет, а в нашем городе, где мы живем. Поэтому меня волнует сейчас: почему наши бандиты не боятся нас?
– Я не бандит, не знаю, – раздраженно развел руками Краснов.
– Дай бог, чтоб это было так.
– На что ты намекаешь?
– Не намекаю, Валера. Я тебе доверяю, поэтому и разговариваю сейчас с тобой. Но у меня есть основания думать, что у нас здесь... – Ипсиланти указал пальцем в пол, а затем и на потолок, на стены, – не все в порядке. А это, друг, уже система без правил. Если мы – я имею в виду силовые структуры и бандитских выродков – сольемся в один стакан, то последствия будут... Валера, все потом пожалеют, но будет поздно.
– Опять намеки! – взмахнул руками Краснов. – Нет, объясни толком, о чем ты только что долдонил? Я не въехал...
– Что это вы тут бузите? – С таким вопросом вошел в кабинет прокурор. Чем он был замечателен, так это прозрачностью. На нем всегда как будто бы написано, как закончился его предыдущий день. А вчерашний явно закончился баней, в которой Лев Кондратьевич Головко усердно парился, отчего сегодня у него жестокое похмелье.
– Наш ас несет ахинею, а я слушаю, – буркнул Краснов.
– Да? – Как сомнамбула, повернулся к Ипсиланти прокурор. – Давайте, Георг Маркович, выкладывайте свою ахинею.
– Мне нужны помощники, человек пять. Пока пять.
– Ого, – невыразительно произнес прокурор. – Жирно.
– Значит – нет? – Догадался Ипсиланти. – У меня шесть свежих трупов, плюс парочка незавершенных дел. Мне прикажете разорваться?
– Я подумаю, что можно сделать.
То, с какой осторожностью ушел прокурор, говорило, что думать сегодня он не будет по причине временной недееспособности думающего агрегата. Краснов подождал, когда за ним закроется дверь, и спросил:
– Ну и с чего ты собираешься начать?
– С Фисуна. Из убитых важная фигура одна – его. Кто был Фисун?
– Подонок, мразь, дерьмо.
– Валера, – недовольно сморщился Ипсиланти. – Это все обывательские оценки, меня они не интересуют.
– А зря, – вздохнул Краснов. – Это взгляд цивилизованного человека на последнюю сволочь. А с точки зрения прокуратуры, Фисун был еще и расхититель государственной собственности, захапавший горючий бизнес.
– О! – поднял указательный палец Ипсиланти. – Это жирный кусок, который хочется иметь каждому жирному коту. А сколько у нас котов?
– Никто не подсчитывал. Город все же не районный центр, у нас жителей больше миллиона, а за счет мигрантов с Кавказа численность увеличивается...
– Зря не подсчитывали. Потому что все жирные коты – потенциальные наши клиенты. Надо вычислить, кто заказал Фисуна. Это, думаю, будет несложно. Ведь истинно жирных котов все равно немного, немного и точек их общих интересов. А сложность вижу одну: к заказчику подобраться практически невозможно. Вот об этом я тебе и долдоню полдня.
– А ты не думаешь, что доченька с сыночком заказали папу, зная, какой куш им в наследство достанется? Ведь ждать, когда папуля сам копыта откинет, так долго и так нудно...
– Я, конечно, могу записать твою версию в список, но лучше этого не делать. Времени жалко, которое потратится вхолостую.
– Что за парень стрелял вместе с тобой в клубе?
– Понятия не имею. Фантом. Неизвестно откуда, появился, неизвестно как, исчез. Я исследую клуб и лазейку найду.
– Он ведь застрелил двоих, значит, тоже из бандитской среды... Сколько же трупов у нас за декаду? Яцков и Фисун – два, у Летовой – три, значит, пять. В клубе два – семь.
– Еще на пустыре четыре. Итого, одиннадцать.
– Слушай, ты лучше не распыляйся, а занимайся своими трупами.
В кабинет заглянул сосед Людмилы Летовой:
– Прошу простить меня, но вы просили...
– А, – узнал его Ипсиланти. – Заходите, Степан Михайлович, заходите. Принесли? Немного не по адресу... ну, да ничего. Написали?
– Написал. Заявление, так? – Он протянул Ипсиланти лист бумаги, сложенный вчетверо. Пока тот читал, сообщил Краснову: – Не вернулись они. Ни Людочка, ни Тимочка. Все соседи уверены, с ними беда стряслась. Все и подписались. Правильно?
– Конечно, правильно, – закивал Ипсиланти. – Форма не та, но не расстраивайтесь. Сейчас поедем с вами в милицию, там вам продиктуют, как надо написать. Не волнуйтесь, найдут Тиму и Людмилу. Размножим их фотографии, расклеим по городу... Найдем.
Старик с сомнением покачал головой, но от поездки в милицию не отказался. А в милиции Ипсиланти ждал ба-альшой сюрприз в виде еще одного заявления. Некие Свищевы накатали телегу на Людмилу Летову. Якобы она украла Тимофея Свищева, племянника, над которым дядя и тетя Свищевы взяли опекунство. Они просили найти злодейку и наказать по всей строгости закона, а племянника вернуть опекунам.
– Я пропустил или не понял... – произнес Ипсиланти, глядя в исписанные аккуратным почерком листы. – Когда она украла мальчика?
– Семь месяцев назад, – ответил начальник отдела.
– Очень интересно, – недоумевал Ипсиланти. – А почему они сейчас накатали заявление, а не семь месяцев назад?
– Говорят, недавно узнали, что он живет у нее.
Георг вернулся в дежурную часть, где Степан Михайлович писал свое заявление о пропаже девушки и мальчика по всей форме, осведомился у него:
– Скажите, а мальчик... Тимофей... он кто Людмиле?
– Как вам сказать, – задумался дед. – В общем-то, никто. Люда подобрала его буквально на помойке.
– Подобрала? Как это? Мальчик был беспризорником?
– Я точно не знаю, что там произошло, но Люда его разыскивала месяца два, если не больше. Он сын то ли ее подруги, то ли родственницы. Кажется, он остался сиротой, потом очутился на улице, хотя у него есть родственники. Люда его нашла, привела домой. Она девушка редкая, хорошая. Сейчас не всякий возьмет на себя обузу, а она взяла. И справлялась неплохо. Тима – мальчик с характером, а ее слушался. Это все, что я знаю. Неудобно было расспрашивать, а сама Люда подробностей не рассказывала.
– Спасибо, этого достаточно.
Почесывая бородку, Ипсиланти смотрел, как дед старательно выводит буквы.
Они не подружились, и вина в том не Людмилы. Она как раз делала слабые попытки сблизиться с Юлей, но та реагировала на нее, как на муху, которая жужжит где-то в воздухе и в принципе не мешает, а попросту – не замечала ее. Юля не злилась, не раздражалась по поводу внезапно нагрянувших гостей, поселившихся в доме на неопределенное время, но Люда все равно обиделась. Она чувствовала себя приживалкой, испытывала постоянную неловкость, а иногда – надо же учесть недавние темные события – так и вовсе впадала в уныние. Людмила до сих пор не понимала, кто эти странные люди, с которыми ее столкнула судьба, почему она с ними, почему с ней произошло то, что произошло. Едва память выдавала, как Дар хладнокровно расстреливал бандитов, тело покрывалось гусиной кожей, а по спине катилась струйка холодного пота. Как можно просто, будто в тире, стрелять в людей? Не верила Люда, что грабители пришли убить ее и Тимку, не верила, и все тут. Хотя видела пистолет, направленный в нее. Может, те бандиты решили попугать ее? А что по этому поводу думает милиция? Они же нашли трупы....
Не нравилась ей компания, в которую она попала поневоле, не нравилось их общение между собой, когда лишь Людмила не понимала, о чем идет речь, остальные прекрасно воспринимали тарабарщину или жаргон. Что делать? Взять и уйти? Ну, решилась, ушла с Тимкой. Дальше что? Куда идти? В милицию? Сдавать всех, да? А вдруг Дар действительно спас ее и Тимку от неминуемой смерти? К тому же иногда они все казались милыми, но до того момента, пока перед глазами ни возникала рука Осокина с пистолетом. Милым человек, стреляющий в людей, быть не может.
Чтобы как-то компенсировать свое пребывание в доме, Люда взялась готовить, заодно это был неплохой способ отвлечься от хаотичных мыслей. Юля восприняла добровольную кухарку как нечто само собой разумеющееся, не соизволила даже спасибо сказать. Людмила поражалась ей: она могла часами ничего не делать. Вообще ничего! Сядет и уставится в окно, как в телевизор. Или в шахматы играет часами. Без партнера, сама с собой. Пока не появится Дар. Люда заметила, как она смотрит на него: с обожанием. При живом муже, который, кажется, ей прощает абсолютно все, включая обожание друга. Почему? Правда, Осокин обходил ее вниманием, но это ничего не значит. Престранная девица, но красивая. Глаза сами приковывались к ней: она такая красивая, что... смотреть противно. Вместе с тем что-то было в ней такое, что давало ей право вести себя, как ей нравится, а остальным оставалось принимать это право.
