Ознакомительная версия.
— Странные люди… — пробормотала художница. — Кажется, мадам всерьез верит в то, что ее парк посещают призраки из разоренного склепа…
Подкатив чемодан к двери, она взялась за ручку. Ее взгляд упал на задвижку в виде бронзового дельфина. Задержавшись на миг, Александра нахмурилась. Ей вспомнились легкие, вкрадчивые шаги, померещившиеся в коридоре ночью. Тогда она была убеждена, что слышала их, но теперь, при свете дня, это впечатление уже не казалось ей таким ясным.
«Это могло быть что угодно, — сказала она себе, распахивая дверь и выходя в коридор. — Сквозняк, скрип половиц. Шум в ушах. Я начинаю поддаваться местной истерии!»
Симона ждала ее у ворот. Рядом с нею стояла Жанна, праздно скрестив загорелые морщинистые руки и с презрительным видом слушая то, что ей выговаривала хозяйка. Ее васильковые молодые глаза то и дело озарялись колючим огоньком, и в такие мгновения она была удивительно похожа на юную девушку-подростка, которой мать читает скучные нравоучения. Рядом с нею стояла пустая тачка, поперек которой лежала запачканная землей лопата с коротким черенком.
— Когда ты успела его закопать?! — недоуменно вопрошала Симона. — Ведь Люка, бедняжка, был крупный пес…
— Рабочие неделю назад корчевали старые сломанные липы у оврага, — равнодушно отвечала Жанна, — так я свалила его в одну из ям и забросала землей. Хватит с него и такой могилы.
— Это варварство… — Симона была искренне взволнована и все больше повышала голос. На ее смуглых щеках проступили красные пятна. — Я хотела, чтобы у него была настоящая могила… Чтобы там можно было посадить цветы, ходить туда…
Жанна смотрела на нее с недоброй насмешкой. Ее увядший рот расплывался в улыбке, которую она и не думала прятать.
— Собаку-то хоронить, как человека? Могилка, цветочки? Да что вы придумываете… Не у всех людей есть такие могилы, вот что я вам скажу.
Явно считая разговор законченным, Жанна отвернулась, вошла в сторожку и хлопнула дверью. Симона с расстроенным возгласом повернулась к молчавшей гостье:
— Нет, вы видели? Она решает за нас, как похоронить нашу собаку! Нет, это слишком… Я ее выгоню… Пусть идет в свою деревню, живет на пенсию, или на пособие, или на что она там жила, пока мы ее не взяли… Что за человек?! Никакой благодарности…
Продолжая возмущаться, Симона подняла гофрированную дверь новенького гаража и спустя пару минут выехала оттуда на белом «ситроене».
— Садитесь, — отворила она дверь со стороны пассажирского сиденья. — Это бог знает что такое… Обязательно выгоню ее…
В пути их застал внезапно хлынувший ливень. Остановив машину на улице возле «Дома полковника», Симона, глядя в окно на сфинксов, ставших от влаги темно-серыми, почти черными, заметила:
— Вот из-за какой чепухи не состоялась сделка, которая была бы выгодна всем… Натали не передумает?
— Навряд ли… — качнула головой Александра, с тревогой глядя на все усиливавшийся дождь. Женщина внезапно поняла, насколько ей не хочется возвращаться в одиночестве в «Дом полковника», молча ожидавший ее в глубине сада.
— Вы бывали тут в гостях? — спросила она Симону и, получив отрицательный ответ, предложила: — Не желаете зайти на пару минут? Ведь это местная достопримечательность… Странно, что Дидье вам не показал дом за столько лет… Он так гордится своим прапрадедом…
— Да ведь когда мы сюда впервые приехали, покупать поместье, двенадцать лет назад, Дидье был еще мальчишкой и мы не общались, — слабо улыбнулась Симона. — Это уже когда Делавини этот дом продали, а мы поселились в своем новом доме, он стал работать у нас. Ах, если бы его отец согласился тогда продать сфинксов… Надо было предложить ему больше…
Вчера Дидье успел целиком засыпать гравием только одну из расчищенных им дорожек. По ней женщины и побежали к дому. Отперев дверь, художница хозяйским жестом пригласила внутрь Симону, уже окончательно промокшую, но отчего-то оробевшую на пороге.
— Заходите же, иначе мы с вами заболеем. Никак не приучусь носить с собой зонт.
— Я тоже, — пробормотала Симона, переступая наконец порог.
Она остановилась посреди кухни, не решаясь ни присесть к столу, ни сделать еще один шаг, и оглядывалась с видом человека, ожидающего опасности отовсюду. Александра тем временем пыталась хозяйничать. Включив газовую конфорку, она установила на огонь налитый наполовину чайник, заглянула в холодильник. Симона очнулась от своего оцепенения и придвинула себе стул.
— Не беспокойтесь, мы ведь только что позавтракали. У меня такое странное ощущение… До чего тут…
— Скудно, — закончила за нее Александра, видя, что гостья теряется в поисках нужного определения. — Да, обстановка нищенская. Впрочем, вероятно, Делавини все самое ценное забрали с собой, когда переезжали. Наверху ничем не лучше…
— И это тот самый «Дом полковника», о котором ходит столько разговоров! — пробормотала гостья, осматривая беленые стены, корзины в углу, балки под потолком. — Какой-то сарай.
— Совершенно верно! — Александра остановилась под балкой, к которой был прибит медальон. — Сарай, как изнутри, так и снаружи. Пожалуй, только сад выглядит нетипично. Устроен с намеком на регулярную планировку. Ну, и ваши сфинксы хороши…
— Ах, если бы они были наши… — горько произнесла Симона. И во внезапном порыве откровенности призналась: — У меня даже появляются мысли продать поместье и уехать отсюда навсегда, если нам не удастся восстановить склеп в прежнем виде.
— Вы серьезно?! — изумленно воскликнула художница. — Ну… это будет совсем странно… Двенадцать лет обустраивать поместье, вложить столько сил, выстроить дом…
— Зачем мне этот дом, если я боюсь из него выходить по вечерам? — с тоской в голосе возразила Симона. — Будь оно все проклято…
И, внезапно уронив голову на руки, скрещенные на столе, разрыдалась. Александра, молча стоявшая рядом, не делала попыток утешить женщину. Она понимала, что эти слезы копились давно и вылились теперь в одну минуту именно потому, что Симоне нечего было стесняться перед заезжей гостьей. «Муж пытается храбриться, издевается над ее страхами, но у него самого сердце не на месте, — думала Александра, снимая с огня вскипевший чайник. — Эта пара выглядела там вовсе не по-хозяйски… Они казались постояльцами… Или даже узурпаторами, которые прекрасно осознают, что царствовать им недолго!»
Симона успокоилась быстро. Она еще всхлипывала, утирая мокрые щеки чем придется — сгибом локтя, кулаком, пальцем, очень походя при этом на обиженного ребенка, но рыдания утихли. Женщина, казалось, избавилась вместе со слезами от давившей на нее тяжести, мешавшей говорить без стеснения.
— Мы здесь чужие, — объясняла она, сопровождая свою речь отрывистыми частыми вздохами. — Сперва мне казалось, что к нам нормально относятся, даже рады, что мы восстановили ограду, строим коттедж… Казалось… Когда я приезжала в деревню за покупками, со мной все уважительно здоровались… Ну, они помнили, что мы не нищие, в нашем лице появились покупатели, клиенты… Я думала… Я надеялась, что все будет прекрасно! Мы войдем в местное общество, здесь есть небольшой избранный круг… Боже мой, я совсем не ожидала, что здесь совсем не те нравы, что в Париже! Такая узколобость… Непримиримость… Столько чванства! И столько суеверий!
…Из дальнейшего рассказа Симоны следовало, что ее прекрасные ожидания были обмануты самым жестоким образом. Два года назад, когда они с мужем окончательно обосновались в коттедже, она решила устроить небольшую вечеринку для новых соседей. Парижские друзья Лессе уже приезжали повеселиться, и все нашли, что новый дом и запущенный парк с развешенными на ветвях цветными фонариками просто очаровательны. Теперь была очередь за местными жителями. Симона заказала множество вкусных вещей у местного кондитера, купила вино, подготовила маленькие памятные подарки для всех приглашенных… Женщина лично развозила по домам приглашения, красиво отпечатанные на открытках и подписанные ею с Пьером от руки.
— И никто не приехал! — убито восклицала она, глядя на Александру с выражением крайнего изумления, вновь делавшего ее похожей на девочку. — Ни одна душа не явилась!
…Жанна, настроенная в тот злополучный вечер еще более скептически, чем обыкновенно, стремительно убирала посуду и закуски со столов, гасила свечи и фонарики, выдергивала цветы из жардиньерок, словно стремилась скорее уничтожить все следы неудавшегося праздника. Взбешенный Пьер порывался отправиться в деревню и объехать всех приглашенных, чтобы лично спросить каждого, как, черт возьми, можно было так поступить с ними?! Симона выпила полторы бутылки вина на голодный желудок и, опьянев, умоляла мужа не делать этого. Ей с трудом удалось удержать Пьера от непоправимого шага.
Ознакомительная версия.
