— А если он в павильоне встретился с убийцей? — не унималась Настя. — Неужели никаких подозрительных следов там не осталось?
— Следов драки и перетаскивания трупа вроде бы не нашли. Прочих следов больше чем надо: там танцевали мамбу, как я понял. Карасевич остался ночевать в павильоне в бесчувственном состоянии. Правда, он имеет обыкновение восставать от пьяного сна внезапно.
— Вот видишь!
— Ну и что отсюда следует? Он набросился на незнакомца, который неизвестно откуда взялся, и зарезал его? Вряд ли: признаков борьбы никаких нет. Другой вариант: Карасевич проснулся, увидел труп, укутал его собственным пальто и сбежал. Тоже ерунда какая-то! Нет, с этим покойником пусть Стас разбирается.
— Хорошо, покойника оставим Стасу. Тогда ты должен найти Карасевича! — воодушевилась Настя. — Вот это неразрешимая задача! Как раз для тебя.
— Конечно! Не хватало мне только бегать по поручениям этой странной Катерины. Если Карасевич жив, то сам найдется.
— А вдруг его похитили?
— Кто? Зачем? Где требования похитителей? Если только он жив…
— …и не продан на органы, — вставила Настя.
— Вот это ты хватила! Для этого Карасевич чересчур известная личность. Хорошо, допустим, что по территории завода рыскали какие-то дикие охотники за живым товаром. Почему они не позарились тогда на более молодого и спортивного неизвестного? Того, что сменил Карасевича на диване?
— А вдруг он сам из тех охотников? И собирался напасть на Карасевича?
— Как ты это себе представляешь? Бравый молодец подошел к дивану и захотел изъять у мертвецки пьяного режиссера жизненно важный орган. Но знаменитый Федя тремя точными ударами поразил злодея и слинял?
— Да, что-то неправдоподобное получается, — огорчилась Настя. — Я совсем запуталась.
— Девочка моя, не морочь себе голову. Стас в конце концов до истины докопается. Этот убитый, похоже, из криминала. У таких ребят все просто, как три копейки. У них свои разборки. Удар в сердце — простое дело для опытной руки. Только вот эти простые ребята удаляются бесшумно и насовсем, без бурных сцен и наводящих на размышления записок. Читать и писать они вообще не любят.
— А как же тогда Карасевич? Вдруг он стал свидетелем убийства и его тоже зарезали?
— Тогда бы его положили вместе с незнакомцем на тот же диван. Валетом. Как в финале трагедии Шекспира.
Настя, неправдоподобно бледная и большеглазая в темноте, даже остановилась:
— Как страшно! Ведь на месте Карасевича мог быть Тошка — он тоже пить совсем не умеет. Его могли запереть на ночь в павильоне, и… А вместо Тошки в сериале должна была работать я…
— И тебя тоже оставили бы на том диване пьяную как колода? Ты совсем зарапортовалась. И не пойму я, чего вы все так беспокоитесь о Тошке? Ведь ничего с ним не случилось — он жив, здоров, кудряв, бредит своим сериалом.
Настя оживилась:
— А ты знаешь, что сериал скоро снова начнут снимать? Сначала не разрешали, но губернатор попросил не прерывать творческий процесс. Просто решили усилить охрану вокруг павильона. Ставить согласилась Галанкина — временно, пока Карасевич не найдется.
— Шоу должно продолжаться? А я-то думал, что труп на диване положит конец идиотским приключениям зубастой Лики. Большинство сериалов барахло, но этот глупее всех. Давай не будем о нем говорить! И даже забудем, что он существует. Его создатели и особенно их родственники стали мне что-то слишком уж докучать. Забудем…
Если б это было возможно! С Самоваровым такое случалось уже не раз: нечто постороннее вторгалось в его жизнь и прилипало насмерть. Появлялись вдруг какие-то сто лет не виданные знакомые, которые с этим прилипчивым делом были связаны, разговоры слышались только о нем же и лезли во все щели будто нарочно подброшенные факты.
Именно так вышло с сериалом «Единственная моя». Он стал преследовать Самоварова с неотвязным упорством голодного комара.
На следующее же утро в музей явился очередной посланец из бывшего сборочного цеха, ныне павильона номер 1. Посланец сообщил, что имеет для Самоварова лестное предложение. На этот раз не надо было ни доказывать чье-то алиби, ни отыскивать без вести пропавших. Просто Самоваров сам должен был сняться в сериале!
Тошик выполнил свою угрозу. Это он увлек съемочную группу идеей показать на экране самоваровскую коллекцию. До сих пор ни разу еще ни Лика, ни флегматичный Саша Рябов, ни даже француз Трюбо-Островский не показывались на фоне настоящего антиквариата.
Уламывать Самоварова и утрясать с ним условия съемки администрация направила сценариста Лешу Кайка. Это был не случайный выбор. Во-первых, Леша слыл неотразимым интеллектуалом. Он, как никто, подходил для общения с человеком умным, но со странностями (таким почему-то представляли Самоварова в съемочной группе).
Во-вторых и в-главных, свободного времени Леша имел больше всех. После перехода к интерактивному принципу Леше на подмогу была принята выпускница журфака. Эта неброская, как сказала бы Вера Герасимовна, девушка звезд с неба не хватала. Зато у нее обнаружилась чудовищная работоспособность. Перелопачивая горы зрительских писем, девушка вчерне создавала сценарий. Тут же она насыщала его ненавязчивой рекламной информацией об очередном заказчике. За Лешей оставалось лишь общее художественное руководство. Какого рода было это руководство, никто не знал: теперь Леша даже читать готовые разработки ленился.
Самоваров не сразу сообразил, чего от него хотят создатели славного сериала, и с удивлением воззрился на гостя. Сценарист оказался крепким ширококостным мужчиной лет тридцати пяти. Был он абсолютно натуральным светло-соломенным блондином. На его красноватом квадратном лице выделялись упрямые стрелки бесцветных бровей и небольшие серые глаза. Глаза окружали густые ресницы, тоже бесцветные. Одет Леша был нестрого и немарко, глядел независимо. Он с ходу заявил, что появление на экране в обнимку с раритетным самоваром совсем недорого обойдется известному коллекционеру. Назвал и сумму.
Опешивший Самоваров платить отказался.
Тогда Кайк, не теряя темпа, сумму стал снижать, причем, в процентах. Он тут же называл, сколько это будет в рублях и в условных единицах. Считал он в уме и очень быстро. Самоваров совсем не такими представлял себе поэтов.
— Бесплатно сняться не получится, — предупредил Кайк, азартно прищурив левый глаз.
— Ну и отлично! Я не собирался сниматься, — с облегчением ответил Самоваров.
Несколько минут они без всякого интереса смотрели друг на друга. Нарушил молчание Кайк:
— Наш сериал прекрасно раскручен в прессе. Он известен всей России. Появление в нем даже на полторы минуты принесет вам невиданный успех!
— Какой именно? — поинтересовался Самоваров.
— Ваши самовары будут прекрасно продаваться!
— Я не торгую самоварами.
— Чем же вы торгуете?
— Ничем.
— Странно…
Кайк снова замер. Он то ли думал, то ли проговаривал про себя таблицу умножения — ничего нельзя было прочесть на его квадратном непоэтическом лице. Наконец он попробовал зайти с другого бока.
— Ладно, — сказал он примирительно. — Не торгуете — ваши проблемы. Но наш сериал прекрасно раскручен в прессе! У вас будет огромный личный успех!
— Какого рода?
— Да вас каждая собака знать будет!
— К чему мне это?
— Вы получите свои пятнадцать минут славы. Или полторы. Как сговоримся.
— Не сговоримся.
Кайк, кажется, по-настоящему удивился:
— У, а вы не так просты, как кажетесь! Или вы в самом деле не понимаете, о чем я говорю? Вы будете популярны. Возможно, знамениты! Любимы…
— Каждой собакой? Я не хочу.
Леша Кайк даже залюбовался несговорчивым Самоваровым.
— Чего же вы хотите?
Самоваров развел руками:
— Мира во всем мире и хорошей погоды. Подойдет? А вот от вас я совсем ничего не хочу.
— Нет, так не пойдет! — возмутился Леша. Наш сериал прекрасно раскручен в прессе!
— Может, коньяку выпьете? — вдруг спросил Самоваров.
— Выпью, — быстро согласился Кайк, даже не поведя белобрысой бровью.
Самоваров достал бутылку — ту самую, что принесла Нелли Ивановна. Они со Стасом совсем недавно ее почали. Достал он и рюмки-тюльпаны. Будучи поэтом, Кайк разбирался в подобных вещах лучше Стаса: ни стопок, ни стаканов он не потребовал. Он даже раскачал в рюмке коньяк и принюхался к нему большими розовыми ноздрями.
— Хороший, не паленый, — одобрил он и выпил без фокусов, залпом.
Затем поэт улыбнулся. Но его каменно-серый взгляд остался строгим.
— Так вы хотите у нас сниматься? — снова принялся он за старое. Наверное, решил, что до коньяка Самоваров ломался просто из стеснительности.
— Нет, — повторил Самоваров.
Непробиваемый Кайк густо и шумно вздохнул. Его светлые брови задумчиво всплыли на середину лба и пробыли там долго. Наконец он хлопнул себя по широким коленям:
