Полина подняла на бледного человека изумленные глаза:
— Вы полагаете, что не нас ограбили, а мы ограбили себя?!
Прутков пожал плечами:
— В данный момент можно оперировать лишь фактами. А версий может быть множество. Реальных же две — вас подставили, обобрав до нитки, или вы сами инсценировали ограбление. Тривиальная схема, стара как мир и чрезвычайно популярна в нынешней ситуации… Будем работать, Полина Андреевна. Разберемся…
— Простите… У вас есть предположение о месте нахождения Сарычева? Я очень беспокоюсь…
— Могу сказать, что в сводках по моргам, больницам и аэропортам это имя в настоящий момент не фигурирует. Подчеркиваю, это имя, ведь ваш жених мог изменить документы. И, заметьте, в настоящий момент. Это значит, что в любую минуту мы можем получить сигнал.
— Спасибо… — Полину ошарашило упоминание моргов и больниц, а также заявление об обыске.
— Мне надо быть дома?
— Это же не ваша жилплощадь? Вы не являетесь юридической совладелицей?
— Там есть мои вещи, одежда, обувь… Но я хотела бы…
— Не беспокойтесь, ничего из ценных вещей не пропадет. В таких случаях неукоснительно соблюдаются необходимые формальности…
— Понятно. — Полина с сочувствием взглянула на следователя, ощутив мучившие его усталость и неприязнь ко всему этому делу и к ней лично — то ли глупенькой любовнице, то ли сообщнице зарвавшегося афериста.
— Я могу воспользоваться своей машиной? Вернее, это автомобиль отца, но он инвалид и я вожу по доверенности.
— Вчера ночью вы ездили за город на этой машине?
— Да. И оставила её на стоянке в переулке вон у того сквера. Домой меня отвезли на служебной «Волге».
— Возражений к пользованию автомобилем на сегодняшний день у меня нет. Но вы понимаете, возможна конфискация всего имущества. Так что постарайтесь не попадать в дорожные происшествия. И не пересекать линию окружной. Захлопнув блокнот, Прутков ещё раз оглядел роскошный кабинет дирекции. Он наверняка знал цену подвесных потолков высшего качества, компьютеров, техники, и мог прикинуть капиталовложения, угроханные «Ониксом» на экипировку офиса. Во взгляде карих глаз отчетливо светились ирония и печаль прощального торжества. С таким чувством следили, наверно, пролетарии за национализацией капиталистической собственности.
Полина почувствовала жалость ко всем, кто толпился сейчас в этой комнате — к бывшим хозяевам и к тем, кто явился установить правопорядок, к себе и к бледному следователю. Если кто-то и был виноват в мучительной неразберихе нового жития, то не эти люди. Увы, — все они — актеры в огромном, дьявольски срежиссированном спектакле. Она устало кивнула:
— Я не собираюсь скрываться. Приму ваши указания к сведению. Но… но вы ведь, все равно станете за мной следить?
Прутков усмехнулся с нарочитым пренебрежением:
— Представьте, любезнейшая госпожа Ласточкина, у нас есть более интересные объекты для проявления повышенного внимания. Придет время, займемся и вами.
Полина нашла свой автомобиль на том же месте, где оставила его накануне, быстро нырнула в салон, включила мотор и печку. Внутренний невроз, обливающий с ног до головы волнами ледяного озноба, сопровождался тупой расслабленностью, а неудержимый порыв к действиям мучительно сочетался с непониманием того, каковыми должны быть эти действия. Откинув затылок на подголовник, Полина попыталась сосредоточиться, взять себя в руки и действовать разумно. Прежде всего, необходимо заполучить хоть какую-то информацию.
Она вздрогнула от сигналов радиотелефона. Номер Ласточкина был известен лишь самому ограниченному числу лиц. В трубке звучал голос Глеба: «Это очень серьезно, Полина. Мы все в опасности. Ничего не предпринимай. Сообщи отцу: Крафт. Он поймет. Больше никому ни слова! Никому, слышишь? Будь крайне осторожна. Помни: ты мне нужна».
Полина не успела ничего ответить, связь прервалась. Ее захлестнула радость. Глеб жив! Он беспокоиться, он любит! Какое значение в сравнении с этим имели какие-то бумаги и пропавшие деньги. Прокручивая в голове слова Глеба, Полина направила автомобиль в сторону «Беговой», к унылому городку Боткинской больницы.
В кардиологическом отделении, куда перевели Ласточкина, её впустили беспрепятственно. Вбежав на второй этаж, Полина тут же увидела Соню. Та стояла у окна, глядя на мокрые ветки старых ясеней, качавшиеся на ветру. В глазах пустота, смертельная усталость в маленьком, поникшем теле.
— Что? — Спросила Полина едва слышно.
— Без сознания. Держат на аппаратах. Кома. Надежда пока есть.
— К нему можно попасть?
Соня отрицательно покачала головой:
— Никого не пускают. Я только видела, как его повезли на каталке. С капельницами, кислородными трубочками…
— Он сильный… Вам бы надо поспать, Соня, а я подежурю.
— Нет. Разве усну? Буду здесь сидеть. Не выгонят. Мы собирались к Новому году расписаться.
— Мы тоже. На следующей неделе. Глеб пригласил вас с отцом… Полина чуть было не рассказала о звонке Глеба, но вовремя остановилась. Следствие ведется. Тотальный обыск в офисе и в квартире.
Соня вздохнула:
— Значит, ничего нового.
Полина мотнула головой:
— Сонечка, я всеже поеду. Надо кое-что выяснить. У меня появились соображения.
— К следователю?
— Следователь пусть сам копает. А я пока — сама.
Крафт по-немецки означает сила. На идиш — тоже. Кличка, пароль или просто-напросто фамилия? Если её знает отец и Глеб, значит, знают и другие. Но не те, кто просидел всю ночь в кабинете, пытаясь прояснить причины катастрофы. Если кто-то из них, скрывающийся под маской друга, причастен к случившемуся, то, определенно, не сам «главарь», а его приспешник или информатор. Следовательно, надо искать концы у тех, кто старательно держался в стороне от катастрофы «Оникса».
Полина соображала и действовала быстро, вынырнув из парализующей спячки. Внутренний голос торопил её — ведь Глеб явно просил о помощи. Мысль о находящемся в коме отце разрывала сердце, но именно сейчас Полина не имела права поддаваться унынию и растерянности. Позвонила Алле. Та оказалась дома и сразу накинулась с вопросами.
— Господи! Ты где? С утра названиваю. Что нового?
— У отца инфаркт. Я только что из больницы. Он без сознания. В «Ониксе» орудует госпрокуратура. Следователь взял с меня подписку о невыезде. Возможно, я дочь и любовница преступников.
— Бред какой-то… Большие хищения?
— Не в курсе. Вроде, дальше некуда. Следователь подозревает отца и Глеба, якобы инсценировавших ограбление и прибравших все себе.
— Лажа… — Алла притихла. — Приехать к тебе? Голова, правда, ещё ломится. Говорят, магнитная буря. Боюсь за руль садиться.
— Не надо. Я намерена поговорить с кем-нибудь из ваших шефов. Не знаешь, Россо на месте?
— В Италии. У Фредерики дядька скончался. Там же похороны — целое событие. Всю родню собирают, волосы на голове рвут, чтобы проявить горе.
— А Кудряшов, Травкин?
— Кудряш валяется с радикулитом… Собственно, я по этому поводу и отлыниваю — в фирме сплошное затишье, как в лазарете… Про Травку, извини, не в курсе. Может, Россо его в Италию потащил? — В трубке загудело.
— Ал… Ал… здесь помехи, не отключайся. Скажи, Россо давно уехал?
— В конце того месяца. Сама понимаешь, похороны — неплановое мероприятие.
— А когда Геннадий твой вернется, может, с ним посоветуешься?
— Ой, к нему я ни за что не сунусь. Он криминала жутко боится. На них, спортсменов, всех собак вешают. Только и талдычат: они и мафия, и то и се. Уже такие примеры были, если где шухер, Генка в кусты. «Соблюдаю чистоту харизмы», — говорит. Вообще ожидаю его только дней через пять… Подъеду, конечно, со всеми этими вопросами. Ситуация-то нешуточная. Думаю, меня тоже по допросам затаскают…
— Как подругу предполагаемой преступницы?
— Ну. И бывшую сотрудницу твоих шефов. Ой, опять гудит. Представляешь, будто ломом в висок. Вот жуть-то…
— Выздоравливай. — Полина повесила трубку и задумалась. Почему-то в уютном теплом салоне, огражденном от всего мира, она легко сосредотачивалась, а приходящие в голову идеи казались удачными, не вызывающими сомнений. Очевидно, если верить прочитанным давным-давно наблюдениям парапсихологов, сообщение Глеба несло значительно большую информацию, чем заключалась в его словах. И теперь эта информация внедрялась непосредственно в подсознание Полины.
Во всяком случае, не слишком усердно прикидывая шансы, а повинуясь интуиции, она направилась за город — в тот коттеджный городок, где была лишь однажды, да ещё добиралась в темноте и в машине Аллы. Малая вероятность найти дом Россо не смущала Риту. У неё было такое ощущение, словно она перешла на автопилот, увлекаемая к цели некой силой, называй её как хочешь: самовнушением, отчаянием, игрой, болезнью воображения, какая разница?! Она доверилась этой силе, поскольку ни выбора ни время на раздумья не имела.
