День мокрый, мрачный, ветреный. На дорогах полно машин. Люди в салонах выглядят вполне благополучно. Кто-то перевозит, очевидно, уже на дачу, стол на багажнике и овчарку на заднем сидении, кто-то везет двух старух с сумками и коробками. Полина глянула в зеркальце — она являла собой образ мегеры, нарочито неопрятной, неудачливой одиночки, злящейся на жизненные обстоятельства и мерзавцев-мужчин.
Достала щетку, двинувшись через перекресток в потоке машин, прошлась по давно нечесанным волосам, потом намотала на шею валявшийся в сумке шелковый шарф и надушилась. Придется разыскивать дом Красновского, расспрашивать охранников городка. Кроме того… Кроме того, Полина боялась поддаться навязчивому ощущению, но не могла окончательно отделаться от него: ей казалось, что с каждой минутой она приближается к Глебу и разгадке обрушившихся на «Оникс» бед.
Котеджный поселок Россо она нашла сразу. Охранник на пропускном пункте с кем-то созвонился и поднял шлагбаум. Без труда отыскав названный им номер, Полина засомневалась — однажды побывав здесь при свете фонарей, она теперь не узнавала окружающего. Особняк с башенкой и большой террасой выглядел основательно, но без выпендрежных изысков. Он стоял на краю поселка и за крышами шоколадной черепицы чернела стена высоких елок. В доме светилось лишь одно окно, выходящее на террасу — сквозь плотные шторы тускло синели телевизионные потемки. Кто-то там, очевидно, засиделся перед экраном.
Полина хотела посигналить, но ворота открылись сами, она въехала во двор, оставила машину на открытой стоянке, оборудованной для гостевых автомобилей, и направилась к дверям, приветливо перед ней распахнувшимся. На пороге стоял сам Марк Вильяминович, одетый по-домашнему — в теплом свитере и трикотажных брюках. Он делал мучительную попытку улыбнуться, но в его черных глазах блестели слезы. Вместо приветствия он ободряюще обнял Полину и проводил в холл.
Вскоре они сидели в кухне за столом под низким собранном из ярких стекол в витражный рисунок абажуром. Алые маки и васильки переплетались праздничным светящимся венком.
— Простите, Полина, это я соврал Алле, что уехал в Неаполь. Я собирался, но жене пришлось отправиться на похороны одной. Я обнаружил кое-какие неполадки в «Атланте», задержался. Потом произошла эта заваруха в «Ониксе» и я решил пока отлежаться на дне, присмотреться к ситуации. Боюсь, мы попали под один «трамвай».
— Отец в больнице. Состояние тяжелое. — Полина с жадностью хлебнула горячий черный кофе.
— Печенье, детка. Может, нарезать ветчины, сыру? Я здесь один хозяйничаю.
— Спасибо. Есть не хочу. Мне понятны ваши сомнения…
— А я знаю, о чем вы думаете, Полина. Полагаете, я должен был вмешаться, помочь Андрею. Но ведь мое положение, увы, едва ли лучше. Повторяю, кто-то наехал на нашу компанию. Кто-то весьма находчивый и сильный… Я ничем не смог бы помочь вашему отцу, даже словом поддержки. Потому что не знаю, черт побери, не знаю, чем это все может кончиться!
— Пропал Глеб. — Полина мешала ложкой в чашке, стараясь не поднимать глаз. Ей требовалось во что бы то ни стало определить степень доверия к Россо, но она боялась выдать настороженность. Только жадно ловила интонации и поглядывала на его нервные пальцы, крошащие на блюдечке миндальное печенье.
— Знаю… — Он вздохнул, поднялся и заходил по комнате. — Мы существует в ситуации постоянного риска и при этом убеждаем себя: опасность грозит кому угодно, только не мне. Я сумею вести дело рассчетливей, хитрее… Ведь иначе не стоило ввязываться, если преследует неуверенность в себе, страх.
— Но вы держите телохранителя, а Глеб даже не находит нужным подстраховаться.
— Травкин — бутафория. Киллер из мексиканского сериала… Но у меня есть и настоящие секьюрити. Насчет Глеба вы тоже заблуждаетесь, Полина. Он соблюдал вполне разумные меры предосторожности… Не пойму! — Сжав лоб ладонями, Россо остановился. — Не соображу, как это произошло! Понимаете, у нас, ну, у главных компаньонов, была разработана особая система сигнализации, срабатывающая в случае тревоги. Вроде страховки, что ли. Ни ваш отец, ни я не получили «штормового предупреждения»…
— Вы полагаете, что именно Глеб Борисович является инициатором или главным лицом ограбления? — Полина прямо посмотрела в глаза Россо. Он не отвел взгляд, но красивое лицо искривила болезненная гримаса.
— Как это ни прискорбно, в сложившейся ситуации я должен подозревать каждого, чтобы выжить самому. Надеюсь, вы поняли, Полина, насколько все серьезно?
— Все очень серьезно… — ответила Полина цитатой из сообщения Глеба. Она все ещё не могла решиться рассказать Красновскому о звонке.
Он тяжело сел за стол и обхватил голову руками:
— Боюсь, Полина, боюсь… По своим каналам информации пытался обнаружить связи Глеба… Увы… Либо в Москве его нет, либо… — Он испытующе взглянул на Риту, — либо его обнаружат позже и не мы…
Вместо того, чтобы рухнуть в обморок, Полина чуть улыбнулась:
— Мне уже намекали на морги и больницы. Но Глеб жив.
— Жив?! Где он?
— Глеб беспокоится о Крафте, — сказала Полина, не спуская глаз с собеседника.
— Не понял? — после короткой паузы покачал головой Россо. — Простите, дорогая, у меня, очевидно, с давлением плоховато. Умер дядя Виченцо — он был Фредерике почти как отец… Вы понимаете меня… А потом случилась вся эта трагедия… — Марк Вильяминович взял Полину за руки. — Прошу вас, деточка, сосредоточтесь. Я сознаю, насколько вам тяжело. Но поймите, чтобы хоть как-то сохранить контроль над ситуацией, нам необходима информация. Хоть крохи, дорогая, хоть малость, за которую можно зацепиться. Успокойтесь и давайте рассуждать вместе. — Россо вновь сел против Риты и включил кофеварку. — Глеб в Москве?
— Не знаю. Я получила от него сообщение. Глеб просил меня узнать о Крафте.
— Милая, сосредоточтесь. Это код, фамилия, название документа?
— Не сказал.
— Черт… — огорчился Россо. — Совсем ничего не объяснил?
— Вероятно, не успел. Наверно, он вынужден скрываться.
— Скорее всего… Может, нам стоит позвонить в больницу по поводу Андрея? Он, вероятно, что-то знает.
Полина кивнула.
— Вас не затруднит? Кардиологическое отделение Боткинской…
Пока Россо дозванивался в справочную больницы, Полина лихорадочно соображала, как относиться к реакции хозяина на её сообщение. Красновский действительно ничего не знал или ловко разыгрывал неведение? Когда ему удалось соединиться с медсестрой, Полина замерла, и по выражению лица Красновского поняла, что новой информации пока нет.
— Увы. Он все ещё без сознания, — доложил Россо. — Состояние крайне тяжелое. — Он достал из шкафа бутылку и поставил на стол. — Это заначка жены. Ромасотти. Специальный итальянский ликер, настоенный на травах. Помогает успокоиться и расслабиться. У Фредерики нервишки ни к черту. — Он налил Рите в рюмку, а себе поставил бокал. — У меня свой рецепт — джин плюс тоник — банальнейшая комбинация. Пейте, пейте, Полина. Борец должен поддерживать свои силы. А нам, похоже, предстоит нелегкое сражение.
Полина выпила темный густой напиток.
— Вкусно. Мне нравятся горьковатые настойки. — Ликер приятно согрел её, в голове стало прозрачней и легче. Казалось, ещё немного, и решение найдется, туман рассеется, все как-то определится и станет смешно и обидно за панические настроения и страхи. — Я бы выпила еще, — сказала Полина. Теперь я научилась находить общий язык с гаишниками. До неприличия просто. — Она изобразила пальцами шелест купюр.
— У меня тоже в груди отпустило. Сейчас начнем мыслить трезво, улыбнулся Россо, осушив свой бокал.
Полина отметила, что впервые видит всегда корректного босса в домашней одежде — сером свитере и широких трикотажных брюках. Он стал ещё больше похож на итальянца и даже выглядел моложе. Обаятельный команданте из времен итальянского Сопротивления. «Бандьеро россо, бандьеро россо…»
— Вы знаете о своем прозвище?
— Россо? — Он усмехнулся. — Это лучше, чем институтское Марчелло. Когда я заканчивал Плехановку, девушки считали, что я был похож на Мастроянни эпохи «Сладкой жизни».
— И сейчас похожи.
— Но только из «Джинджер и Фред», верно? Россо — куда солиднее. Как говорили в старину, «идейно выдержанней». Это имя, кстати, ко мне приклеили уже в «Атланте», узнав, что я женился на итальянке. Ведь я почти молодожен. Пожилой молодожен.
— Не преувеличивайте. Вы младше моего отца лет на десять, а следовательно, едва тянете на пятьдесят.
— Спасибо. Сорок восемь устроит?
— А где у вас телевизор?
— Вы полагаете, там может проскочить сообщение?
— Нет, я с дорожки обратила внимание, что в комнате с темными шторами кто-то смотрит телевизор. А здесь его нет… И шторы другие, прозрачные…
