— Зачем ты все-таки это сделал, папа? Впрочем, конечно, я знаю. Ты хотел меня защитить?
— Да, но не только. Все это время я не мог забыть твоего взгляда, которым ты посмотрела на меня, когда я сказал, что нужно просто все забыть. В нем, в этом твоем взгляде, было столько горечи, столько обиды и тоски по настоящей родительской любви, что я окончательно потерял покой. Я ходил и думал, садился в троллейбус, ехал на работу и думал, приходил домой, обедал и думал, ложился спать и думал, просыпался ночью и думал, думал, думал… Пытался найти ответ на вопрос, как же так случилось, что я, здоровый и неглупый мужик, вдруг стал до такой степени слабаком, что презирал сам себя. И кто виноват в том, что моя единственная дочь получает помощь и поддержку в самую тяжелую минуту от посторонних людей, а к родному дому подходит с мученическим венцом на голове… Я не знал, что на это ответить. И я решил посмотреть на того, кто был виновником нашей беды. Я подошел к его машине и попросил его выйти. А он… он приоткрыл окно, сплюнул мне под ноги и сказал… сказал очень грязно. Про тебя. Про меня тоже, но главным образом — про тебя. И тут во мне как будто взорвалось что-то. Я кинулся на него и бил… — выпустив Сашу из своих объятий, Илья Андреевич с удивлением посмотрел на свои руки, повернутые ладонями кверху. — Я бил его вот этими руками. И ей-богу, Сашуля, я не знаю, какая сила вселилась в меня и как это получилось… Но я с трудом остановился, с трудом. И он не смог даже оказать мне сопротивление, а ведь я первый раз в жизни ударил человека. Понимаешь, доча? Первый раз!
— Никогда, никогда я не думала, что ты на это способен, папочка, — прошептала Саша, снова прижимаясь к мягкому отцовскому плечу. — Оказывается, я совсем тебя не знала. И это так здорово, оказывается!
— Что ты, девочка, я же говорю — все получилось совершенно необъяснимо… Случайно, может быть…
— Никакая случайность здесь ни при чем, папа. Разве есть случайность в том, что ты меня очень любишь?
Он плакал, и Ромка плакал, а она гладила их обоих по головам, и кто знает, может быть, это были самые счастливые минуты в их жизни.
* * *
— Вот… Вот и все. Я с самого начала все про это знала, только не от него, — девочка кивнула на Ромку, — а от самой Саши. Она сама нам рассказывала — мне и…
Анюта осеклась.
— Тебе и… — поторопила я ее. — Тебе — и кому?
— Никому! Не ваше дело! — сразу же ощетинилась Аня. — Не надо меня пытать, понятно вам? Я сама расскажу то, что надо! А чего не надо — не расскажу!
— Да ладно, успокойся.
Про себя я подумала, что вторым слушателем Саши, конечно, была медсестра, ухаживающая за Аниной сестрой. Алла сама мне говорила — девочка была с ней искренна и откровенна…
— Ромка, — повернулась я к мальчику, — так, значит, ты хотел отомстить за сестру…
Он промолчал. Только плечами передернул.
— Хотел зарезать депутата Карманова — отца насильника твоей сестры… Но ведь этот человек, строго говоря, совершенно ни при чем!
— Он ни при чем? А я — при чем? — вдруг закричал подросток тонким, совсем детским голосом. Он весь покраснел и затрясся. — А я — при чем? У меня же никого, никого не осталось! Мама умерла, Сашу убили… А папка в тюрьме! У нас семья была, ясно вам? Мы хорошо жили… А теперь… Вы же ничего, ничего не понимаете!
Я понимала. Теперь, после того как я знала всю историю его семьи, трудно было не понять, что на отчаянный шаг подростка толкнули одиночество и острая, звериная тоска по семье… Я смотрела на мальчика — он плакал навзрыд, закрывшись от меня локтем, и худые плечи вздрагивали, вызывая во мне острую жалость.
— Ромка, Ромка… — Аня, присев на корточки, пыталась снизу заглянуть ему в лицо. — Ромка, не надо…
— А где и с кем ты сейчас живешь, мальчик? — спросила я, положив руку на его мягкие волосы.
— Он с теткой живет… Вон в том доме. Она хорошая, тетя Нина… я ее знаю.
— Откуда знаешь?
— Так, знаю. Бываю у них часто. Мы… мы дружим, — пробормотав эти слова, Аня вспыхнула, как маков цвет.
— Что ж, это хорошо, — сказала я, не придумав ничего оригинальнее. — Все хорошо, кроме одного: нельзя разгуливать по улицам с таким ножом. Тем более что, как я подозреваю, ты совсем не умеешь с ним управляться, Ромка. Одного этого вполне достаточно, чтобы попасть в очень-очень нехорошую ситуацию.
— Я его все равно убью, — пробормотал он, всхлипнув в последний раз. И вдруг прижался к Ане, как к матери, обхватив ее обеими руками. Наверное, это было обычно для них. Аня тоже обняла своего друга и стала ласково гладить по голове.
— Если ты сделаешь это, то принесешь еще больше горя, дурачок! И себе, и тете, ведь она тебя очень любит! — Такой вывод я сделала потому, что Ромка выглядел очень ухоженным и сытым ребенком. Если бы не эта тоска в черных глазах, я бы никогда не приняла его за несчастного сироту. — И папе, который скоро вернется. Ведь скоро?
— Илье Андреичу два года дали, — подсказала Аня.
— Значит, он совсем скоро вернется, его освободят условно-досрочно, вот увидишь. И он надеется застать сына дома, а не в тюрьме, откуда сам только что вышел! — Я видела, что этот аргумент подействовал на мальчишку сильнее остальных. — И еще Аня. Она ведь твой настоящий друг, ведь правда? И она тоже будет несчастна, если тебя посадят.
— Я рассказала вам обо всем только потому, что выхода у меня не было, — произнесла Анюта, не глядя на меня. — Потому что его остановить надо было. Но если вы нас предадите… Если кому-нибудь настучите… Или если папа узнает…
— Можешь быть спокойна. Ябедничать я не стану. Но и нож вам не отдам.
Аня поморщилась, показывая, что судьба холодного оружия ей совершенно безразлична.
— Только один, последний вопрос, Ромка. Где ты достал оружие?
— Это его нож, — ответил мальчик после минутной паузы. — Этого депутата, ну, Карманова… Один раз он машину возле дома оставил, я его караулил… Вышел за чем-то в подъезд на минуту, а дверца открыта. Я думал сначала — бензобак ему пробить или колеса, подкрался — а на заднем сиденье охотничий нож лежит. В чехле. Ну я и взял.
— Понятно.
Я задумалась. Роль депутата Карманова во всей этой истории представлялась мне малопонятной — если народный избранник вообще играл в ней какую-то роль. Но упускать возможность познакомиться с отцом человека, который стал причиной Сашиных, а значит, и Ромкиных несчастий, было бы преступно. Тем более что сейчас я все равно находилась в нескольких метрах от его дома и вполне могла посмотреть этому человеку в глаза.
Но вот вопрос: как это сделать? Оставлять детей одних в беседке безо всякого присмотра мне не хотелось, более того — я не имела на это права. Но, с другой стороны, сегодня у меня было еще несколько неотложных дел. Например, предстояло побывать на собрании «Новой жатвы». Пока я не проникну к сектантам и не пойму, что там на самом деле происходит, расследование причин загадочной гибели подростков может и не сдвинуться с мертвой точки!
А Аня, да еще вот этот свалившийся мне на голову Ромка будут «висеть у меня на хвосте»? Нет, так не годится!
Еще раз все обдумав, я приняла решение, отошла на несколько шагов и достала из кармана мобильный телефон.
— Тетя Мила, — начала я сразу, как только тетя взяла трубку, — у меня очень мало времени, поэтому слушай внимательно и запоминай. Во-первых, я нахожусь на задании и несколько дней не появлюсь дома, сколько именно дней — в точности пока не скажу. Во-вторых….
— Женечка, только не говори мне, что это опасно! Я буду так за тебя беспокоиться! — вскричала тетя Мила.
— Ну что ты, конечно, нет. Просто рай, а не работа.
— Ой, как хорошо! Рай! Тебе давно пора отдохнуть…
— Вот именно. Теперь второе. Я сейчас отправлю к нам домой на такси двух подростков, девочку и мальчика. Так ты…
— Каких девочку? Каких мальчика?! — переполошилась тетя Мила. — Почему ты пришлешь их именно ко мне? Нет, я не против, но, согласись, должна же я знать…
— Тетя Мила, этим детям нужен присмотр. Самый строгий, но и самый заботливый. На кого мне еще положиться, как не на тебя? — подсластила я пилюлю. И добавила фразу, которая должна была полностью разоружить тетушку: — И потом, эти дети сироты.
— Господи!
— Да, но я надеюсь, что ты не станешь им об этом напоминать.
— Женя… А они не голодные?!
— Не знаю. Но от твоих угощений в любом случае вряд ли откажутся.
Это была чистая правда. Мою тетю Милу хлебом не корми, а только, простите за плохой каламбур, дай возможность попотчевать кого-нибудь своей стряпней. Родственница обладала редким кулинарным талантом и всерьез страдала от того, что эти таланты порою некому было оценить — ведь единственная племянница день и ночь пропадала «на своей ужасной работе!».
— Хорошо, Женечка! Вези! Я буду ждать несчастных крошек…
