- Бедный, - Саша погладила Растопчину руку.
- Минут пятнадцать, а, может, и больше они держали меня голым на снегу. Потом чуть не выбросили из поезда, - вспомнил Андрей. - Выкрутился.
- Выходит, зря ты рисковал. Сожалею. А когда ты собираешься назад? Я бы передала с тобой сыну кое-что.
- Не знаю, - пожал плечами Растопчин.
- Как там Москва? - спросила Саша. - Стоит, старушка?
- Мразь, - вздохнул Растопчин. - Одно название.
- Оксана, вон, видишь та баба с негром в клетчатом пиджаке, - Саша указала на Оксану, - говорит, что в сорок первом Гитлер приказал затопить Москву. Наши не дали. И правильно, да? - усмехнулась Саша.
- Но то, что в конце восьмидесятых среди наших мужиков не нашлось ни одного нового Кутузова, это странно...
- Зачем тебе Кутузов?
- Оксана говорит, был бы Кутузов, он бы опять сжег Москву. Смешно? От нее все беды.
- Твои беды - от твоей глупости, - нахмурился Растопчин. - И от подлеца, который заправляет "Эль Ролло". Когда ты развяжешься с "Эль Ролло", мы засадим твоего босса в тюрьму.
- Тише, - испугалась Саша.
- Но мы беседуем на русском, - удивился Андрей.
- Чего ты боишься?
- Своих. Донесут. За стольник продадут. Расплатись.
Они спустились на второй этаж, в ресторан, провели там минут сорок, съели горку "чипе", макая хлебцы в острый соус, выпили кувшин светлого пива, послушали мексиканцев: "Хабландо Кларо", "Тодо Бонито" и тому подобное. Когда надоело, пошли вниз.
На автостоянке не было ни души. Тусклые лампы освещали пыльный бетон, жирную аляповатую разметку, указатели под низким потолком, десятка три машин.
Мотор неожиданно сорвавшегося с места "Форда" работал почти бесшумно Андрей среагировал на шелест шин за спиной, толкнул Сашу в плечо и прыгнул сам, точно в море с берега, в тень синего "Шевроле". Раздался Сашин крик, Андрей услышал, как глухо ударил обо что-то бампер "Форда" Взвизгнули тормоза, "Форд" вывернул влево и умчался с автостоянки. В наступившей тишине Андрей различил стук каблуков о бетон.
- Боже, какое несчастье, какое несчастье, - твердил негр, - какая судьба! Такая молодая русская шлюшка, ей бы еще спать и спать!
Негр остановился над телом Саши. Поднимаясь, Андрей взглянул, снизу вверх, негру в лицо. Томми жевал резинку и улыбался: Андрей подался вперед лбом круша челюсть Томми, и уже до удара определяя - глубокий нокаут.
В голове у Растопчина зазвенело, перед глазами поплыли фиолетовые круги.
- Да, не пожалел ты его, - донеслось до Растопчина.
Саша выползла из-под багажника "Шевроле", потерла ушибленное колено, потрясла рыжей копной волос.
Потом вдруг нагнулась над Томми, нашарила в кармане рубашки Томми связку ключей, пальцем коснулась губы:
- Тихо, я сейчас... И не давай ему придти в сознание!
Растопчин отволок негра в тень "Шевроле", пнул его ботинком в солнечное сплетение.
Негр даже не застонал.
Андрей закурил и, шаркая по желто-серому полу, побрел прочь от Томми. Под ногами поскрипывали крупинки песка. Вероятно, песок завезла на колесах одна из машин. Из ворот тянуло сыростью. В огромных крытых гаражах, полутемных и безлюдных, Растопчин и раньше чувствовал себя не очень-то уютно. Особенно по ночам. Теперь Растопчина охватил страх. Не следит ли кто за Андреем? Не держит ли под прицелом? И не сорвется ли, забеспокоился Андрей, и на него какая-нибудь бешеная машина-убийца? И ныло сердце - отчего нигде нет покоя? Отчего дома-то не сидится? Оттого ли, что дома, в старом смысле этого слова, у Растопчина нет и, видно, никогда не будет? Растопчин вспомнил Москву, в которой родился, в которой рос, и другую - в плевках, кучах хлама и пятнах блевотины, дикую, жуткую, пьяную от спирта и крови, молящуюся на доллар, исповедующую рынок и, собственно, рынком уже ставшую - черным, конечно. Мальчики метят в мародеры, мародеры - в теневики, теневики - в правительство и парламент. Чудный мир! Черный рынок, черные души, беспросветные подземные переходы... Если уж Москву прошел, подбодрил себя Растопчин, чего тебе бояться? Он вернулся к Томми. Всех одолеем, всех переплюнем, сплюнул Растопчин на брюки негра. В тихом провале ворот стояла зимняя калифорнийская ночь. Без огней и звезд. Приближалось Рождество. Гулко колотился пульс в горячих висках.
Томми зашевелился. Андрей прищурился и ударил негра ногой в печень. Извини, друг, нельзя тебе сейчас очухиваться, вздохнул Растопчин. Саша не велела. Андрей ударил парня еще раз, и вдруг Растопчина осенило, какой должна быть заключительная глава книги о русском загородном доме. Архитектура будущей России. Кошмар. Растопчин задумался и вздрогнул, когда появился женский силуэт на лестнице. Ах, Саша... В руках у нее была записная книжка.
- "Рабочий журнал" Томми, - пояснила Саша.
- Кто, когда, за какую цену. Переснимем и фото пошлем мистеру Бассету, она вернула ключи в нагрудный карман Томми.
- Пошлем в качестве рождественского подарка, - сказал Растопчин.
- А он мне сделает ответный подарок, - усмехнулась Саша. - У него в сейфе есть отличный подарок для меня.
- Советую тебе немедленно поменять гостиницу, - прошептал Растопчин.
- Ты поможешь мне перевезти вещи? - спросила Саша. - А потом я угощу тебя чашечкой кофе. Или, ну, чем ты захочешь.
- Помчались, - кивнул Андрей. - Ибо времени у меня в обрез, только до утра. Завтра мы с Бартом катим в Лас-Вегас.
- В "Ривьеру"? - Саша попыталась улыбнуться.
- А куда же еще, - ответил Растопчин. - Только в нее, родимую.
Томми ничего не понял из их разговора. Разобрал всего два слова "Лас-Вегас" и "Ривьера".
Андрей и Саша уже подходили к воротам, когда Томми, на четвереньках, выбрался из тени "Шевроле" на свет. Зрачки его были немного расширены да вдобавок их увеличивали слезы. Как увеличительные стекла.
Томми глядел уходящим русским вослед и, безумея от ненависти и боли, мурлыкал слова молитвы, которую в детстве пела ему над стаканом молока теплая грустная мать.
