Ознакомительная версия.
– Витька, мерзавец! – обрадовался Турецкий звонку приятеля.
– Саша, тут такое дело, – замялся Солонин. – В общем, звонила твоя жена. И сказала, чтобы, это самое…
Турецкий слушал и не верил своим ушам. Витя Солонин, блестящий профессионал, знающий тучу европейских языков, путался в одном-единственном, великом и могучем. Надо было выручать друга. И Турецкий сказал со вздохом:
– Сказала, чтобы я купил лук. Сладкий, ялтинский, красный.
– Ну! – обрадовался Витька. – Ты просто телепат!
Генеральная прокуратура -
старшему следователю по особо важным делам
Турецкому А. Б.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Срочно!
В результате экспертизы и спектрального анализа, проведенных по вашему требованию группой экспертов-криминалистов, химиков, физиков и искусствоведов, установлено, что так называемые «Подвески Екатерины», работы голландского мастера Ван Шваабе, принадлежавшие Екатерине Великой, находящиеся в качестве уникального музейного экспоната в Эрмитаже, не являются подлинными. Колье, абсолютно идентичное оригиналу, выполнено действительно из золота, но не более десяти лет назад, а что касается собственно подвесок, то это так называемые фианиты, искусственные бриллианты, которые научились изготавливать еще много лет назад в ФИАНЕ (Физическом институте Академии наук).
Примите меры, чтобы держать эти сведения в состоянии абсолютной секретности.
У дирекции Эрмитажа возникает закономерный вопрос: стоит ли под благовидным предлогом убрать лже-подвески из выставочного зала?
Турецкий. Крым, Ялта. 28 августа, 12.00Ни в коем случае не убирать. Ни в коем случае! Не исключено, что преступник может отследить это и спрятаться поглубже.
Но каков жук! Каков гусь!
Украсть экспонат из Эрмитажа?!
Причем не исключено, что уже довольно давно.
То есть лежат себе драгоценности под стеклом, экскурсанты ходят, глазеют, искусствоведы распинаются, что это тут такое уникальное, и никто, никто не знает, что там – туфта!
И еще, кстати, вопрос, сам ли Гукк подменил подвески? Может, он выступал только в роли продавца. Может, он даже не знал, что подвески краденые… Хотя нет, если он – опытный оценщик, то должен был сообщить, с чем имеет дело, и навести справки.
Что же предпринять, черт возьми, сидя здесь, в Крыму?
А чего там предпринимать? Когда неясно, что делать, надо звонить Грязнову.
Грязнов. Москва. 28 августа, 12.15Софрин пытался что-то сказать, но Грязнов уже держал трубку в руке и орал в нее, не обращая внимания на подчиненного:
– Саня, привет! Как там у вас на югах? Загораешь с девочками?
После этих фраз он надолго умолк, и постепенно его взбудораженно-радостное выражение лица менялось на озабоченное.
– У меня для тебя кое-что есть. Вовка раскопал, – сказал он наконец и в двух словах выложил новую версию. – И вот еще что. Звонила твоя Ирина, просила передать, чтобы ты обязательно привез из Крыма красный ялтинский лук. Знаешь такой? Ну вот. Не пойму только, почему она сама тебе позвонить не может. Не разговаривает? После последнего раза? Ну ладно.
Положив трубку, Грязнов посмотрел на Софрина и закончил прерванную фразу:
– А дальше, Владимир, вот что. Поедешь в Питер, повысишь свой культурный уровень.
От такого поворота Софрин даже привстал со стула.
– Когда?
– Завтра. Отдыхай и собирайся. Утром ко мне за инструкциями. Свободен.
Когда Софрин вышел, Грязнов откатился назад на новеньком кожаном кресле и, забросив по-американски ноги на стол, уставился в потолок. Новая информация и просьба Турецкого, по крайней мере, удивили. Но, следуя проверенному правилу оперативной работы, он решил не откладывать дело в долгий ящик.
Сейчас нужно было найти и прощупать старых матерых медвежатников на момент пребывания их в определенный отрезок времени, а именно тогда, когда подмена подвесок Екатерины в Эрмитаже казалась единственно осуществимой – 17 октября 1989 года, когда они были наконец извлечены из запасников, прошли тщательную экспертизу, подтвердившую их подлинность, и заняли свое место среди прочих экспонатов.
Первым делом Грязнов запросил из муровской картотеки справку о медвежатниках обеих столиц, особо подчеркнув, что его интересует старшее поколение. На следующий день материал лежал у него на столе.
Из десяти претендентов он выбрал пятерых, наиболее матерых, пользующихся в своем кругу известным авторитетом и некогда потенциально готовых к самым дерзким ограблениям. Тонкие серые папки с вклеенными листами-справками кратко излагали преступный отрезок жизни незаконопослушных граждан. У некоторых он начинался еще в ранней юности.
Грязнов искал интересующий его год в первую очередь. На прочую дребедень (где и когда совершил первый взлом, второй и так далее) не было времени.
Первый отпал сразу.
«Матюшкин Юрий Васильевич: с 1985 по 1990 г. отбывал срок заключения в…»
Дальше Грязнов уже не читал. Взялся за второго.
«Ильюшенко Иван Иванович: умер в 1987 г. в Москве».
Грязнов в сердцах сплюнул: помер, дуреха, до срока, такое дело упустил. Следующий.
«Гриценко Петр Тимофеевич: с 1988 по 1989 г. отбывал срок… Скончался в год освобождения из колонии».
Этот Гриценко Грязнова уже не интересовал. Оставались двое. Начальник МУРа и лучший друг «важняка» Генпрокуратуры Турецкого с остывающей надеждой посмотрел на последние папки.
Оба медвежатника в интересующем его году были вольны как птицы. А птицы, как известно, могут летать, где хотят, и делать, что хотят.
– Ага, голубки вы мои сизокрылые, познакомимся поближе. – Грязнов потер руки и в первый раз за прошедший час-полтора улыбнулся.
Первым он решил нанести визит С. М. Хохлову. Пришлось пробиваться через пробки центра в северо-западном направлении. Потом в районе Хорошево-Мневники искать улицу генерала Глаголева. Это оказалось совсем рядом с Москвой-рекой. Можно было добраться и вплавь, подумал Грязнов. Пора обзаводиться личным катером.
Неплохое тихое местечко избрал себе бывший уголовник. На старости лет, видать, решил рыбку поудить. Хотя какая там сейчас рыбка. Мутанты да консервные банки. Но все равно ловят. Так, ради спортивного интереса.
Дом под номером семь нашел легко. Да и улица сама оказалась небольшая. Грязнов оставил свою «Ниву» у подъезда и поднялся на первый этаж. Ветхая пятиэтажка, коими был застроен весь квартал, навевала грустные мысли о возможном в ней существовании. Вспоминались времена повальной квартиризации и лозунгов типа: «Каждой семье по крыше». Что там имелось в виду, подарить только крышу или стукнуть по голове, было не совсем понятно. Но тогда это было актуально, и любое жилье принималось гражданами с поистине детской радостью. Сейчас же даже мэровские кодовые замки на дверях подъездов через неделю приходили в негодность. Старое, умирающее не принимало новое.
Грязнов позвонил в дверь. Долго никто не открывал. Он уже собирался уходить, когда едва слышное шарканье за дверьми заставило задержаться.
Наконец дверь отворилась и в узкую образовавшуюся щель высунулось из темноты коридора маленькое сморщенное лицо.
– Чего? – хрипло выдавил старческий голос.
– Сергей Михайлович? – осведомился Грязнов.
– Он самый. Так чего? Если из ЖЭКа, так будут деньги, тогда все и оплачу. А не будут – так и не оплачу. А так чего ходите?
– Не из ЖЭКа. Из МУРа. Слыхали про такой?
Маленькие глазки по ту сторону превратились в узкие щелочки.
– А как же. Удостоверение имеется?
Грязнов показал корочку, но упрямый старик его все равно не впускал.
– Так и будем тут топтаться? У меня к вам разговор есть, – начал терять терпение Грязнов.
– Разговор или допрос?
– А вам есть чего бояться?
После этого дверь наконец распахнулась, пропуская генерал-майора милиции в холостяцкое обиталище старого отшельника. Несмотря на это, в квартире было чисто и даже по-своему уютно.
Старик провел на кухню и предложил чаю. Когда разлил по чашкам и уселся напротив Грязнова, сверля его глазками-пуговками, заговорил первым:
– Ну, задавай свои вопросы. Вижу по тебе – большой начальник. МУР просто так чаи погонять со старым зеком разъезжать не будет.
– Да вопрос-то всего один и есть, – Грязнов с интересом разглядывал сухонького старика. В прошлом известного медвежатника. – В 1989 году чем занимались?
– Ну ничего себе! Что, по дням, что ли, отвечать? Все триста шестьдесят пять вспоминать?
– Нет, небольшой отрезок – октябрь.
– Понятно, – отозвался старик. – Старое копаете. А я, гражданин начальник, весь тот год, да и следующий из больницы не вылазил. После последнего срока свалил, понимаешь, ревматизм. Вот я и усох. И от дел, может, потому и отошел. Могу из больницы и санаториев справки показать. Да и сами можете там удостовериться. – Старик резво направился в гостиную…
Ознакомительная версия.
