на покойника!.. То, о чем я говорю, пока мое предположение, прямых подтверждений у меня пока нет…
Полковник взглянул на Пахомова. Валентина считала: это был уже третий взгляд в сторону Пахомова за время разговора!
— Валентина Дмитриевна! — официально произнес полковник. Он сел за письменный стол, и вид у него тоже был официальный. Валентина подумала, что впервые он обращается к ней так официально. — Валентина Дмитриевна, я вас очень прошу на будущее — ни в коем случае больше не заниматься самодеятельным расследованием… С преступниками мы не играем в игры — и они тоже не шутят! Сегодня вы подвергли себя смертельной опасности, больше этого допускать нельзя! Кроме того, своими действиями вы мешаете следствию.
— За Сибирцевым мы хотели понаблюдать, — объяснил Пахомов (на этот раз вмешался в разговор и он). — Но своим преследованием вы его так напугали, что он попытался снова исчезнуть — и мы вынуждены были его взять!..
— Сибирцев арестован?!.
— Сейчас его допрашивают.
После разговора с полковником и Пахомовым (она вспоминала ледяной голос полковника и хмурое лицо Пахомова у окна — и к щекам ее приливала кровь) Валентина не могла заставить себя пойти в Управление. Дело было не только в том, что она сорвала планы следствия относительно Сибирцева; придя домой после того разговора, она вдруг поняла, что ее поездка на Центральную диспетчерскую станцию тоже осложнит, перепутает планы Пахомова, ведь старший диспетчер Сидоров, ясно же, рассказал дочери о посещении корреспондентки, а Ушаков объяснил ему (так оно, конечно, было!), кто эта корреспондентка и с какой целью она появилась на ЦДС. Валентина позвонила Волынскому и поделилась с ним своими опасениями. «Я в курсе вашей самодеятельности, — ответил Волынский, — и, говоря правду, тоже не одобряю вас».
Прошло уже несколько дней — Валентина больше не ходила в Управление и оттуда ей никто не звонил. Она не знала, чем закончился допрос Сибирцева, она ничего не знала. Конечно, это глупость, что она не идет в Управление и не звонит (почему она считает, что ей должны позвонить — у людей там столько своих дел и забот, она же знает!). Но день проходит за днем — и идти в Управление становится труднее. Теперь ее мечтам о повести — конец. Да при чем тут повесть! Ей стыдно перед людьми за свою «самодеятельность», но еще стыднее теперь за то, что она перестала ходить к ним, как будто обиделась на них! Наверно, они решили, что она обиделась — это уж точно! — но это не так, совсем не обиделась, напротив, чувствовала себя виноватой. Она привыкла к ним, скучает и по хмурому, сдержанному Пахомову, и неугомонному Волынскому, и по рассудительному, обязательному Есенову, по Митько… и полковнику Искакову!..
Валентина отложила рукопись, которую правила. Была суббота, нерабочий день, она пришла в редакцию, потому что дома не находила себе места, но с правкой рукописи тоже ничего не получалось. «Смелее, ну!» — подбодрила она себя. Она подняла трубку и набрал номер кабинета полковника (он всегда работая — выходной, не выходной). Она долго слушала длинные-длинные гудки, она вспоминала, как однажды плыла на пароходе, на воде лежал молочный туман и с прибрежного маяка также неслись тревожные, длинные гудки… Полковника в Управлении не было.
Валентина мгновение колебалась — и позвонила Искакову домой.
В трубке щелкнуло, Валентина почувствовала, что пальцы ее немеют…
— Искаков у телефона.
Это был голос Искакова-младшего, еще звонкий, мальчишеский.
— С вами говорят из редакции… Архипова. Папу можно пригласить к телефону?
— Отец в командировке.
— Извините… Когда он возвратится?
— Куда поехал и когда возвратится — не в курсе. А?
Валентина улыбнулась: «А»? Поблагодарила и положила трубку. Ни на что не надеясь, позвонила в Управление Пахомову.
— Майор Пахомов слушает.
— Здравствуйте, Иннокентий Петрович! — обрадовалась Валентина. — С вами говорит…
— Узнал, Валентина Дмитриевна. Здравствуйте. Что это вы пропали? Много работы?
— Вам как на духу?.. Ничего не случилось. Просто было стыдно после нашего разговора. Стыдно — и все.
— Вы не должны обижаться на полковника… Он тогда сильно переволновался за вас.
(Чудак Пахомов! Можно подумать, что я могу обижаться на полковника!).
— Что же вы замолчали, Валентина Дмитриевна?.. Полковник сейчас в командировке.
— Я знаю. Я не обижаюсь, Иннокентий Петрович, ей-богу…
— Полковник во Львове, прилетает во вторник… А у нас, Валентина Дмитриевна, много нового.
— Правда?!
— Правда. Приезжайте, убедитесь.
— Сейчас!.. То есть, можно сейчас?
— Приезжайте сейчас.
— Через двадцать минут буду, Иннокентий Петрович.
Валентина была у Пахомова через десять минут: ей удалось поймать такси.
Разговаривал с ней майор по телефону бодро, но выглядел он очень усталым, лицо его было осунувшимся, и сутулился Пахомов сильнее обычного. Он ткнул указательным пальцем себе в переносицу, поправил сползшие очки в железной домашней оправе и улыбнулся тоже для него необычно — по-отечески.
— Приветствую вас, Валентина Дмитриевна. Садитесь сюда, чтобы было хорошо видно. Сейчас приведут вашего знакомца.
В дверь постучали.
— Как раз, Валентина Дмитриевна, вовремя прибыли, — майор повысил голос. — Да, войдите.
В комнату вошел полный, круглолицый сержант милиции.
— Доставили, товарищ майор. Разрешите ввести?
— Введите.
Сержант вышел, почти тотчас дверь открылась, сержант ввел Сибирцева. Сибирцев держал руки сзади, голова, остриженная наголо, была опущена. Встреться он таким Валентине на улице, она бы его, пожалуй, не узнала.
— Садитесь, Морозов. («Еще Морозов!» — отметила про себя Валентина).
Сержант вышел. Морозов-Сибирцев сел, не поднимая головы, исподлобья глянул на Пахомова, потом на Валентину, глаза его на мгновение сузились — узнал!
Но взгляд Сибирцева оживился только на мгновение. Был Сибирцев подавлен или делал вид, что подавлен, — со стороны казалось, что он равнодушен к присутствию не только Валентины, но и майора.
П а х о м о в. Значит, продолжим разговор?
М о р о з о в (так называл его майор). Я уже все объяснил, гражданин начальник.
П а х о м о в. Тогда повторим.
Морозов пожал плечами.
П а х о м о в. Я снова прошу вас, Морозов, рассказать, что вам известно о человеке, с которым вы сидели в кафе.
М о р о з о в. Мне о нем ничего не известно, я впервые его тогда видел. Он подошел и спросил: «Можно сесть?» Почему я должен был не разрешать, если стул свободный?
П а х о м о в. Ясно. Оставим пока о нем.
Морозов снова пожал плечами, опустил голову.
П а х о м о в. В паспорте у вас имеется отметка, что вы работали на Камнегорском моторостроительном заводе…
М о р о з о в. Работал когда-то.
П а х о м о в. Почему вы уехали из Камнегорска?
М о р о з о в (после паузы, резко поднял голову). От жены уехал!.. Разошлись мы. Видели в паспорте штамп насчет жены? Вот с ней мы и разошлись!
(Валентина подумала: «Он еще не знает, что мы были в Камнегорске!»)
П а х о м о в (достал из стола фотографию, протянул Морозову). Посмотрите.
Морозов взглянул, ничего не сказал.
П а х о м о в. Ну?..
