Князь рассвирепел настолько, что хотел вцепиться в плечо офицера и развернуть его силой. Вот тут бы уже дуэли не миновать, невзирая на строгий запрет и жесточайшую кару для поединщиков. Но Мармеладов, угадавший исход дела еще прежде меня, перехватил вытянутую руку.
— Вы говорите с таким пафосом, будто совершили подвиг и в одиночку разбили неприятельскую армию, — сыщик выбрал тон даже более скучный, чем у полковника. — А на самом деле ударили клинком безоружного человека, простого гражданина нашей империи, которого вы присягали оберегать и защищать ценой собственной жизни.
— Я готов отдать жизнь за веру, царя и Отечество, — щеки полковника вспыхнули, — но…
— Да-да, понимаю, — перебил Мармеладов. — Очевидно, для вас Отечество — лишь многие десятины земли, а вовсе не люди, эту землю населяющие.
— Не смейте передергивать! — Гарин исподлобья покосился на сыщика. — Я не…
— И какова же недостача в казенном фонде? — снова перебил Мармеладов, нарочно выводя офицера из состояния спокойного равновесия.
— Пять тысяч рублей, — ответил тот и осекся.
Теперь он резко вскинул голову, во взгляде промелькнула тревога.
— Откуда вы узнали?
Сыщик отодвинул стул и спокойно сел, сложив руки на столе как прилежный гимназист. Он помолчал с минуту, дождался, пока беспокойство в глазах военного сменится неподдельным страхом, и только потом ответил:
— Отбросил все прочие варианты. Остался только этот.
И снова замолчал. Нет, ну каков? Мы ведь тоже сгорали от любопытства. Однако г-н Мармеладов нас игнорировал, смотрел только на офицера, заставляя того чувствовать себя неуютно.
— Вы, господин Гарин, ясно дали понять, что следствие по делу об убийстве Осипа вас не пугает. Армейские чины зачастую игнорируют окружные суды, а полицейских дознавателей и прокуроров с ухмылкой посылают к чертовой матери. Подобная бравада объясняется просто: вы готовы идти хоть на плаху, если при этом не уроните чести и достоинства, а в глазах братьев по оружию останетесь благородным героем. Но вору и казнокраду ваши боевые товарищи не подадут руки. Верно?
Полковник кивнул и нервно заерзал на стуле.
— Нетрудно догадаться, что именно вам министр поручил испытать различные самоходные коляски и закупить самые надежные автомобили для армейских нужд. Цены на моторы весьма высоки, потому средства на это выделили, надо полагать, изрядные. Вы не устояли перед искушением набить себе карманы. Осип узнал про растрату и грозился опубликовать порочащий факт в газете. Шантажист мог погубить не только вашу карьеру, но и честь.
— Но я ведь про шантаж не говорил никому. Ни одной живой душе… Откуда?…
— Преступники, как правило, используют одни и те же приемы. Шантажист вряд ли пойдет грабить банк или выуживать кошельки из чужих карманов. Он щиплет своих жертв по чуть-чуть, но регулярно, и всегда имеет прибыток. Утром в Петровском дворце Осип крутился подле вашей машины и вынудил отдать ему все ассигнации из кошелька. Поэтому теперь вы сидите лишь со стаканом жиденького чая и этим копеечным ситником…
— Осип подкрался неожиданно. Меньше всего я ожидал встретиться с ним сегодня, ведь неделю назад уже уплатил ему сто рублей. Настроение мое сразу испортилось. Мне ведь и в самом деле нравится мир моторов и скоростей. Я рассчитывал получить удовольствие от этой гонки, побороться за победу, но этот тип… Вы правы, я действительно растратил казенные деньги. Долго не мог решиться, но как было устоять? Золотые червонцы просто лежали в пыльном мешке и прямо-таки просились… Я точно знал, что этих денег никто не хватится до конца года. Сначала забирал по несколько монет, потом уже…
— Аппетит приходит во время еды, — пробормотал князь.
— Я пытался вернуть деньги в казенный фонд, — воскликнул г-н Гарин, уязвленный этой ремаркой. — Не всю сумму целиком, так хотя бы частями. Но не успел. Осип проведал о недостаче, хотя я держал сей факт в строжайшей тайне от всех, ближайшим друзьям и то не доверялся. Ни у кого не занял даже рубля. А негодяй…
— Забавно, — протянул сыщик. — Вы называете негодяем человека, который совершил меньшее преступление в сравнение с тем, что натворили вы. Как же прикажете назвать вас?
— Господа, вы вправе оскорблять меня самыми распоследними словами! Возражать не стану, — полковник снова уставился в недопитый стакан, не смея поднять глаза. — Я целый год носил неподъемную тяжесть на сердце из-за казенных червонцев. И сегодня, когда рубанул саблей… Ждал, что вздохну с облегчением. Вот же она, свобода. Больше вымогатель ко мне не сунется, а я потихоньку возмещу недостачу, сохраню честное имя… Но стало еще хуже. В голове пожар, в тело немеет, словно от лютого мороза. Тошно мне, господа! Пока сидел здесь, дал себе зарок, что по прибытии в Петербург отправлюсь прямиком в штаб и доложу обо всем — и о растрате, и об убийстве. Я сделаю это, уж поверьте!
— Верю честному слову офицера, — сказал князь. — Я постараюсь употребить все столичные связи, чтобы вам вышло снисхождение. За удар саблей, разумеется. За растрату казенных денег придется отвечать по всей строгости.
Мы вышли, не попрощавшись. Уже за порогом кофейни Пузырев горестно вздохнул.
— Плакали мои денежки.
— Ты же хотел отдать автомобиль даром?
— Первый — да. Но остальные-то я планировал продать. Теперь же у военных все казенные средства профуканы, моторы закупать не на что.
— Денег жалко?
— Жалко. Но ведь и за державу обидно! Ну-как завтра война, а у нас армия по старинке, на копытной тяге… Эх, да что говорить! Одна радость осталась — пари у князя выиграть. Сто рублей на дороге не валяются.
— Ты еще можешь думать о гонке? — удивился я.
— Не понимаю, Жорж, а о чем же еще мне думать?
— Но как же расследование? Разве поймать убийцу Осипа — не та самая цель?
— Нашел о ком убиваться, — пожал плечами Иван. — По мне так все, кто приложил руку к смерти этой бесцеремонной мрази, — настоящие герои и защитники общества. Подумаешь, вырвали сорняк с грядки! Тоже мне, горе. Ты и сам говорил, что не судья и не присяжный, чтоб вердикты выносить.
— Я не судья и не присяжный. Но если мы будем оправдывать убийц и прощать такое… Мы ведь против Бога пойдем. Он ясно заповедал: не
