убий! Без всяких оговорок. Даже паскудника вроде Осипа нельзя, понимаешь? Иначе к чему мы скатимся? Сегодня человек по собственному желанию сорняк вырвал, а завтра — прекрасный цветок загубит. Нет, что ни говори, а убийца должен сидеть в каторге.
Я окликнул сыщика, взбирающегося в пассажирское кресло драндулета.
— Полностью с вами согласен, — бесстрастно ответил тот.
VII
Городня-на-Волге.
130 верст от Москвы.
17 часов 41 минута.
До Городни оставалось верст десять, когда зарядил косохлест [17]. Начался он без традиционных предвестий — редких капель или мелкой мороси, просто как только автомобили пересекли неспешную реку Ламу и съехали с моста, на нас обрушилась стена воды. По счастью, мы захватили в поездку зонты, — ведь в Москве с утра небо было обложено тучами, а потому в неизбежности дождя никто не сомневался, — и теперь закрывались от холодных струй, насколько это было возможно. Князь спрятался под зонтом почти целиком, подтянув ноги, оттого напоминал гриб, выросший на пассажирском сиденье. Я держал огромный черный купол над собой и над шоффером, а ливень бешено стучал по натянутой материи.
Выверты погоды весьма усложнили наше положение: уже через пять минут шоссе превратилось в сплошную лужу и колеса стали непозволительно скользить. Управлять машинами стало практически невозможно: и «Бенц», и драндулет Пузырева заносило, временами они пытались встать поперек дороги. А тут еще впереди возник крутой спуск, напоминающий водопад.
— Может лучше остановиться? — воскликнул я в отчаянии.
— Нет, скоро дорогу так зальет, что уже никто не проедет, — прокричал в ответ Николай Сергеевич. — Но вы не беспокойтесь, Жорж! Мы прорвемся через эти бурные потоки. У нас отличные шофферы!
Ийезу улыбнулся в ответ на похвалу и бесстрашно поехал дальше, его руки в белых перчатках крепко сжимали руль. Мы обогнали Ивана, взметнув колесами настоящую волну.
— Полегче! — крикнул вслед он. — Не гоните! Ах ты ж…
Изобретатель надел широкополую шляпу, чтобы не отвлекаться на дождь, однако в этот самый миг наклонился к рулю, и за шиворот пролилась вода с зонта Мармеладова.
Дождь оборвался за версту до деревни. Опять-таки, весьма странно. Не затих, постепенно иссякая, как это бывает обычно, а именно оборвался, словно кто-то резко закрутил кран, перекрывая воду. Сразу вернулась изнуряющая жара. Солнце подбросило дровишек в свою печь, мокрые зонты и одежда моментально высохли. Такие вот контрасты, господа.
Мы приехали в Городню. Главная улица здесь идет вдоль берега реки и повторяет все ее изгибы. Я бывал в этих местах неоднократно, поэтому указывал дорогу — от церкви Рождества Богородицы мы свернули влево, проехали до почтовой станции и еще чуть вперед, до трактира Савельева, единственного в этих краях с приличной едой. По случаю знойного лета, невдалеке от трактира, на крутом берегу, поставили четыре стола под навесом из жердей и соломы. Чтобы всякий путешественник имел удовольствие откушать, глядя на волжские просторы. Одно неудобство — мухи докучают. Впрочем, от этих назойливых бестий нигде не спрячешься. Что им стоит залететь в трактир через распахнутые окна? А закроешь — душно, как в аду. Потому и садятся гости все больше снаружи, на ветерке. Три стола были заняты незнакомой публикой, а за последним, самым дальним от нас, сидела г-жа Гигельдорф.
— А вот и беглянка! — воскликнул князь и сделал шаг, но тут же отвлекся, поймал за шкирку пробегавшего мимо слугу и велел принести пива.
— Четыре кружки, — он как в детской считалочке указал пальцем поочередно на себя, меня, Ивана и сыщика. Мармеладов отрицательно покачал головой. — Не желаете? Тогда три, получается.
Ийезу князь даже не посчитал, то ли из опасения ехать с нетрезвым шоффером, то ли не счел абиссинца достойным выпивать в одной компании с нами.
— Да, три. И поживее!
— Бу’ сдел’! — половой торопливо проглотил окончания и умчался, а г-н Щербатов направился к столикам.
Пузырев неожиданно заступил ему дорогу.
— Постойте, ваша светлость!
— Что такое?
Иван переминался с ноги на ногу, смущенно подбирая слова.
— Позвольте мне поговорить с Луизой наедине, — взмолился он. — Я знаю эту девушку. Если вы наброситесь с обвинениями, как на давешнего офицера, она замкнется и не скажет ни слова.
— Наброшусь? Разве я на кого-то прежде набрасывался? — г-н Щербатов обиженно хмыкнул. — Вздор!
— Тем не менее, я настаиваю!
Изобретатель развел руки в стороны, и даже пальцы растопырил, чтобы не подпустить нас к барышне. Но князь отмахнулся, не сбавляя шага.
— Некогда политесы разводить, Ванюша. Мы преследуем убийцу! Убийцу, понимаешь? А господин Мармеладов давно и однозначно доказал, что все оставшиеся участники гонки желали Осипу смерти. Значит и госпожа Гигельдорф…
— Не думаете же вы, что Луиза своими тонкими пальчиками могла сломать шею этого мерзавца?! — зашипел ему вслед Пузырев.
— Нет, конечно! Но она могла стрелять в этого мерзавца из пистолета.
Юная красавица с интересом наблюдала за разыгравшейся сценой. Услышав последнюю фразу, она решительно встряхнула кудряшками и произнесла:
— Похоже, речь обо мне, господа? Слова «мерзавец» и «пистолет» подсказали, что вы уже в курсе досадного недоразумения, которое случилось сегодня на шоссе.
— Недоразумения? — удивленно переспросил г-н Щербатов. — Вот как вы называете кровавую драму?!
— Бросьте, ваша светлость! Тоже выдумали драму… Это все дешевый фарс. И пусть Осип сколько угодно жалуется — хоть вам, хоть полиции, — он сам виноват. Незачем руки распускать!
— То есть вы признаетесь без утайки, что стреляли в Осипа Зденежного?
— Да, — голубые глаза Луизы оставались чистыми и спокойными, как небо. — Я стреляла в него. Но исключительно для острастки. Этот, как вы совершенно точно определили, мерзавец волочился за мной и, кроме того, еще за дюжиной женщин. Минувшей весной он совратил молодую жену одного доктора. Бедняжка доверилась Осипу, сбежала с ним от мужа, а потом понесла ребенка. И что же вы думаете? Презренный червь ее уморил! А сам, как ни в чем не бывало, отправился на поиски очередной доверчивой глупышки. И кого посмел выбрать на эту роль? Меня. Все крутился вокруг, томно вздыхал, закатывал глаза, облизывал свои противные губы. Сальные
