Ознакомительная версия.
Бросив взгляд на часы, Лика горестно вздохнула. Она спящая курица, однозначно. Если вчерашний знакомый, сотрудник уголовного розыска Николай Жигалевич, человек пунктуальный – он уже пять минут кукует в холле гостиницы. Приглашать его в номер с учетом явной любвеобильности Лика не стала. Бегай от него потом, ругайся, портя вроде складывающиеся дружеские отношения.
Захватив рюкзачок, Вронская захлопнула дверь номера и заторопилась по длинному, устланному красной дорожкой коридору.
Но холл гостиницы оказался совершенно безлюдным. Потомившись пару минут в кресле у низенького столика, Лика решила позавтракать в ресторане, откуда явственно доносился запах гречневой каши.
Она расправилась с кашей и сосисками, выпила две чашки кофе, потом попросила симпатичную официантку принести сок и шоколадку. Сладкое лакомство не помогло совладать с закипающим раздражением. Жигалевич все не появлялся.
«Неужели было сложно позвонить! – со злостью думала Вронская. В вопросах времени ее педантичность доходила до маразма, после пятнадцатиминутного опоздания она была готова растерзать любого, а Николай опаздывал уже на полчаса. – Похоже, в этом городе, как на Востоке, никто никуда не торопится!»
Увидев появившегося у входа в гостиницу сотрудника милиции, Лика пулей вылетела из ресторана.
– Соскучилась? – Николай хитро прищурился. – Это хорошо, у меня сегодня квартира свободна. Хотя зачем нам моя квартира. Твой номер ближе!
– Я тебя урою, – зарычала Лика, с трудом сдерживая желание залепить Коле пощечину. – Ты со следователем говорил? Что нового?!
– Ну ты тигрица!
– Урою!
– Эх, – Николай обиженно нахмурился. – По делу так по делу. Короче, не верит Олежка в причастность Кирилла.
– Это еще почему?
– Лик, Кирилл с Юрием в одной комнате в общаге жил. Ты понимаешь, что это значит?
– Нет.
– Да он был в курсе всех планов Петренко. Они вместе жили, вместе работали. Если бы Богданович имел на картину какие-то виды – ему проследить за соседом было бы проще пареной репы. Проследить, украсть. А не мочить в своей же комнате. Не было у него резона череп приятелю проламывать. Не было.
– А вдруг они поругались?
Жигалевич пожал плечами:
– Я уточнял. Олег говорит, свидетели ничего не слышали. Их комната на первом этаже, Юрий через окно к себе перемахнул.
– А Кирилл что, не мог этого сделать?
– Его джип тоже никто не видел.
– Ну он же не дурак, планируя убийство, на своем авто к общаге подкатывать!
– У него алиби, Лика. Он был дома у девочки-студентки, гулял с ее собакой, свидетелей масса.
Лика с досадой закусила губу. Да что же это такое, похоже, у опера одна цель в жизни – защищать Кирилла Богдановича.
А тот лишь подливал масла в огонь:
– Олежка пытался проверить его на предмет причастности к московскому убийству. Что оказалось. Железнодорожных и авиабилетов он не покупал. Его машина неделю была в ремонте, в том числе и в тот день, когда убили вашего антиквара. Конечно, он мог воспользоваться другим автомобилем. Этот вопрос сейчас прорабатывается.
– Он ангелочек, – пробормотала Лика, нервно покачивая ногой. – Ангелочек. Трахающийся перед камерой!
Николай горько вздохнул.
– Вот здесь облом. Олег говорит, что только за изготовление такой продукции даже задержать нереально. Нет состава преступления, ничего не докажешь. Он от всего откажется. Скажет, что нравится ему любовь втроем. Это же не криминал! – расстроенно воскликнул он. – Сажают за незаконное распространение. Но тут еще надо выяснять. Если Кирилл к распространению непричастен, с него вообще взятки гладки. Ситуацию будут отслеживать. Только я тебя умоляю. Ты больше не следи за парнем. Поверь, у нас есть кому этим заниматься.
– Все у вас есть! – едко заметила Лика. – И трупы, и менты, и снимающиеся в порно сотрудники музея. Нет только ни одного подозреваемого!
– Ошибаешься…
С победным выражением лица Николай пустился в объяснения. Вчера вечером к Олегу приходила женщина-вахтерша. И она обратила внимание вот на какой факт. Раньше возле общежития практически каждый день появлялся пьяноватый мужик в тельняшке. По виду – бомж бомжом. Он собирал бутылки. Общежитие большое, много молодежи. Вахтерша неоднократно видела, как через пару часов рыскания по окрестностям бомж уходил с двумя битком набитыми сумками. После убийства Петренко этого мужчину вахтерша не видела. Пару дней все вокруг было завалено бутылками. Новое поколение выбирает не пепси, а пиво. А вчера, увидев другого бомжа, собирающего посуду, женщина вдруг связала все эти факты.
– Я почему опоздал. Морозы же стояли. Бомжи в первые заморозки мрут, как мухи. После каждой ночи по пять-семь трупов находим, для нашего города это много. В общем, Олег с женщиной в морг поехал. Думал, может, опознает кого.
– И что?
– И ничего. Того, в тельняшке, среди них не было. Правда, недавно похоронили партию вот таких ребят. Следователь сказал, что будет запрашивать информацию, в чем были одеты похороненные бомжики. Хотя, конечно, ненадежно это все. Наверное, эксгумацию придется проводить, брр! – Николай брезгливо поморщился. – Ну и в розыск объявили этого тельняшечника. На всякий пожарный.
– Логично, – согласилась Вронская. – Скорее всего, он мог просто затаиться. Если был причастен. Или если стал случайным свидетелем убийства…
– А теперь… Всего лишь за один поцелуй…
Лика посмотрела по сторонам, и ее взгляд зацепился за тяжелую хрустальную пепельницу, стоящую на столике.
– Ладно, ладно, – Николай улыбнулся. – Не надо обагрять свои руки кровью несчастного влюбленного сотрудника угро. Короче, Склифософский. Спрашивал Богданович про того бомжа. У дворника. А тот через несколько дней обсудил сию новость с вахтершей. Просекаешь ситуацию?
– Ага, картина вырисовывается понятная. Он хочет избавиться от свидетеля, – прошептала Лика. – Или от сообщника…
* * *
Не волноваться. Только не волноваться, и так сердце заходится от боли. Антонина Сергеева даже обращалась к врачу. Тот ее послушал и онемел. А когда обрел дар речи, то разразился грозной тирадой. Давление низкое. И что там может болеть в области сердца – совершенно непонятно. Сердце не бьется. Нарушение ритма пугающее. Если не лечь в больницу, то можно лечь в гроб!
От госпитализации Антонина Ивановна отказалась, сославшись на большое количество работы. Конечно, это было неправдой. Здоровье подтачивала не работа, а сильный, леденящий душу страх. Это из-за него забывает стучать сердце, кружится голова, рот наполняется горькой слюной. Это из-за него нельзя ни есть, ни спать. Все мысли только об одном. Узнают? Или все-таки пронесет?
Она пыталась успокоиться. Вела с собой мысленные медитативные беседы. Которые начинались за здравие, а заканчивались за упокой.
Добрую сотню раз вымыты руки. Только Антонине все равно кажется: с них стекает кровь. Резкий сладковатый запах закручивает внутренности в комок и подталкивает их к горлу.
Наверное, ее все же арестуют…
Антонина подошла к окну и выглянула на улицу. Двор перед ее домом всегда хорошо освещался. Вот и теперь большие желтые пятна фонарей дрожат в лужах, переливается разноцветными огоньками гирлянда, повешенная по периметру детской площадки.
«Не волноваться. Не волноваться, – думала Сергеева, изучая двор. – Не волн… О господи!»
Так и есть. Опять слежка. Она началась через пару дней после того, что случилось с Иваном. Потом приходил следователь, который вынул из нее душу своими вопросами. И, кажется, ни капельки ей не поверил. Иначе они сняли бы наружное наблюдение, или как там у них это называется. Но ведь стоит же в тени дерева какой-то человек. Похоже, худощавый, невысокий. Не разглядеть, мужчина или женщина. Стоит и смотрит прямо на ее окна…
«Так дальше продолжаться не может, – твердо решила Антонина Ивановна, закуривая голубую сигарету с золотым ободком фильтра. – Я умру от разрыва сердца или попаду в психушку. Надо предупредить всех на работе и взять неделю-другую за свой счет. И уехать куда угодно, хоть в самый обычный подмосковный санаторий. Уж там-то они меня не достанут. Следователь же меня не предупреждал, что я не могу уезжать из Москвы. Вот и отлично!»
Антонина затушила окурок и решительно пододвинула к себе телефон. Конечно, с ее водительским стажем ездить на машине боязно. Но на улице оттепель, снег растаял. Авось как-нибудь доберется…
– Они все-таки женятся. Ты слышишь, сынок? Хотя между ними пропасть. У папы Башеньки[21] три ювелирных магазина. А отец Мойши – грузчик в селедочной лавке!
Авигдор вяло кивнул. Маме нужно, чтобы ее слушали внимательно. Иначе она обижается.
– Как сильно негодует дед Баши! Он хотел выдать внучку за раввина. Хаиму уже нельзя поститься, но он соглашается выпить лишь капельку молока. Такой вот глубоко верующий человек… И мать Беллы расстроена. Не о таком зяте она мечтала. Не о таком! Но, говорят, Мойша уже известный художник?
Ознакомительная версия.
