Ознакомительная версия.
Алекс умолкает и разглядывает рисунок. Марика видит, что его лицо становится растерянным.
— Знаешь, — говорит он наконец, — чем больше я смотрю на эту шифрограмму, тем меньше в ней понимаю. Если выстроить некоторые наши толкования и попытаться привести их в логическую схему, получается совершенно нелогичная, оккультная, эзотерическая чушь. И каждый новый знак ее еще больше усугубляет. Или я ничего не понимаю в семиотике, или вот эти пять шаров — символ семейства Медичи. Только при чем тут еще и Медичи, скажи на милость? Каким боком они-то связаны с шаманами?
— Погоди, но мне кажется, этот знак очень похож на виселицу… — пытается возразить Марика, однако Алекс отмахивается:
— Какая виселица, ты что? Каждый семиолог, даже такой недоучка, как я, знает гербы великих исторических персонажей. Эти пять шаров Медичи для людей сведущих — все равно как белая и алая роза Йорков и Ланкастеров. Тем более что над ними — три лилии!
Так вот что такое, по мнению Алекса, этот странный значок — не «птички» Люфтваффе, как предполагал Бальдр, а лилии! Н-да… Хотя Марике случалось видеть и более художественно, а главное, более узнаваемо нарисованные лилии. Стоп! Так все же о лилиях или розах идет речь? Что-то она уже запуталась…
— А при чем тут Йорки и Ланкастеры? — растерянно спрашивает Марика.
— Совершенно ни при чем. Откуда ты их вообще взяла? — Алекс смотрит на кузину так, будто не он сам только что упомянул знаменитую Войну Алой и Белой розы. — На самом деле, в реальном гербе, пять шаров Медичи, конечно, не привешены ни к какой перекладине: этот твой криптолог-конспиролог решил поднапустить туману, совместив герб Медичи с эмблемой ростовщических контор.
«Ого! — настораживается Марика. — Ростовщические конторы? А ведь и Бальдр упоминал ростовщиков!»
— Ростовщики обозначали свои конторы тремя золотыми шарами, именно что подвешенными к перекладине, — продолжал между тем Алекс. — Но смешнее всего, что к монетам герб Медичи на самом-то деле не имеет никакого отношения. Медичи, которые правили Флоренцией в ХV и XVI веках (ну, хоть об одном из них, Лоренцо Великолепном, покровителе искусств и художников, в частности Боттичелли, Верроккьо, юного Микеланджело, ты наверняка слышала), поместили пять алых шаров на свой золотой герб, чтобы увековечить память о своем предке, Аверардо Медичи, который в битве сразил непобедимого вояку, вооруженного пятиглавой булавой. Говорят также, вернее — шепчут (это как бы постыдная семейная тайна, этакий скелет в шкафу Медичи), что первые представители этого рода занимались аптечным ремеслом, делали различные пилюльки, вот эти пилюльки и перекочевали на герб, и, таким образом, он не столько героический, сколько фармацевтический. Однако, поскольку все Медичи вообще и тот же Лоренцо в частности занимались коммерческой деятельностью (на чем Великолепный и разорился в конце концов), основная часть их герба со временем стала основой для эмблем ростовщиков. Впрочем, Бог с ними, с ростовщиками: повторяю, мне кажется, эта перекладина нарисована просто для отвода глаз. Тут, в этом рисунке, — Алекс обводит пальцем пять шаров и лилии, — скрыта еще какая-то хитрость. И, кажется, я ее разгадал! Вот смотри, это герб семейства Медичи.
— Алекс быстро, но неуклюже рисует в исчерканном блокноте еще одну картинку:. — Оставим в покое его золотой фон, алый цвет шаров и все такое. Главное сейчас — схема. Это — герб Парижа:
. — Он рисует снова. — Также забудем о его лазоревом и алом тонах, они никакой роли не играют. А вот что предлагает
нам твой конспиролог:
Сравни, Марика. Что скажешь?
— А вот эти штучки-закорючки что означают? — показывает Марика на рисунок герба Медичи.
— Это не штучки-закорючки, а три лилии, — обижается Алекс. — Такие же, как на гербе Парижа и на нашем шифрованном рисунке.
— Хорошо, что ты сказал, я бы в жизни не догадалась! Ты так странно рисуешь, — задумчиво говорит Марика. — Прямые линии безупречны, будто ты их по линейке вел, а волнистые — как курица лапой царапала. У тебя руки дрожат, как у пьяницы! Или словно ты, как говорится, всю ночь кур воровал. А может, ты просто волнуешься?
— Я уж не помню, когда что-нибудь пил, кроме двух глотков твоего слабенького вина, кур не воровал ни ночью, ни днем, и вообще у меня железные нервы, — гордо сообщает Алекс, вытянув вперед обе руки, чтобы Марика могла убедиться: они и не собираются дрожать. — Думаю, на рисунке отразились особенности моего характера. Я слишком прямолинеен, не способен идти на компромисс, выбирать извилистые пути, питаю отвращение ко лжи. Один графолог, который изучал мой характер по почерку, сказал, что эта прямолинейность меня когда-нибудь погубит.
— Тогда это был не графолог, а астролог, — усмехается Марика. — Ведь только астрологи предсказывают будущее, как, например… О Господи!
Она вскрикивает так резко и внезапно, что Алекс испуганно подается к ней:
— Что случилось, кузиночка? Что с тобой?
Марика взволнована. Астрологи, предсказания, рецепты, «окончательное решение вопроса», Медичи… Бог ты мой! Какая же ты тупица, Марика! Сколько дней ломилась в открытую дверь, как маленькая, глупая девочка с карандашом в руках разгадывала ребус, заодно мороча головы двум большим и умненьким мальчикам. Они-то расшифровывали записку честно, полагаясь только на свою догадливость, на свой интеллект, а ты… Ты же заранее знала ответы на все вопросы! Причем ответы были даны тебе раньше, чем ты увидела «вопрос» — эту диковинную записку, взятую из руки мертвого Вернера!
— Я поняла… — говорит Марика. — Нет, я знаю точно! В гербе Медичи три лилии расположены иначе, чем в гербе Парижа. Однако на шифрованном рисунке они такие же, как парижские. То есть в гербе Парижа и на рисунке имеются в виду не просто гербовые лилии как символ чего-то там… Кстати, чего?
— К примеру, величия, совершенства, трех добродетелей: веры, надежды и милосердия… — подсказывает Алекс.
— Ну да, чего-то такого. Но это и намек на Париж, прежде всего на Париж. Однако в гербе Парижа, как я понимаю, изображены знаменитые три королевские лилии. То есть в записке намек на тех Медичи, которые были королями в Париже. Вернее, королевами. И прежде всего — на Екатерину Медичи.
— Браво! — тихо говорит Алекс, посматривая на Марику, впрочем, не столько с восторгом, сколько с опаской, словно ее внезапная догадливость его напугала, как пугает человека все аномальное. — Только почему ты так уверена, что речь идет именно о Екатерине, а не о Марии, к примеру? Тоже была интересная дама, как-никак жена Генриха IV, которая родила супругу четверых детей и довела его до погибели… Хотя ты права, Марика! — вдруг восклицает он, не дав ей рта раскрыть. — Речь идет именно о Екатерине, и это подтверждает диакритический знак над опрокинутым папским крестом! — Он показывает на перекрещенные палочки, над которыми стоит галочка.
— Так это опрокинутый папский крест?! — с сомнением говорит Марика. — Кто бы мог подумать… А что такое папский крест вообще? И, главное, что такое этот, как его… Какой знак, ты говоришь? Диа… какой?
— Диакритический. Иначе говоря, отмечающий фонетическое изменение, — поясняет небрежно Алекс. — Ну ты что, Марика? Все эти титлы в церковнославянском языке, если несколько букв в слове пропущено, тильда, когда читается носовая или смягченная буква «Н», циркумфлекс над гласными, потом еще акценты, ну и все такое, все надстрочные и подстрочные знаки. Есть они и во французском языке. Это все и есть диакритические знаки. Между прочим, русские «ё» и «й» тоже снабжены ими.
— Хорошо, ну и где же тут диакритический знак на рисунке? Вот эта галочка, что ли?
— Это не просто галочка, а перевернутый циркумфлекс. Прямой (его еще называют «шляпкой») был изобретен в незапамятные времена Аристофаном, ну а перевернутый — чешским религиозным реформатором Яном Гусом, и случилось это не столь давно, в 1410 году.
— Реформаторы — то же, что протестанты, лютеране, гугеноты, да? — тихо спрашивает Марика.
— В принципе, да, только лютеранами их стали звать позднее. Во времена Яна Гуса еще и помину не было о неистовом проповеднике Мартине Лютере. Он родится чуть ли не через сто лет. Ян Гус сыграл для чехов такую же выдающуюся роль, что и Мартин Лютер для немцев и французов. Гус ненавидел все, что было связано с католичеством и его обрядностью, и я подозреваю, что клиновый знак — перевернутый циркумфлекс — Гус придумал в знак протеста. Он употребляется, кажется, только в чешском языке. Но главное не в его лингвистическом употреблении! Для человека, умеющего писать и читать аналфабетные письма, клиновый знак — символ дерзости, протеста. Отрицания всего, что связано с католичеством. Так что недаром он здесь, на нашей шифрограмме, стоит над опрокинутым папским крестом — это знак торжества реформаторов, протестантов над католицизмом. Обычно папский крест выглядит вот так —
Ознакомительная версия.
