Ознакомительная версия.
– Любовь Осиповна! – Севастьянов шагнул вперед по аллее.
Конечно, думал он, ей просто стало скучно, и она ушла. Что за глупый вечер! И какое фальшивое, жеманное у Оленьки лицо, как у старой девы, честное слово… все она пытается изобразить ту непосредственную и юную, которая так пленила его когда-то, но ничего не получается, не выходит, не…
Он споткнулся на мысли, как спотыкаются о камень. В заполненной на треть чаше фонтана лицом вниз плавало чье-то женское тело. Темная юбка намокла и облепила ноги. Машинально Степан Александрович отметил, что на одной из них нет туфли.
Преодолев внезапно нахлынувшее отвращение, он подошел к телу и перевернул его лицом вверх.
– Нет… – пробормотал Севастьянов, не веря своим глазам, – этого не может быть…
Блажен, кто делит наслажденье,
Умен, кто чувствовал один,
И был невольного влеченья
Самолюбивый властелин.
«Евгений Онегин», глава четвертая
Мой друг пылал от нетерпенья
Избавиться навек ученья;
Большого света блеск и шум
Давно пленяли юный ум.
«Евгений Онегин», глава первая
– Все ясно, – сказал Владислав Иванович. – Exodus letalis.
– Простите? – переспросил следователь Чечевицын.
– Летальный исход, – объяснил доктор. – Наступивший, как я могу сказать уже сейчас, вследствие удушения, после чего труп несчастной бросили туда, где его нашел господин Севастьянов.
Он покосился на тело Любови Осиповны, которое уже извлекли из чаши фонтана и положили на землю неподалеку. Вторая туфля убитой была найдена на садовой дорожке, и теперь следователь держал ее в руках. Подумав, он решил, что улика ценная, и на всякий случай спрятал туфлю в портфель.
Шагах в десяти от трупа Любови Осиповны располагалось еще одно тело, подававшее, впрочем, некоторые признаки жизни. Принадлежало оно почтенному доктору Станицыну, которого Степан Александрович призвал на помощь, едва обнаружил свершившееся злодейство. Впрочем, никакой помощи Станицын оказать не смог, ибо, завидев труп, покачнулся и, невнятно что-то пробормотав, самым позорным образом грохнулся в обморок. Сейчас возле него суетились Оленька и Вера Дмитриевна, и обе попеременно подносили к его носу то уксус, то нюхательную соль. Сам Степан Александрович стоял возле них, переводя взгляд с фонтана на убитую. Выражения его лица Чечевицын понять не мог.
– Что здесь происходит? – неожиданно раздался голос.
Следователь поднял глаза. В саду появилось новое лицо – дама в лиловой амазонке, а за ней семенил крайне встревоженный Сергей Сергеевич Пенковский. Едва заметив тело, Амалия остановилась, но тотчас же вновь двинулась вперед.
– Прошу прощения, сударыня, – сказал Максим Алексеевич, загораживая ей дорогу. – Сюда нельзя, здесь имело место преступление.
Он и сам не понял, что произошло, но Амалия отодвинула его взглядом, как ловкий фокусник отодвигает при зрителях какую-нибудь вещь. Судебный следователь Чечевицын не был вещью, и такое обращение ему вряд ли могло понравиться.
– Что тут случилось? – спросила Амалия тяжелым голосом. На хозяина дома она не смотрела.
Владислав Иванович рассказал, что exodus letalis произошел по причине задушения, потому что на горле несчастной остались следы. Затем тело бросили в чашу фонтана, где его и нашел Степан Александрович.
– А когда именно, доктор, вы можете сказать? – вмешался Чечевицын. – Время преступления крайне важно знать для установления alibi присутствующих, – строго добавил он.
– Позвольте, – вскинулся Сергей Сергеевич, которому все происходящее было крайне не по душе, – вы что же, обвиняете в убийстве нас?
– Я пока никого не обвиняю, – спокойно возразил Максим Алексеевич. – Так когда именно это случилось, доктор?
Владислав Иванович замялся, потрогал тело и после некоторого раздумья объявил, что смерть наступила не ранее двадцати пяти минут назад. Следователь глубокомысленно кивнул.
– Благодарю вас, доктор.
Лежащий на земле Станицын тихо застонал и открыл глаза.
– Слава богу, с вами все в порядке! – воскликнула Вера Дмитриевна. – А то мы уже начали волноваться. Вы так долго не приходили в себя…
Станицын попытался встать, но ноги не держали его, и он со стоном опустился обратно на землю.
– Сережа, ну помоги же ему! – сердито воскликнула Оленька.
Совместными усилиями грузного доктора кое-как подняли и отвели в дом, причем Сергей Сергеевич поддерживал его с одной стороны, а Севастьянов – с другой. Шествие замыкали Вера Дмитриевна, которая несла шляпу доктора, и Оленька, которая несла нюхательную соль.
Максим Алексеевич поглядел им вслед, перевел взгляд на мертвую Любовь Осиповну, мокрые волосы которой сбились на сторону, и покачал головой.
– Да, темное дело, – уронил он. – Поразительно, только что она вернулась в город, была полна таких надежд, и вот все кончилось… Интересно, у кого имелись причины от нее избавиться? – он задумчиво покосился на даму в лиловой амазонке.
Амалии не понравился его намек, тем более что она отлично знала: дело о наследстве тут совершенно ни при чем. Но, так как наша героиня за словом в карман никогда не лезла, то она и сейчас не стала колебаться с ответом.
– Я полагаю, у того, кто ее убил, – произнесла она спокойно. – Найдите этого человека, и он вам все расскажет.
После чего повернулась и пошла в дом, по пути сердито сбивая хлыстом ни в чем не повинные верхушки садовых растений.
– Она успела сказать вам что-нибудь? – были первые слова Амалии, когда она вновь увидела Севастьянова.
Степан Александрович с удивлением взглянул на нее.
– О Натали? Нет. Когда я нашел ее, она была уже мертва.
– Понятно, – сказала Амалия. – Еще один вопрос. Когда она обещала рассказать вам, где находится ваша жена, кто-нибудь мог слышать ваш разговор?
Севастьянов побледнел, покраснел и наконец признался баронессе, что разговор имел место на открытой веранде «Бель Вю», так что любой, кто находился поблизости, мог его слышать.
– Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили всех, кто находился поблизости, – заявила Амалия. – Не обязательно сейчас, но я должна знать, кто там был.
– Значит, вы считаете, что Любовь Осиповна… – медленно начал Севастьянов. – Ее убили потому, что кто-то не хочет, чтобы я нашел свою жену? – Он покачал головой. – Но ведь это абсурд!
Амалия не стала его разубеждать. Мельком поглядев на доктора Никандрова, который у окна пил коньяк, она подошла к Федоту Федотычу. Отчего-то, завидев ее, почтмейстер расплылся в счастливой улыбке и склонился так низко, словно перед ним была не баронесса Корф, а по меньшей мере особа царствующего дома.
– Федот Федотыч, – без обиняков начала Амалия, – мне бы хотелось узнать у вас, кто в Д. выписывает «Новое время». Есть здесь такие жители?
– Есть, – с готовностью подтвердил почтмейстер.
– Кто именно?
Федот Федотыч сделал паузу, во время которой рука баронессы успела незаметно побывать в его кармане. Почтмейстер сунул руку в карман, убедился, что в нем находится приятная на ощупь бумажка, и приосанился.
– Шестнадцать человек, – объявил он, после чего перечислил имена. Среди подписчиков, как выяснила Амалия, были доктор Станицын, поверенный, Сергей Сергеевич Пенковский, а также… А также еще Степан Александрович, – докончил почтмейстер, глядя на Амалию полным обожания взором.
«Черт побери!» – гулко промолвил противный голос в голове молодой женщины. «Позвольте, а что, если он сам себе послал второе письмо?» – задала она вопрос самой себе.
Амалия впилась в Севастьянова взглядом. Что, если такой положительный с виду, флегматичный человек, примечательный разве что своими бакенбардами, просто-напросто беззастенчиво дурачит ее? Но зачем? Что за дьявольскую игру он затеял, если это и впрямь был он?
Амалия услышала чей-то почтительный кашель – и вздрогнула. Возле нее стоял старичок лет шестидесяти, совершенно лысый, с усами штопором и со Станиславом в петлице. Он шаркнул подагрической ножкой и громко объявил, что имеет честь лицезреть новую богиню. Амалия вопросительно поглядела на почтмейстера.
– Андрей Силантьич, дядюшка Веры Дмитриевны, – поторопился представить их друг другу Федот Федотыч. – А это, гм, баронесса Амалия Корф.
Старичок заулыбался, повторил: «Богиня!» – и почтительно пожал тонкую руку в перчатке.[21]
А доктор Станицын в то же время мешком сидел на угловом диване, его лицо все еще было очень бледно. Он не выносил вида мертвых, хоть при его профессии ему и следовало бы относиться спокойнее к таким вещам, как смерть и разложение. Заметив вошедшего в гостиную судебного следователя, он дернул ртом и ослабил слишком тесный ворот сорочки.
– Сударь, – вскинулся хозяин дома, – если вы не возражаете, мы хотели бы разойтись. Просто кощунство оставаться здесь, когда произошло такое несчастье…
Ознакомительная версия.
