Ознакомительная версия.
– Сударь, – вскинулся хозяин дома, – если вы не возражаете, мы хотели бы разойтись. Просто кощунство оставаться здесь, когда произошло такое несчастье…
Максим Алексеевич поглядел на стоявшего рядом Петра Ивановича, поверенного, и тот понял, что значит его взгляд.
– Вы хотите допросить нас в качестве свидетелей? – очень вежливо молвил Калмин. – Но сейчас уже поздно, и к тому же время для допроса не самое подходящее… не говоря уже о том, что в доме находилось столько людей…
– Вы правы, – на удивление легко согласился следователь. – Поэтому я прошу вас всех просто сесть и написать, что вы помните о Любови Осиповне, а также не заметили ли вы во время вечера чего-нибудь подозрительного. И я сразу всех отпущу.
Поверенный нахмурился.
– Должен сказать, я вовсе не уверен, что ваши действия законны… – начал он.
– Вы так говорите, Петр Иванович, будто вам есть что скрывать, – спокойно парировал следователь, и, к своему удивлению, Амалия заметила, как поверенный стушевался.
– А что именно нам писать? – капризно спросила Ольга Пантелеевна.
Следователь на мгновение задумался.
– Давайте сделаем так. В начале вы пишете: «Мая месяца восемнадцатого числа 188… года, я, нижеподписавшийся, свидетельствую, что…» Далее излагаете все, что помните о Любови Осиповне. Как она пришла сюда, как вела себя, не заметили ли вы чего-либо странного, и так далее. В конце показаний ставите подпись. Потом я вызову вас для допроса, если понадобится.
Ольга Пантелеевна кликнула горничную и велела ей принести бумаги и чернил на всех.
– Только, пожалуйста, уберите ее оттуда поскорее, – смущенно потупясь, попросила хозяйка дома. – Просто ужасно, что она лежит там, и…
С точки зрения Оленьки, ужасным было, конечно, то, что судейская вдова имела несчастье преставиться именно в ее саду, но так как госпожа Пенковская была хорошо воспитана, вслух она свои мысли не высказала.
– У вас есть какие-то версии? – внезапно спросил Калмин у Чечевицына.
– Есть, – подтвердил тот. – Я осмотрел сад, и мне кажется, я знаю, откуда пришел убийца. Но мне нужна ваша помощь, господа.
Амалия не без оснований полагала, что никакой помощи Чечевицыну никто не окажет, потому что всем больше всего хотелось оказаться дома. Тем не менее она отошла в простенок между окнами, выбрав место с таким расчетом, чтобы видеть оттуда большинство пишущих.
Доктор Станицын, кривя губы от отвращения, написал, что Любовь Осиповна сказала ему «Добрый вечер» и заговорила с Федотом Федотычем. Федот Федотыч, прилежно скрипя пером, каллиграфическим почерком заполнил полстраницы, из которой следовало, что покойная была в восторге от местной погоды. Степан Александрович, дергая бакенбарду, думал, как выразить то тягостное чувство, которое он ощутил, увидев в фонтане труп, и ничего так и не надумал. Петр Иванович Калмин, по привычке полагая, что все сказанное следствию может быть потом использовано против свидетеля, сослался на то, что не видел убитую или не обратил на нее внимания, а потому и ничем не может помочь. Вера Дмитриевна вполголоса переговаривалась с глухим дядюшкой, который по-прежнему косился на Амалию до неприличия горящим взором:
– Андрей Силантьич, надо написать, что именно мы помним о Любови Осиповне! Понимаете? Максим Алексеич просит!
– Что-с?
– Любовь Осиповна! Вы же с ней разговаривали! Помните?
– Молодежь! – вздохнул старик.
Вера Дмитриевна с отчаянием махнула рукой и стала убористым почерком заполнять листок. Что-то в этом листке привлекло внимание Амалии, и она подошла ближе.
– А вы, сударыня, почему не пишете? – Въедливый Максим Алексеевич каким-то образом уже очутился возле нее. – Полагаю, вас моя просьба тоже касается.
– Я приехала уже после того, как женщина была убита, – холодно ответила Амалия. – Право же, не понимаю, чем я могу вам помочь.
– И вам, конечно же, неизвестна причина, по которой ее могли убить?
– Устанавливать причины – дело следствия, – отозвалась Амалия, пожимая плечами. – Боюсь, я тут бессильна.
Чечевицын нахмурился. Чем-то женщина в лиловом неуловимо раздражала его, хоть он и старался быть как можно объективнее к людям. Но, на его взгляд, от богатой петербургской дамы так и веяло высокомерием, не говоря уже о том, что у нее единственной из всех присутствующих как раз и была веская причина раз и навсегда избавиться от Любови Осиповны.
А Амалия смотрела на Севастьянова, который исписывал уже вторую страницу, и думала, правильно ли она поступает, доверяя ему, человеку, который показался ей таким простым и искренним. Ведь она всегда знала, что нет ничего обманчивее внешности.
«Во-первых, странным кажется уже бегство Натали с пустыми руками, в неизвестность. Во-вторых… Во-вторых, он явно не так прост. У него было страшное лицо, когда он обрушился на тетку… Затем газета… да… Но письмо, которое обвиняет его в убийстве? К чему оно? И почему все-таки Серпухов? Интересно, есть ли у него знакомые в Серпухове?»
Один за другим гости отдавали исписанные листки следователю, который благодарил их, пробегал глазами показания и обещал, если что, вызвать их повесткой для более подробного разговора. Гости ежились от одного упоминания о возможном допросе, но Максиму Алексеевичу все было хоть бы хны: в качестве представителя закона он был неумолим.
– Значит, вы ничего не помните? – спросил он у Калмина, который написал самые короткие показания.
– Вы же сами были на вечере, – парировал поверенный. – Многое вы успели заметить? Может быть, вы видели, кто ее убил? Тут было столько народу, что…
Максим Алексеевич задумчиво покусал нижнюю губу. И в самом деле, помыслил он, надо будет хорошенько покопаться в памяти. К примеру, господин Севастьянов, который старательно искал убитую, выглядел не то чтобы подозрительно, но довольно интригующе. Сам Севастьянов, кстати, уже стоял перед ним и с робостью, странной в таком могучем человеке, протягивал два мелко исписанных листа.
«Что такое, зачем?» – ужаснулась Амалия, заглянув в них.
– Так… очень хорошо… – пробормотал Чечевицын, просмотрев показания. – Значит, вы пришли нарочно, чтобы узнать от убитой о своей супруге?
Амалия сделала нетерпеливый жест. Зачем, ну зачем Севастьянову надо было об этом писать? Ведь от такого признания всего полшага до подозрения в убийстве.
– Да, Любовь Осиповна обещала мне… – начал Степан Александрович и умолк.
Чечевицын строго посмотрел на него и поправил очки.
– На вашем месте, милостивый государь, я бы не уезжал далеко из города, – внушительно проговорил он.
По лицу Севастьянова разлилась краска, он тяжело задышал и вскинул подбородок.
– Вы что же, подозреваете меня?.. – начал он.
– Что-с? – скрипучим голосом спросил дядюшка Веры Дмитриевны. Кроме него с племянницей, Амалии, следователя и Степана Александровича, в комнате больше никого не оставалось.
– Дядюшка! – плачущим голосом одернула его племянница.
– Так все из-за его жены? – продолжал Андрей Силантьич. – Верно, говорила мне покойница про нее! Мол, бедный Степан Александрович весь извелся, а только зря, потому как жена без него поживает прекрасно. В Париже, сказала, в прошлом году мимо нее в богатом экипаже прокатила, да еще и вид сделала, будто знать ее не знает, изображала родства не помнящую, а сама когда-то все в гости напрашивалась и вообще…
– Дядюшка! – воскликнула Вера Дмитриевна. – Как вы могли слышать, что Любовь Осиповна вам сказала? Ведь вы же… вы же… – Девушка запнулась.
– Что-с? – спросил дядюшка и посмотрел на нее строго. – Молодежь!
Амалия живо обернулась к старику, и следователь поразился выражению ее лица.
– Что? – вырвалось у молодой женщины. – Так Любовь Осиповна видела ее в Париже? В прошлом году?
– Ну да, – подтвердил Андрей Силантьич, счастливый тем, что в кои-то веки хорошенькая женщина обратила внимание на его подагрическую персону. – Ведь Любовь Осиповна сама там жила, со своим кавалером… Нравы!
– По-моему, он все придумал, – сказала Амалия упрямо, когда они с Севастьяновым возвращались от Пенковских.
Мушкетера молодая женщина вела в поводу. Городок давно уже спал, и цокот копыт лошади был единственным звуком, который нарушал царившую вокруг тишину.
– Придумал? – поразился Степан Александрович. – Но зачем?
– А может быть, просто не так расслышал, – продолжала Амалия. – Однако мне вся эта история крайне не по душе.
Севастьянов остановился. В сумерках она видела лишь, как блестят его глаза. Мушкетер вздохнул и ткнулся носом в плечо Амалии.
– Скажите честно, – заговорил Степан Александрович, и голос его (то ли от ночного мрака, то ли от волнения) звучал как-то глухо. – Вы считаете, Любовь Осиповну убили из-за того, что она знала, где моя жена?
Амалия покачала головой и призналась:
– Пока я вообще не знаю, что и думать. Полагаю, как только на мой запрос придет ответ, мы с вами сможем отыскать Домбровского и от него узнаем, что стало с вашей женой.
Ознакомительная версия.
