– Придирчивые критики именно так бы и сказали, – бесстрастно ответил священник. – Мне и самому не очень нравятся люди, причастные к таким убийствам. Но важнее другое: эти бедолаги – из самых придирчивых критиков.
– Иными словами, они раскрыли его тайну, а он заставил их замолчать? – нахмурился доктор Блейк. – Но что же, черт возьми, у него за тайны? Как можно убить двух людей, да еще в этой обстановке?
– Я открыл вам его тайну, – сказал священник, – тайну его души. Он дурной человек. Ради Бога, не думайте, что я говорю так, потому что мы с ним люди разных школ или традиций. У меня много друзей среди ученых, и большей частью они совершенно, героически бескорыстны. Самые закоренелые скептики – и те неосознанно бескорыстны. Но время от времени натыкаешься на материалиста, в другом смысле слова – на зверя. Повторяю, он плохой человек. Гораздо хуже… – тут отец Браун принялся подыскивать слово.
– Гораздо хуже коммуниста? – подсказал его собеседник.
– Нет, гораздо хуже убийцы, – отвечал отец Браун.
Он рассеянно поднялся и вряд ли заметил, что доктор Блейк пристально на него смотрит.
– Разве вы не считаете, – спросил наконец Блейк, – что Водэм убийца?
– Нет, что вы, – словно обрадовавшись, ответил отец Браун. – Убийца куда приятней, его гораздо легче понять. В конце концов он был в отчаянии. Он разъярился, он отчаялся – вот его оправдания.
– Значит, это все-таки коммунист? – воскликнул доктор.
В это время весьма кстати подоспела полиция с новостями, подводящими итог расследованию. Она несколько задержалась по той вполне понятной причине, что схватила преступника. Собственно, его схватили прямо у ворот их собственной конторы. Крейкена уже подозревали из-за городских беспорядков; и когда узнали о преступлении, решили арестовать для верности. И были правы. Ибо, радостно объяснил инспектор Кук собравшимся на лужайке профессорам и докторам колледжа, когда пресловутый коммунист был схвачен, при нем тут же обнаружили коробок с отравленными спичками.
Едва отец Браун услыхал слово «спички», он вскочил со скамейки, будто зажженную спичку сунули ему на сиденье стула.
– Ах, вон что! – сияюще воскликнул он. – Теперь все ясно.
– Что значит «ясно»? – строго спросил Магистр, снова солидный и властный, как ему и подобает, под стать важным полицейским, наводнившим колледж, точно армия победителей. – Вы теперь уверены, что с обвинениями против Крейкена все чисто?
– Я уверен, что Крейкен чист, – твердо сказал отец Браун, – и все вокруг него расчистилось. Неужели вы считаете, что такой человек способен травить людей спичками?
– Это все превосходно, – печально ответил Магистр; печаль не покидала его с тех пор, как он узнал о беде. – Но вы же сами утверждали, что фанатики, у которых ложные принципы, способны творить зло. Мало того, вы заметили, что коммунизм проникает повсюду, а коммунистические обычаи распространяются.
Отец Браун смущенно засмеялся.
– Ну, про обычаи, – сказал он, – тут уж вы меня простите. Вечно я всех путаю своими глупыми шуточками!
– Хороши шуточки! – раздраженно бросил Магистр.
– Видите ли, – стал объяснять священник, почесывая в затылке. – Когда я говорил о коммунистических обычаях, я имел в виду привычку, которую мне случалось замечать раза два-три. Ну, вот хотя бы сегодня. Обычай этот свойствен далеко не только коммунистам. Теперь так очень многие делают, особенно англичане. Они кладут в карман чужие спички, забывают вернуть. Казалось бы, ерунда, и говорить не о чем. А вот, получилось преступление.
– Что-то уж очень странно, – сказал врач.
– Да, чуть ли не все забывают вернуть спички, – продолжал отец Браун, – а уж Крейкен точно позабудет их вернуть. Вот отравитель и подсунул их Крейкену – одолжил и не получил назад. Поистине великолепный способ свалить вину – ведь Крейкен никогда не вспомнит, откуда они у него взялись. Ничего не подозревая, он дал прикурить от них двум гостям, которых угостил сигарами, – и тут же попался в простую ловушку. Такую простую… Отважный злодей-революционер убил двух миллионеров.
– Да, но кому еще нужно было их убивать? – спросил доктор.
– И в самом деле, кому? – сказал священник; голос его стал гораздо серьезней. – Мы подходим к тому, другому, о чем я говорил вам, и тут уж, поверьте, я не шутил. Я говорил, что ереси и ложные доктрины стали доступными и привычными. К ним притерпелись; их не замечают. Неужели вы думаете, что я имел в виду коммунизм? Что вы, совсем наоборот. Это вы тут взбеленились из-за коммунизма и решили, что Крейкен – бешеный волк. Без сомнения, коммунизм – ересь; но не из тех ересей, которые вы принимаете как должное. Как должное все принимают капитализм, нет, скорее, пороки капитализма, скрытые под маской дарвинизма. Вспомните, о чем вы толковали в столовой: что жизнь – это непрерывная борьба, и выживает сильнейший, и вообще не важно, по справедливости заплатили бедняку или нет. Вот где настоящая ересь, дорогие друзья. К ней вы приспособились, а она во всем страшнее коммунизма. Вы принимаете как должное антихристианскую мораль или отсутствие всякой морали. А сегодня именно отсутствие морали и толкнуло человека на убийство.
– Да какого человека? – воскликнул Магистр, и хриплый его голос сорвался.
– Позвольте подойти с другой стороны, – спокойно продолжал священник. – Вы все решили, будто Крейкен сбежал. Но он не сбежал. Когда эти двое умерли, он помчался вниз по улице, вызвал доктора, крикнул ему в окно и сразу же побежал в полицию. Тут его и взяли. Неужели вас не удивляет, что казначей, мистер Бейкер, разыскивает полицию так долго?
– Чем же он тогда занят? – отрывисто спросил Магистр.
– Вероятно, уничтожает бумаги. Или роется в их вещах, ищет, не оставили ли нам письма. А может, тут что-то связано с Водэмом. Куда он делся? Все очень просто, тоже вроде шутки. Он проводит опыты, готовит для войны отравляющие вещества, и от одного из ядов, если его зажечь, человек внезапно цепенеет. Разумеется, сам он не имеет никакого отношения к этому убийству. Он скрывал свою химическую тайну по очень простой причине: один из ваших гостей – американский пуританин, другой – еврей без определенного подданства. Такие люди почти всегда убежденные пацифисты. Они бы сказали, что он замыслил убийство, и не дали бы колледжу денег. Но казначей приятель Водэма, и для него не составляло труда обмакнуть спички в новый раствор.
Другая особенность маленького священника заключалась в том, что разум его был цельным и не ведал многих несообразностей. Без тени замешательства мог он перейти от общественного к частному. Сейчас он поразил собеседников, обратившись внезапно к одному из них, хотя только что беседовал со всеми. И ему не важно было, что лишь один мог понять, о чем он ведет речь.
– Простите, доктор, что я запутал вас, углубившись в метафизические рассуждения о грешнике, – виновато начал он. – Понимаете, по правде сказать, я на минуту вообще забыл об убийстве. Я забыл обо всех, я видел только химика, его нечеловеческое лицо среди цветов, – ну, просто незрячий идол каменного века. Я размышлял о том, что бывают какие-то истинные чудища, какие-то каменные люди; но к делу это не имеет отношения. Быть плохим – одно, совершать преступления – другое, это не всегда связано. Самые страшные преступники не совершают никаких преступлений. Практический вопрос в другом: почему этот преступник совершил это преступление? Зачем казначею Бейкеру их убивать? Больше нам ничто не важно. Ответ – тот же самый, что и на вопрос, который я задал дважды. Где были эти люди почти весь день – тогда, когда не рыскали по часовням и лабораториям? Казначей сказал сам, что они говорили с ним о делах. Так вот, при всем почтении к покойным, я не думаю, что они были умны. Их представления об экономике и этике – языческие и черствые. Их представления о пацифизме вздорны. Но в одном они разбираются – в делах. Буквально за несколько минут они могли убедиться, что тот, кто отвечает за деньги колледжа, – мошенник. Или иначе – истинный последователь учения о неограниченной борьбе за существование и выживании сильнейшего.
– Вы хотите сказать, что они собирались разоблачить его, а он поспешил их прикончить, – нахмурился доктор. – Остается множество непонятных деталей.
– Остается несколько деталей, которые я и сам не понимаю, – откровенно признался священник. – По видимости, все эти свечи в подземелье придуманы для того, чтобы выкрасть у миллионеров спички или удостовериться, что спичек у них нет. Но в главном я уверен, я просто вижу, как весело и беззаботно казначей перебросил спички рассеянному Крейкену. Так он и убил.
– Одного я не пойму, – сказал инспектор. – Откуда Бейкеру знать, что Крейкен сам не прикурит от его спичек? Это же лишний труп…
Отец Браун помрачнел от укоризны и заговорил скорбно, но великодушно и приветливо.
– Ну, что это вы! – сказал он. – Он ведь только атеист.
