— А дальше? — справился с голосом Игорь.
— Дальше я струсила. К тому же впереди около подъезда ты метался — меня встречал… Я полночи из-за всего этого не спала! Решила, что на дачу, конечно, нельзя ехать, мало ли что? И тебе ничего не сказала, дура…
Было легко, как после долгой разлуки. Она жалась к нему, смотрела на него, думала о нем — только о нем, негодяе! И вдруг выяснилось, что она потихоньку клацает зубами, терпя из последних сил, и тогда ему перестало быть легко, сделалось гадко, сложно, непереносимо стыдно.
— Ты же совсем замерзла! — испугался он.
И вдруг выяснилось, что в нем тоже отчетливо пульсирует ледяная дрожь, давно прорываясь на волю. Он крикнул:
— Бежим домой!
И сорвался с места первым, хлюпая по мокрому тротуару. Сзади раздалось ответное хлюпанье. На пятом шаге Жанна его обогнала, на десятом — была безнадежно впереди, а добежав до конечной точки, она остановилась, чтобы подождать…
— Ты знаешь, что через ту подворотню вполне можно попасть в наш двор? — сообщил Игорь, хватая ртом воздух. — Там целая система проходных дворов.
Они торопливо переступили порог. Игорь — первым номером, Жанна — вторым.
— Ну и что? — спросила она уже внутри, уже в предвкушении тепла.
— Как что? Брат говорит, при убийстве соседа «черный ход» очень хитро использовали.
— А, понятно.
Да, в подъезде было тепло. Тлела лампочка. Висел пронзительный, неистребимый запах мочи, в углу под батареей парового отопления скопилась лужица, и отнюдь не дождевая. Каменный пол гулко отзывался при каждом шаге. На затемненной площадочке чуть повыше первого этажа было окно — там, под открытой форточкой, где меньше всего пахло, сидела затемненная фигура. Фигура грузно сползла с подоконника и сказала:
— Ты думал, я твоего адреса не знаю?
«Боже!» — подумал Игорь.
Другие мысли оформиться не успели, потому что дежурный Сидин в два ленивых прыжка оказался возле, обхватил его руками и притянул к себе, повернув спиной. Вместо мыслей возникло ощущение, будто тело попало в тиски.
— Ну-ка, где твоя игрушка? — дохнули Игорю в затылок. Тиски прошлись по его бедрам, и джинсы вдруг значительно облегчились. В кармане не стало пистолета.
— Ненавижу старые дома, вечно из них гальюн делают, — поделился впечатлениями дежурный, засовывая оружие в собственный карман. — У вас здесь сдохнешь, пока ждешь… — он смачно шлепнул ладонью пойманной жертве в спину. — Ладно, все быстро в машину, — и широко улыбнулся Жанне. — Да, мокрощелка, как же ты не догадалась, что на машине быстрее, чем пешочком! А я вас, между прочим, видел, когда мимо проезжал. Так мило шли под ручку, даже завидно стало. Хорошо устроились, работа прямо под боком…
— А! — попробовал сказать Игорь. Получилось, тогда он попробовал смелее, дал голосу полную свободу. — А-а-а, помогите! А-а-а!
Хотя, какой же идиот в три часа ночи выглянет на лестницу, если услышит сквозь камень крики? Поэтому пришлось отпустить на волю и многоопытный страх. «Вырваться, вырваться, вырваться… — заколотилась обезумевшая плоть. — Спастись, спастись, спастись…»
— Взбесился, придурок? — грянуло над ухом. И сразу что-то произошло, что-то ужасное, оглушительное, похожее на взрыв. «Убили», — догадался Игорь, покорно умирая.
Через секунду он очнулся. Губы и ладони упирались в грязную штукатурку. На зубах скрипело, в голове бил тамтам. Грудь тоскливо ныла, ощущаясь, как лишняя часть организма. Он очнулся, поскольку понял: нет-нет, ничего ужасного! Просто его слегка успокоили об стену. Сзади кто-то сопел, и он обернулся — увидел оскаленную Жанну, потом увидел клетчатую рубашку, снова Жанну, уже поверженную, лежащую в шаге от зловонной лужи, увидел, как клетчатая рука коротко рубанула сверху вниз, попав в нежное родное личико.
— А-а-а, помогите!
Лестничная клетка явственно гудела, сотрясаемая на верхних этажах топотом чьих-то ног. Помощь стремительно снижалась. Игорь упал на дежурного, молотя, куда попало, но подъезд крутанулся, любезно подставив сохранившуюся с незапамятных времен кучу строительного мусора. Посадка была мягкой. Герой встал на четвереньки, бессмысленно мыча: «А-а-помоги-и!..», и обнаружил перед глазами пробегающие тапочки.
— Вон там… — прошептал он, показывая рукой на сопящее, рычащее, стонущее. Затем услышал вопль ребенка:
— Жанна, не нюхай! Не нюхай, это газ!
Он сфокусировал взгляд.
Дежурный почему-то стоял на коленях и странно качался — будто кукла-неваляшка. Руки его непрерывно двигались, то закрывая лицо, то нелепо отмахиваясь от кого-то несуществующего. Он рыдал кашлем и жалобно спрашивал сквозь спазмы в горле: «Чего это, а? Чего это?» Жанна корчилась рядом, лежа на боку, она тоже изнурительно кашляла, спрятав лицо в ладонях. А третьим человеком был младший брат.
Тогда Игорь нашарил в мусоре неструганную доску со ржавыми дырками, оставшимися от гвоздей. Он встал, пошатываясь — вместе с доской. Он шагнул к людям.
— Я случайно в Жанну попал! — завопил Александр. — Я случайно, случайно! — и замахал рукой, в которой было нечто продолговато-оранжевое. Второй рукой Александр прижимал к носу край рубашки, очевидно, чтобы легче дышалось.
Действительно, новый запах глушил все. Нашатырь? Какая-то иная химия?
— Молодец, — кивнул Игорь брату.
Он сделал еще шажок и удовлетворенно опустил деревяшку врагу на голову.
ДЕЙСТВИЕ СМЕШАЛОСЬ
(Кроме нас, никого. Соседи спят по норам. Только дядя Павел, у которого из-под двери полоска света вылазит, один раз мимо прошел — в туалет. Заглянул на кухню, посмотрел на нас странно, ни слова не сказал. Я его, кстати, уже не боюсь. Потому что теперь нас трое. Пусть вынашивает совместно с Бэлой темные планы, пусть странно смотрит, пусть! Мы их банду выведем на чистую воду, никуда не денутся. Еще Андрей Петрович не спит, но это хороший человек. К тому же врач, что очень кстати. Он в нашей комнате Жанной занимается, а нас самих выгнал — мол, незачем смущать больную, лезть под руку и глазеть попусту. На самом деле он, понятно, меня выгнал, а Игорь за компанию ушел, чтобы мне не обидно было.
Собирается пить чай. Захватили с собой из комнаты сыр, масло, хлеб. Чайник — на плите, уже закипает. Беседуем.)
ИГОРЬ. Как ты думаешь, Андрей Петрович ничего такого не заподозрил? А то я врать совсем не умею.
Я. Даже если заподозрил, какая разница?
ИГОРЬ. Хотя, конечно… Ну, настучит про нас твоей лучшей подруге, все равно хуже не будет.
Я. Какой подруге?
ИГОРЬ. Твоей следовательше.
(Я возмущаюсь без слов. В самом деле, шутки у него!)
ОН (устало). Моей, моей следовательше, перестань рожи корчить… Может, мне пойти сдаться? Позвонить ей утром, сказать, что я нашелся, нигде специально не скрывался, ничего такого не знал… Она тебе оставила телефон?
Я. На холодильнике бумажка лежит.
ОН. Ладно, там видно будет…
(Чайник шипит, плюется паром. Я вбухиваю прямо в кипяток заварку и выключаю газ. Мои мозги тоже шипят, плюются паром, почему до сих пор не взорвались, непонятно. Кто бы их выключил?.. Игорь смотрит на меня. Я — на него. Молчим.)
ОН (вспоминает). Слушай, ты же свою новую историю не досказал! Извини, Александр, перебил я тебя Андреем Петровичем. Не обижайся. Жанна из головы не выходит, и тип еще этот, который внизу… Ты остановился на том, что у скульптуры начала расти борода, а народ перепугался, решил, будто в нее вселился дьявол. А? Серьезно, чем хочешь закончить?
Я. Чего, я не обижаюсь. Там дальше очень просто: начались демонстрации протеста. Быстренько отодвинули ученых, исследовавших бороду, и позвали колдуна. Он провел специальный сеанс по изгнанию злой силы, такой страшный-страшный, как в фильме «Экзорцист», помнишь? И, само собой, победил. Короче, люди все перепутали, испортили хорошее дело. В статуе ведь ничего злого не было. Наоборот, в ней случайно застряла душа умершего мастера. А сама статуя через годик-другой разрушилась.
ИГОРЬ (вздыхает). Ну тебя, Сашка. Грустные истории придумываешь, нет, чтобы повеселей…
Я (гордо). Почему грустные? Нормальные.
ИГОРЬ. Да уж. Древний мастер изгнан из сотворенного им тела и обречен вечно метаться по свету. Я правильно истолковал?
Я. Запиши в учебник по литературе.
ИГОРЬ. Ну так что, продашь сюжет?
Я. Две кассеты к плейеру подари и забирай.
ИГОРЬ. Уже две? Однако цены на идеи растут, инфляция проклятая… (Веселится). Надо тебе вырастать скорей. (Хлопает меня по плечу и встает с табуретки). Соавторами будем, как братья Гримм.
Я. Мне больше нравятся братья Стругацкие.
ИГОРЬ. Какая разница? Будем, как Стругацкие, одна ерунда. (Берет с плиты чайник, наливает в стаканы). О! Вот это пойло!
