— Ну да. Как говно, — заметил Венька. Его худое лицо, уже почти готовый череп, оставалось неподвижным, когда он говорил.
Артур знал, что Венька непременно свернет на свою любимую тему. О мерзких богатых и кристальных бедняках.
— Ладно, — произнес Грибоедов. — Лучше спроси Артура, как там воздух кулис?
Тот давно хотел заговорить об этом:
— Есть новости. Может, уже слышали? Пока я на катере шел, по радио уже сказали — мол, неустановленное лицо открыло стрельбу в помещении нашего Среднего театра…
— Надо поймать это лицо и ноги ему из жопы вырвать, — прервал Венька.
— А ведь все это только-только произошло, несколько часов назад. Я сам рядом стоял и все видел. А потом лично за стрелком этим гнался. Почти догнал, только все равно ушел тот. Поднялся наверх по монтажным лесам…
— Плохо гнался, значит, — опять вставил Венька.
— Я это радио тоже слышал, мельком, — сказал Грибоедов. — Говорили, что в вашем театре какого-то пидара застрелили.
— Да нет, не застрелили. Подстрелили, не до конца. Только в жопу его ранили. Кто-то.
— Это правильно, — опять влез Венька. — Только мало одного. Всех их в твоем театре надо валить. Зарезать с бензопилы. Нашли для себя радость.
Воздух в бытовке стал совсем плотным от табачного дыма. Грибоедов встал и открыл дверь настежь. Нюрка, вопросительно посмотрев на него, поднялась и вышла за порог в темноту.
Вагончик от шагов Грибоедова качался.
— В детстве была такая книжка, — сказал тот. — "Последний из могикан". Там один мужик тоже на воде жил. Ему индейцы от этого погоняло придумали, сейчас не помню какое.
— Плавучий Том, — неохотно произнес Артур.
— Смоет Ладога твой теремок, — заметил Венька. — У ней характер. Не знаете вы ее еще.
Стоящий у порога Грибоедов почти упирался головой в потолок. На его подбородке сейчас особо заметно был виден шрам, будто он когда-то страшно порезался при бритье:
— Надо бы и моего пса сюда привезти, показать ему Ладогу. Скучно ему в Германии. В этом Эф Эр Гэ. А у меня в фирме и белки служат. Первой испытательницей грибов была белка отсюда, местная. Снежком ее назвал. Классически рыжая такая, с белоснежной грудкой, лапки сложит и как будто комок снега прижимает. Я и фирму в честь нее "Белочка" назвал. Никто там на Западе выговорить не может. Сейчас уже две другие испытательницы, Вилли и Тилли. Привередливые, плохой гриб в рот не возьмут, даже не прикоснуться. Толстые стали, зажрались. Надо новых искать, только мне лишь из дикой природы годятся, чтоб гриб хорошо знали… И жена тоже толстая стала, — помолчав, добавил Грибоедов, — скоро в двери перестанет пролезать. А что еще в Германии делать? Жрать да телевизор смотреть, их, дурацкий.
— У меня, у меня!.. Три ларька на рынке, — проворчал Венька. — Грабите Ладогу. Все к себе гребете. Я всю жизнь с Ладоги кормился, но разбогатеть с нее никогда не хотел, и в голове не было. У нас и рыба к жадным не идет. Не ловится. Злоупотребляете Ладогой, — Старик несколько раз повторил это слово, будто оно ему понравилось. — Злоупотребляете.
— Хватит злопыхать, Венька, — сказал Грибоедов. — Ist unklug. Так сказали бы в Германии.
Опять сев за стол и погасив сигару о стоящий перед ним ананас, Грибоедов смотрел в темноту за открытой дверью и будто вдыхал воздух оттуда.
— Весь год жду, когда сюда выберусь, — заговорил он. — После Германии — будто праздник. На свете счастья нет, а есть покой и воля… Не помню, где и от кого слышал. Может, во сне. В последнее время во снах часто приходят кто-то непонятные. Что-то говорят, даже ругают меня…
— От Пушкина слышал, — заметил Артур.
— Ну да, — сразу согласился Грибоедов. — Пушкин был человек молодой и не знал, что за покой и волю тоже надо платить.
— Еще есть такие слова — счастливой жизни нет, есть только счастливые дни, — добавил Артур. — Это Терье.
— Слов навыучивали и выебываются, — пробурчал Венька. Опять был недоволен непонятным для деревенского уроженца желанием усложнить жизнь, наполнить его чем-то странным и нелепым. Театром, балетом, поэзией.
— В Германии удивляются чудачеству русских, которые любят собирать грибы, — продолжил Грибоедов. — Немцы друг другу эти грибы только за деньги собирать разрешают, а потом они собранное выбрасывают. На опушке, когда из леса выходят.
— Дурной народ, — заметил Венька, мрачно глядя в свой пустой, расписанный под хохлому стаканчик.
— Ну, давайте выпьем, наконец, — предложил Грибоедов. — За наше свободное грибное дело.
Он проглотил какую-то таблетку:
— Завтра остальные рефрижераторы придут и пойдем караваном по деревням вокруг Ладоги. Гриб принимать. Хорошо бы вместо машин какой-нибудь рыбный траулер приобресть и на нем сюда кататься. Льдом его набить, да еще с холодильной установкой хорошей. А еще лучше, конечно, плавбазу. Можно и китобойную, чтоб на ходу гриб перерабатывать. Глядишь, тогда меньше возни с вашей таможней будет. Сэкономлю здоровье, а то достали там. Жаднеют ваши чиновники, сильно жаднеют.
Грибоедов задумался. Смотрел как будто внутрь себя, видел свою будущую грибную плавбазу.
— Тебя бы, Венька, не взял, — добавил он. — Пьющих брать не буду.
— А нет моряков непьющих, — Старик мелко, передними зубами, жевал крошево из снетка, доставая его ложкой прямо из стеклянной банки. — Непьющие тебе наработают. Этот старый моряк… — Он ткнул себя пальцем в костлявую грудь. — Этот старый моряк всякое повидал. Я на сейнере ходил в северных морях, пока колхоз был. И не последним там человеком. Такие уркаганы каленые под моей командой были. В рыбфлоте все от тралмастера зависит, и еще как. Все дело на нем…
За дверью в темноте послышался лай Нюрки.
— На камыши лает. Нерпу увидела? — не то догадался, не то как-то разглядел Грибоедов.
— Вряд ли, — возразил Венька. — Сейчас к лету нерпа к северному берегу должна уйти, — Снял свою солдатскую шапку и вытер ей лицо. — Вот бы люди такими же, как зверье, стали. Чтобы на добро добром отвечать, и только на зло — злом. Путано у людей, несправедливо. Бывает, только с ней, Нюркой, и разговариваю. Больше не с кем. Совсем, как человек, она, только выпить с ней нельзя.
Венька достал портсигар. Точно такой же, как у наркомана Герыча, только анодированное покрытие на нем сохранилось лучше. Закурил "Беломор".
— Был у меня дедов наган, — заговорил снова. — Еще с Гражданской сохранился, с Юденича. Как-то совсем невмоготу эта жизнь стала. Хотел застрелиться. Поднес этот шпалер к виску, а нажать не могу. Не могу и все — будто судорогой палец свело. А Нюрка во дворе воет и воет. Тогда вышел, обнял ее за шею. Хоронишь меня, хоронишь, говорю… Только тогда понял, что не один на свете, а собака — не второстепенное какое-то существо. Вот если помрет Нюрка, тогда точно вздернусь, обещаю. Из-за нее только живу, чтобы ее не огорчать.
— Значит, у тебя наган тоже есть? — спросил Артур.
Венька мрачно промолчал. На его лысой остроконечной голове отражался блик керосиновой лампы.
Виски в нарядной бутылке заканчивался, и это радовало. Нужно было успеть поспать, хоть четыре, хорошо, если пять часов, а с утра приниматься за сбор грибов. Выполнять договор с пицца-хаусами. Времени оставалось мало, а собрать нужно было много.
Грибоедов опять закусил какой-то таблеткой.
— Старость — авгиевы конюшни внутри человека.
— А мы здесь на Ладоге не болеем никогда, — заметил Венька. — Сразу помираем.
"Богатые тоже могут быть маленькими людьми, — подумал Артур. — Венька, нелюбитель парадоксов, со мной бы не согласился. Интересно, как его, Грибоедова, по-настоящему зовут?"
— Было бы здоровье, я бы организовал какой-нибудь институт по восстановлению природы, — говорил Грибоедов. — За большое дело можно было бы взяться — леса сажать, зверей там разводить. Венька вон деньгами меня попрекает, не знает, что такое деньги, их силу. Эта сила, да еще если мозги приложить, столько добра может причинить.
Венька допил свой стакан — это было последнее, неприязненно скривился.
Такое виски у нас в деревне каждый может сделать… Я и сам делаю не хуже. Лучше даже. Вот сейчас пойду и принесу, — Он с трудом поднялся и, держась за стену, выбрался наружу. Закричал там в темноте, подзывая собаку.
— В таком институте студентов можно учить, готовить людей. А деньги на все из природы же брать. Грибы вот — это деньги. По этой схеме можно и морской институт организовать, океанский там. Еще эффективней бы вышло. В океане денег немерено, на много всего хорошего можно заработать. Я даже знаю, как назвал бы все это. Создание! Корпорация "Создание". Это уже новая эпоха Просвещения. И всех сотрудников можно было бы назвать "создатели".
— Ага, создатели! — раздалось из темноты. — Жиром набиватели. Жиром набиваете себя, грабите Ладогу. Грабители херовы!
