— Ну и жара,— заметил официант, принимая заказ у Улофа. Говоря это, он смахнул салфеткой пот со лба, стараясь одновременно дать понять, что работы у него сегодня много.— Что ж, должно же быть хоть какое-то равновесие в природе. В январе были такие морозы, что около… не знаю уж сколько народа померзло, как воробьи. И вот, пожалуйста…— Он сделал красноречивый жест.— Глазунью хорошенько прожарить?
Улоф кивнул. Вот уже три дня, как он перешел на одноразовое питание, и постоянно — в этом самом кафе. Таким образом, он мог уже считаться завсегдатаем. Ему здесь нравилось; ниша, облюбованная им, была как будто специально создана для человека в его ситуации: тылы обеспечены, вход в кафе прекрасно виден, да и публика здесь достаточно благопристойная — едва ли мог возникнуть какой-нибудь скандал или драка, способные привлечь внимание полиции. А кроме того, что также было немаловажно, все здесь было дешево, очень дешево.
Ковыряя ножом желток, он снова вспомнил события сегодняшнего утра. Мысль о Женни раскаленной лавой обожгла его. Перед глазами мелькали, как кадры из фильма, ее лицо, грудь, руки, бедра, он как будто ощущал прикосновение шелковистой кожи, движение мягкого податливого тела. Сладкая истома охватила его. Однако наряду с этими приятными воспоминаниями утренние события вызывали в нем беспокойство и стыд. Ведь по существу это было самое настоящее изнасилование. Пусть он не хотел этого, пусть его спровоцировали, пусть даже он чувствовал, что сумел пробудить в Женни какой-то ответный порыв. Но, швырнув ее к нему в постель, Жан-Поль, несомненно, унизил, оскорбил и озлобил ее. И надо ж было Жан-Полю так недвусмысленно разболтать, что он дезертировал из Легиона. Конечно, он говорил об этом с иронией, по-видимому, рассчитывая, что так проще уговорить ее переспать с Улофом. Но ему-то от этого не легче. А это искаженное ненавистью лицо и плевок в их сторону, когда она уходила! Кому он был предназначен, тому, кто щедро оплатил ее услуги, или ему, бесплатно ими воспользовавшемуся? Да, причин для беспокойства было хоть отбавляй. И наконец — этот ее рассказ об утонувшем шведе. Он попробовал сосредоточить свои мысли на этой истории и с удивлением отметил, что запомнил ее практически слово в слово, по крайней мере, что касается важных деталей. Она, кажется, говорила что-то по поводу того, что не собирается никому сообщать об этом. Да, точно. «Пойти в полицию,— при этом она рассмеялась, как будто мысль была абсолютно невероятной,— да ты что, спятил?… Когда я вижу полицейского, я стараюсь обходить его за квартал». Что ж, для него это как будто даже выгодно. Но весь вопрос в том, как сам он должен действовать теперь. Он знает, что его соотечественник был убит. Случайно ему стали известны некоторые детали. Утаить их — значило бы поступить трусливо и безответственно. Кроме того, сообщи он их кому следует, это может даже пойти ему на пользу.
Приняв окончательное решение, он не спеша доел яичницу, подозвал официанта и попросил счет. Затем, немного смущаясь, спросил, не осталось ли на кухне кофе, недопитого кем-нибудь из посетителей. Если мсье не возражает, он с удовольствием допьет,— все же лучше, чем выливать. Официант понимающе улыбнулся, подмигнул и сказал, что посмотрит, и уже через минуту перед Улофом появилась чашка свежего эспрессо. Он не торопясь выпил кофе, подошел к телефону, полистал телефонную книгу и нашел нужный номер. Подняв трубку, он нащупал в кармане франк, опустил его в щель и, дождавшись гудка, принялся набирать цифры.
Анна-Белла Сторм взяла трубку. Дама из секретариата сказала, что с ней хочет говорить некто, назвавшийся Улофом. Несколько мгновений она размышляла, однако так и не смогла угадать, кто бы это мог быть.
— Соедините,— сухо сказала она.
— Это Улоф Свенссон.— Голос был как будто знакомый, однако мог принадлежать кому угодно из тех десятков людей, с которыми она общалась каждый день. Прежде чем она успела попросить его представиться поточнее, он прибавил: — Легионер.— Наконец она узнала его.
— Мы пока еще не получили всех необходимых сведений,— сказала она.— Наберись терпения, мы о тебе не забыли.
— Благодарю.— В голосе его чувствовалась ирония.— Но сейчас речь не обо мне.— Он снова стал серьезен.— В Сене нашли утонувшего шведа. Вы ведь уже в курсе? — Он сделал на вопросе ударение. От предчувствия очередной неприятной новости у нее засосало под ложечкой.
— Да, в курсе.
— А знаете вы, что его убили?
От неожиданности у нее даже перехватило дыхание; вероятно, он это заметил.
— Значит, не знаете,— сказал он с неприятно поразившим ее негромким смешком.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты что, сам имеешь к этому какое-то отношение?
— Не совсем. Однако, по чистой случайности, у меня есть кое-какие, по-видимому важные для вас, сведения.
— Откуда они у тебя?
Она попыталась придать своему тону как можно больше официальности. На том конце провода довольно долго молчали. Наконец он сказал:
— Я не хочу говорить об этом по телефону. Вы сейчас можете приехать сюда?
Мысли Анны-Беллы Сторм лихорадочно работали. Что это? Ловушка? Что ему нужно? «Приехать сюда». Куда? Неужели он хочет выманить ее из посольства и захватить в качестве заложницы, чтобы получить возможность выбраться из Франции? Она почувствовала, как внутри у нее все похолодело.
— Куда «сюда»?
— Я в маленьком кафе на Рю д'Абевиль. Обстановка здесь, конечно, не слишком роскошная, но вы не пугайтесь… Я буду сидеть в угловой нише — у противоположной от входа стены. Надеюсь, вы меня узнаете. Главное, здесь тихо и нам никто не помешает.
— Да, конечно, узнаю. Однако, Улоф,— она все же захотела уточнить,— что значит «убили»? О ком ты говоришь?
— О Петере Лунде.
В голове мелькали обрывки мыслей. Как ей все же обезопасить себя? Сообщить в полицию? Или, быть может, отказаться ехать и настоять на том, чтобы он сам пришел в посольство? Она выбрала последнее:
— Улоф, ты должен приехать сюда, и я тебя выслушаю. То, о чем ты говоришь, несомненно, очень важно, но тебе все же придется приехать сюда.
Он усмехнулся:
— Нет, к вам мне нельзя. В той части города я могу здорово влипнуть. Если они где и ищут меня, то наверняка поблизости от шведского посольства.— Он помолчал; по-видимому, решение его было окончательно.— Если вы действительно хотите услышать, что я знаю о Петере Лунде, придется вам приехать сюда. Решайтесь. Даю вам десять секунд — потом бросаю трубку.
Что и говорить, ситуация была не из легких. Она чувствовала себя как человек, попавший в трясину,— любой шаг мог оказаться роковым. Времени на размышления не было, и, еще толком не осознав, что делает, она сказала:
— Хорошо, я выхожу через пять минут. Не знаю, сколько времени мне добираться до этого кафе, однако я постараюсь взять такси.
— Отлично,— обрадовался он,— номер дома — двадцать три. Только никого с собой не берите и, черт возьми, постарайтесь, чтобы полиция не села вам на хвост. Поверьте, Анна-Белла,— когда он назвал ее по имени, она вздрогнула,— у меня действительно есть что вам сообщить, и мне вовсе не хотелось бы, чтобы эта информация пропала.
С этими словами он повесил трубку. Она машинально последовала его примеру и несколько минут сидела неподвижно, размышляя. Потом снова взялась за телефон и набрала номер Джона Тирена. Он ответил сразу же.
— Джон,— сказала она,— я сейчас беру такси и еду в кафе на Рю д'Абевиль. Там у меня назначена встреча с одним человеком, который, по его словам, готов нам сообщить нечто о шведе, утонувшем в Сене вчера или позавчера ночью. Пока что это все, что я могу тебе сказать,— я и сама еще толком ничего не знаю, однако надеюсь выяснить. Но знаешь, мне как-то не по себе. Я постараюсь дать о себе знать… как можно быстрее… если же нет — тогда придется действовать уже тебе.
Затем с напускным спокойствием она спустилась в вестибюль, бодро улыбаясь, прошла мимо секретарш, приветливо помахав им на ходу, вышла на улицу и, к собственному удивлению, практически тут же поймала проезжающее мимо пустое такси.
Шофер пересчитал деньги и отметил про себя, что чаевые более чем щедрые. Два обстоятельства смущали его всю дорогу: во-первых, почему мадам не спросила, сколько будет стоить поездка, и во-вторых, что могло понадобиться такой даме в этом районе Парижа.
Последнее было действительно не лишено смысла. Когда она, слегка поколебавшись, наконец приблизилась к кафе, открыла дверь и вошла внутрь, пивные кружки и стаканы с вином как по команде опустились на столы, и она почувствовала, что взгляды всех присутствующих устремились на нее. Вполне возможно, это место могло быть удобным укрытием для того, кто не хотел привлечь к себе внимание,— однако лишь при условии, что сам он ничем не выделяется из окружающей публики. Но Анна-Белла прекрасно понимала, что как раз она-то и выделяется здесь, как одинокий мак на заросшем васильками поле. Как только она появилась на пороге, к ней сразу же устремился официант, стремясь проводить к лучшему столику у окна; по дороге он как бы ненароком сдернул с него скатерть, решив, по-видимому, заменить ее на свежую. Но Анна-Белла отрицательно покачала головой. Взгляд ее скользнул по залу; наконец она увидела легионера, наполовину скрытого нишей, в которой он устроился.
