— Но… — внезапно взволновался барон, — для властей? Ответственность за кражу…
— Останется в тайне! Если только ее не возьмет на себя доктор Рикоме!
— Я бы предпочел тайну.
Когда маркиз де Санта-Клаус спустился с холма, его поразило, как сильно потеплело. «Избыток великодушия, — думал он. — Словно все разом ударились в него — и небо, и маркиз де Санта-Клаус!»
Было очень поздно. Маркиз поискал на небесном своде вечернюю звезду — звезду пастухов. Не нашел ее и пожалел об этом.
Мортефон из-за погашенных огней казался черным пятном, подвешенным между молочным небом и снежной равниной, словно на полдороге между реальностью и легендой. Человек с Сумкой спал в кровати почтальона, Матушка Мишель видела сны в кровати мадемуазель Тюрнер! Дед с Розгами укрылся пуховиком полевого стража Виркура, Дед Мороз храпел в постели Корнюсса! А Золушка?
Катрин Арно, облокотившись о подоконник, смотрела в сторону замка. Господину де Санта-Клаус вспомнилась фраза барона:
— Это меняет очень многое.
Он вздохнул: ему вспомнилось, как он любил один раз. И прижал два пальца к губам…
И так получилось, что поцелуй некоего маркиза де Санта-Клаус, который с тем же успехом мог называться маркизом де Карабасом, так как ни его имя, ни колена его родословной не упоминались в Готском альманахе, полетел к Золушке, целиком поглощенной настоящим бароном, вполне заслуживающим, чтобы его имя фигурировало в картотеке полиции!
В «Гран-Сен-Николя» еще горел свет. Горничная вязала, госпожа Копф читала газету. Копф и Хаген мерялись силой, поднимая стулья на вытянутой руке.
— Господин маркиз, мы вас всюду разыскивали! Вам пришла телеграмма.
Телеграмма была из епископства Нанси.
«Удивлены что доверие плохо оправдано тчк Сожалеем скандалах тчк Настоятельно просим скорейшего визита»
«Честное слово, это весьма отдаленно похоже на поздравления!» — подумал маркиз, скорчив насмешливую мину.
Он спросил:
— В котором часу первый утренний поезд на Нанси?
— В четверть девятого, господин маркиз. Машина уходит из Мортефона в половине восьмого.
— Я поеду. Приготовьте счет и не забудьте меня разбудить.
— Господин маркиз так скоро нас покидает! Какая жалость! — вздохнула госпожа Копф.
— Не в обиду вам будь сказано, господин маркиз, — шутливо заметил Хаген, — но если вы едете завтра первым утренним поездом, у вас остается не много времени, чтобы найти Золотую Руку!
— Не правда ли? Ба! Приходится смириться! Кстати, насчет Золотой Руки, господин Копф. Я боюсь, что не успею попрощаться с Каппелем. Будьте так добры, передайте ему это от меня. Это уникальное приспособление для розыска кладов!
Он положил детектор на стойку.
Следующим утром, когда маркиз де Санта-Клаус уже садился в автомобиль на центральной площади, к нему подошел учитель.
— Как! Неужели вы уезжаете, господин маркиз? Да? Действительно?
— Самые лучшие друзья расстаются, дорогой господин Вилар!
— Я удручен, господин маркиз. Удручен.
Не зная, что добавить, учитель минуту помолчал, а потом сказал с ноткой иронии в голосе:
— А как же рака? Пресловутая Золотая Рука? Как вижу, вы отказались от поисков?
— Отказался? — жизнерадостно воскликнул маркиз. — Вы так думаете? Вы меня плохо знаете!
Он похлопал по своему покрытому наклейками саквояжу и пошутил:
— Спроси Звезду Пастухов! Ха! Многие до меня пытались ее расспрашивать. Только надо уметь разговаривать со звездами… Я нашел Золотую Руку! Она здесь, в моем саквояже!
Учитель рассмеялся. Тем временем мимо прошел господин Нуаргутт. Он поклонился маркизу де Санта-Клаус, который не стал снимать шляпу.
* * *
Выражение лица монсеньора Жибель, когда маркиз приехал в епископство, обещало все, что угодно, кроме поздравлений.
— Я не хотел бы говорить вам ничего обидного, мэтр Лепик, — сказал прелат, но не могу скрыть от вас горестного удивления, вызванного результатами ваших действий в Мортефоне в течение двух последних недель. Новости катастрофические. Мы особенно надеялись, что вы предотвратите кражу бриллиантов, но кража состоялась.
— Прошу разрешения поправить вас, монсеньор, — холодно произнес Лепик. — Состоялась не одна, а две кражи! Бриллианты были украдены дважды!
Епископ нахмурил брови. Если это было шуткой, то не в его вкусе.
— Оставим, — сказал он осторожно. — Мы еще вернемся к этому. Я выражаю вам свое разочарование. Мы сказали: «Главное, никакого скандала!» И что же — скандал разразился за скандалом! Хуже того: случилось убийство!..
— С вашего позволения, монсеньор, — заметил Лепик еще холоднее, — я вас поправлю еще раз. Не одно, а два убийства!
На этот раз епископ вздрогнул. Это было уже слишком!
— Сударь! — возмутился он. — Сударь…
Лепик вытащил из-за кресла саквояж со множеством этикеток. Там лежало белье, две или три книги, записная книжка, связка хитроумных ключей, электрический фонарик, два револьвера и несколько бумажных свертков.
Он развернул один из них, затем второй… Это оказались драгоценные камни. Он положил их на стол перед глазами оторопевшего епископа.
— Вот бриллианты раки святого Николая, монсеньор. Настоящие. Я получил их из рук того, кто совершил первое мошенничество. В общем, речь идет о возврате, и я обещал сохранить тайну.
Епископ поднял руки в благословляющем жесте.
— Мэтр, прошу вас забыть мои предыдущие слова. Мы не будем пытаться проникнуть в тайну, которую вы обещали хранить. Камни были взяты у Церкви, они ей возвращены. Не будем больше об этом говорить.
— Дело в том, монсеньор, что нам все же придется немного поговорить об этом, так как я упомянул о двух кражах, а первая объясняет вторую. Первая кража была совершена двадцать четвертого декабря в половине одиннадцатого вечера. Вор переоделся для этого в Деда Мороза.
Но не он один страстно желал заполучить бриллианты. Вторая кража была совершена чуть позже, так же благодаря переодеванию — единственному способу избежать взлома или нападения. По окончании полуночной мессы «стражи святого Николая» увидели, как священник вышел из ризницы и прошел за алтарь. Он был в сутане, с длинной каштановой бородой. Ростом и чертами он поразительно походил на аббата Фюкса. Но это не был аббат Фюкс. Тот, чувствуя себя больным, вернулся домой. Спрятавшись за алтарем, на котором была выставлена рака, переодетый священником человек вытащил из золотых зубцов фальшивые бриллианты, вставленные вместо настоящих двумя с половиной часами раньше вором, переодетым в Деда Мороза!
— Странная ситуация, — прошептал епископ. — Но один вопрос. Я допускаю, что переодетый в священнослужителя человек мог вытащить один камень и подменить его. Но как он смог завладеть другим бриллиантом, тем, что находился со стороны раки, повернутой к стражам?
— Проще простого. «Обработав» один конец, он поворачивает раку на пол-оборота и…
— Я понимаю. Но неужели поворот раки не смущает ни одного из стражей?
— Нет, потому как, монсеньор, ни один его не замечает.
— Однако! Не хотите же вы сказать, что они спят?
— Нет, монсеньор! Они бодрствуют! Однако вор может совершенно спокойно поворачивать раку!
Епископ открыл рот, но не произнес ни слова. Адвокат продолжал:
— В Мортефоне живет один учитель, которого я считаю прекрасным человеком. Только дело в том, что его убеждения…
— Вы говорите о месье Виларе? Я в курсе. Не правда ли, на каждый религиозный праздник он отвечает исполнением «Походной песни»…
— Совершенно верно, монсеньор. И второй вор знал об этом. Он знал, что мощное вступление оркестра на площади перед церковью неизбежно отвлечет на минуту внимание стражей раки, хотя они и привыкли к гармониям учителя… Именно в эту минуту предвиденного и ожидаемого невнимания рака была повернута!
— Макиавеллиевская хитрость! — воскликнул прелат. — Ужасающе по изобретательности и точности.
— Не так ли, монсеньор?
— Но убийства, два убийства, о которых вы говорили?
— Я к этому и подхожу, — заметил Лепик. — Рассмотрим сначала первое убийство — того незнакомца, которого из-за его внешности прозвали «немцем».
В темной комнате в мэрии я осветил его череп лучом электрического фонарика. Волосы были сострижены так коротко, что просвечивала беловатая кожа. И в конце концов я заметил на макушке круг чуть-чуть более темного цвета. На первый взгляд кажется непонятным, как это сразу не бросилось в глаза. Но этот более темный кружок настолько слабо выделялся по цвету, что оставался почти незаметным. Его можно было обнаружить только при необычайном стечении обстоятельств: темная комната, луч электрического фонарика.
