— Я ничего не понимаю, — сказал он деревянным голосом. — У меня в голове не укладывается. Я допускаю, что вот эти люди еще могут предположить, что я убил Сашу, — он окинул выразительным негодующим взглядом Грома и сотрудника моего отдела, того, что арестовал Андрея на кладбище, и его взгляд вернулся ко мне. — Но ты… как ты-то могла предположить, что я причастен к смерти Саши… что я убил его? Как?
Я покачала головой и, обменявшись быстрым взглядом с Громом, произнесла:
— Я хочу напомнить тебе твои же собственные слова, Андрей. Те, что были сказаны в ночь убийства Самсонова. Конечно, ты можешь говорить, что был тогда пьян, что совершенно не контролировал себя, но тем не менее мне показалось, что ты говорил, полностью отдавая себе отчет в том, что эти слова — правда. Ты сказал: «Я боюсь. Я не знаю, что делать. Сегодня они срывают мой контракт, а завтра будут срывать проводки с системы жизнеобеспечения!» Система жизнеобеспечения, как ты сам сказал, находится в клинике в Дюссельдорфе.
Вся кровь отхлынула от смуглого лица Шевцова. Он метнул в меня отчаянный, ненавидящий взгляд, даже сделал попытку привстать со стула, но я протянула руку и заставила его усесться обратно. Он, в принципе, особо и не сопротивлялся.
— Подожди, — произнесла я. — Не ерепенься. Ты меня не дослушал. Дело в том, что ты не так меня понял. Тебе показалось, что ключевыми являются слова «клиника в Дюссельдорфе». И соответственно ты подумал, что упор на эти слова может означать только одно: шантаж и угрозу. Да, все, что касается этой клиники, — это действительно ключевые слова, но в несколько ином роде, нежели ты подумал. Дело в том, что главное заключено в других твоих словах: «Я боюсь». Ты говорил тогда, у Наташи Самсоновой, что ты боишься. Боишься, что люди, которые держат тебя за горло, убьют твою мать. Ею-то они тебя и шантажировали, она и была рычагом давления на тебя. А ты не мог разорвать этот замкнутый круг. Вместо тебя это сделали мы.
У Шевцова, кажется, перехватило дыхание. Он заморгал и посмотрел на меня таким взглядом, каким, должно быть, приносимый в жертву какому-нибудь варварскому богу человек смотрит на жреца.
— Что… что вы сделали? — наконец выговорил он.
— Мы забрали твою мать из Дюссельдорфской клиники. Точнее, она сама захотела уехать оттуда. Сейчас ей стало лучше, она может обходиться без системы, и, хотя перелеты ей противопоказаны, она настояла на своем.
— Где она?!
Я снова переглянулась с Суровым, на лице которого не было заметно ни единого следа какой-либо даже самой скупой эмоции, и ответила:
— Она здесь, в Петербурге. Ты можешь увидеть ее и поговорить с ней.
— Где она?!
— В вашей квартире, под охраной и врачебным присмотром.
В горле Шевцова что-то клокотнуло, и он отвернулся и ткнулся лбом в стену. Впрочем, он быстро совладал с собой.
— Я могу позвонить ей отсюда? — изменившимся голосом спросил Андрей и, не дожидаясь моего ответа, схватил трубку стоящего на столе телефона. Накрутил диск, а затем, прижав трубку к уху, начал ждать. По всей видимости, трубку взяли не сразу, потому что на лбу Андрея успели выступить капельки пота, а губы пересохли. Когда же ответили, Шевцов не смог сразу подать голос, словно в горле застрял ком. Шевцов боролся с ним, с этим комом, как с самым смертельным врагом, и наконец с губ Андрея сорвалось коротенькое слово:
— Ма-ма?..
Он говорил с Людмилой Александровной минут пять. Все это время мы с Громом перекидывались негромкими репликами. Потом Шевцов положил трубку и глянул на меня спокойными, просветлевшими глазами. Первая его фраза оказалась неожиданной для меня, хотя чего-то подобного ожидать стоило:
— Хорошо, я верю вам. Я расскажу. Расскажу. Наверное, вы правы: это я убил Самсонова.
Глава 12 ИСТИНА В ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ
— То есть не то чтобы я его убил, — продолжал Шевцов, не давая нам вставить и слова. — Но его убили из-за меня. Да, из-за меня.
Он замолчал в некоторой нерешительности, и я произнесла:
— Как это было, Андрей? Говори. Я же знаю, что ты давно хотел рассказать это, но не мог из-за матери. Более того, тебе вообще повезло, что ты имеешь возможность рассказать это нам. Потому что два дня назад тебя хотели отправить туда же, куда и Самсонова. Ты ведь помнишь это?
Шевцов никак не отреагировал на мою реплику и заговорил.
— Я сам не понял, как это произошло. Я был у Белозерского. Потом пришел Нилов. Его вызвал Белозерский. Затем мне потребовалась инъекция «тропика Козерога»… так Нилов называет свою отраву, которую он мне впрыскивает. Белозерский сказал, что в его кабинете этого делать не стоит. Хотели дотянуть до моей квартиры, но я почувствовал слабость и настоял, чтобы мы зашли в один из кабинетов… Вот. Нилов начал делать мне инъекцию. При этом он говорил о том, что Белозерский не хочет продавать меня в «Барселону», потому что там может все открыться… Ну вот. А тут из смежной комнаты вдруг выходит Самсонов. Что он там делал, я не знаю… Сашка сразу ко мне и говорит: все, что вы тут плели, это что — правда? Что я сижу на допинге новейшего поколения куда плотнее, чем нарк на героине, и только благодаря этой «дури» стал звездой? Я даже ничего ответить не успел… Нилов схватил Сашу за рукав и таким липким, сладким голосом начал заливать, что он все не так понял, что это вовсе не то, о чем он подумал. Сашка сказал, что он все понял правильно, тогда Нилов вынул мобильник и позвонил в кабинет Белозерскому. Тот пришел. Сначала он говорил с Самсоновым довольно спокойно, а потом повысил голос и заявил, чтобы Самсонов и пикнуть не смел, если ему жизнь дорога. Самсонов бросился на Белозерского, тот его ударил, я перехватил Сашку, оттащил… сила-то распирала после укола. Я Сашку придержал, а Нилов, подлая тварь… я даже не заметил, как он набрал полный шприц своей мерзости и вкатил Сашке в бок. Доза была дикая, Сашка умер мгновенно. Сердце остановилось. А Белозерский окинул нас всех таким жутким взглядом и сказал: «Ну что ж, теперь мы все повязаны. Тут его оставлять нельзя, перетащите его в инвентарную и спрячьте в шкаф. Сейчас его не заберешь».
— А почему Белозерский не попытался выдать это за какой-то несчастный случай? Дескать, стало человеку плохо, и все тут? — спросил Гром.
— Он очень опасался, что экспертиза установит наличие в организме Самсонова вот этого допинга. В мертвом теле препарат… это самое… нейтрализовывался бы часов десять. Если не больше. Это очень сложный препарат. Я даже сам до конца не понимаю, как он действует.
— А у кого это лучше выяснить?
— У Нилова, — тихо произнес Шевцов. — Это он синтезировал «тропик Козерога». Он же из семьи медиков, учился на химфаке МГУ… вот так.
— Понятно, — сказала я. — А как вышло, что тебя подсадили на этот допинг?
— Я играл в дубле «Арсенала». Белозерский часто приходил к нам на игры. Он обратил внимание на меня. Говорил, что у меня нестандартное футбольное мышление, чутье, физические данные приличные. Он предложил мне перейти в первый состав команды и подписать контракт. Хороший контракт. Мне были очень нужны деньги. Вместе с контрактом ко мне был приставлен Нилов с этим… с этим наркотиком. Оказалось, что я им нужен в качестве подопытного кролика. Они же намеревались из обычного парня сделать суперфутболиста. А этот допинг… у него такое свойство, что он активируется в организме только тогда, когда ты находишься в движении. Стоит перестать двигаться, и за пятнадцать минут вся эта наркота переходит в пассивную форму, и никакая допинг-экспертиза ничего не обнаружит. Белозерскому удалось то, что он хотел: он сделал из меня звезду. Думаю, заработал на мне огромные деньги. У меня, помимо клубного контракта, есть еще несколько рекламных, в том числе и с иностранными фирмами… это огромные деньги. Больше, чем те, какие получил бы Белозерский от «Барселоны». А что мне было делать? — выговорил Шевцов. — Я попал под жернова. Мне нужны были деньги на лечение мамы. Да и сам я… деньги — это такой наркотик, от которого отвыкать сложнее, чем от чего бы то ни было.
— А на этот «тропик Козерога» ты подсел сильнее, чем на деньги, — грустно произнесла я. — Ведь та слабость, с кровью горлом, была от отсутствия этой отравы, так?
— Да…
— Правда, это в конечном счете и спасло нам жизнь, — констатировала я. — Да, кстати, Андрей, откровенность за откровенность. Ты назвал нам тех, кто убил Самсонова, а я назову тебе того, кто хотел убить тебя, да и меня с тобой за компанию тоже.
— Это тот взрыв? — скороговоркой выпалил он.
— Ну конечно. Так вот, мы совершенно напрасно грешили на Саранцева и на каких-то неизвестных бандитов, которые прицепили к днищу твоей машины пластиковую мину. Все оказалось гораздо проще и незамысловатее. Дело в том, что тебя хотел убрать замечательный в своем роде человек, и это…
За дверью прогрохотали приближающиеся шаги, которые наложились как раз на интригующую паузу в моей эффектной разоблачающей фразе, и в кабинет буквально ворвался мой старый знакомый.
