– Может, у Шурки что-то хранится? – неуверенно предположил художник, недавно строивший планы собственной зловещей смерти.
– У Шурки? – живо обернулся к нему Антошка.
– Ну да, у Шурки Мазуркевич. У Шурки – у Шурки, точно, может, что-то и сохранилось. Они с Вадимом крепко… дружили.
– Так где же его найти, этого… Шурку? – Я намеренно употребила это имя в мужском роде.
– Вон, видите павильон, где багеты делают на заказ? Там и ищите. Шурка мерки снимает и заказы оформляет, если будет в хорошем настроении… хотя это вряд ли… поможет, чем сможет. Но я бы на месте Шурки, – обратился наш собеседник к своему соседу, – не торопился бы! Раз его картины начали так дорожать, то и дальше уже не подешевеют. А наоборот! Интересно, вообще, – повернулся он к третьему коллеге, – вот иногда Алтухов и сам не мог объяснить, что такое на его «шедеврах» намазюкано. А после смерти – гляди-ка, специалисты разобрались!
– К Шурке так к Шурке, – вздохнула я и направилась, ведомая Антоном, в сторону указанного мне ребятами павильона.
На стене небольшой кирпичной постройки имелась призывная вывеска «Багеты на заказ», и окна, по случаю летнего времени, были открыты. Не выпуская моего рукава, Антон втащил меня внутрь. Там оказался всего лишь один фанерный прилавок, по которому были изящно разложены несколько лощеных каталогов и образцов материалов, у стенки ненавязчиво высилась стопка незаполненных бланков заказов.
За прилавком стоял мальчик невысокого роста, в кепке с повернутым назад козырьком и широкой ковбойской рубашке. От скуки он поигрывал роликом рулетки и с любопытством блеснул на нас из-под длинной черной челки огоньком таких же темных глаз.
– Хотите сделать заказ? – голос у мальчишки был звонкий и задиристый. – Картина с собой? Нет? Тогда нам нужны размеры.
– Размеры – не проблема, было бы с чего их снимать… – вздохнула я. – Слушай, братец, где бы нам найти такого Шурку Мазуркевича?
Пацан помолчал.
– Ну, я – Шурка Мазуркевич, – помедлив, заявил он.
«Оп-па, – подумала я, – а как же девушка Саша?»
– Да-а? Так это ты покойного Вадима Алтухова друг? То есть, – быстро поправилась я, – бывший друг?
Юнец в последний раз щелкнул длинной лентой рулетки – она со свистом всосалась в отверстие футляра – и быстрым движением повернул кепку козырьком на лоб.
– Чего вы хотите-то?
Последовало вторичное изложение версии о сумасбродной коллекционерше, охотящейся за наследием безвременно ушедшего мастера.
– И дорого она дает? – поинтересовался Шурка, рассматривая меня с любознательной пытливостью.
– Да уж прилично. Тебе на полжизни хватит!
– Полжизни – это много, – легко согласился мальчишка. – За такую цену можно и продать. Есть у меня пара-тройка его картин, довольны останетесь. Только сейчас я не могу – на работе я. Вечером приходите.
– Братец! Сейчас надо! Очень!
Из-под козырька на меня снова полыхнули маслянистые огни его глаз.
– Н-ну… раз такое дело… Идите сюда!
Подросток вышел из-за прилавка и, остановившись у раскрытого окна, поманил нас к себе. Смутно предчувствуя что-то неладное, я приблизилась к мальчишке. Паренек согнутым пальцем приглашал наклониться к нему ниже, еще ниже – я покорилась. И вдруг этот «нахаленок» резким сильным движением сорвал с меня МОЮ кепку, быстро взглянул мне в лицо странно знакомыми глазами, швырнул кепку мне в лицо и, резко и сильно оттолкнувшись от пола, перекинулся всем телом через подоконник, на миг опершись о его край руками, – это было классическое акробатическое сальто-мортале!
И через секунду Шурка Мазуркевич, по-лисьи петляя, уже улепетывал прочь от меня по усыпанной березовыми листьями тропке, а вскоре его невысокая фигурка растаяла между деревьями. Антон открыл рот и застыл столбом.
«Он не знает, что у меня машина, – пацана надо перехватывать у другого выхода в парк!» – молнией пронеслось в моей голове, и я понеслась в обратную сторону, к автомобилю. Рванула дверцу, завела мотор, вцепилась в руль и погнала «Фольксваген» к тому выходу из парка, в направлении которого скрылся коварный Шурка Мазуркевич.
И я оказалась права – у центрального входа маячила знакомая клетчатая рубашка. Беглец торопливо, то и дело сбиваясь на бег, шел по тротуару – он нервно оглядывался и обеими руками придерживал на голове кепку с длиннющим, отбрасывающим на лицо густую тень, козырьком.
– Держи вора!!! – заорала я диким голосом, распугав праздношатающихся прохожих.
Кто-то шарахнулся в сторону, некоторые остановились в растерянности – а моя машина уже запетляла по пешеходной зоне, расстояние от нее до мальчишки стремительно сокращалось. Но тут помощь пришла с неожиданной стороны: маленький, не больше полутора метров в высоту, но плотный пожилой мужичонка в мятом пиджачке, мимо которого сломя голову проносился Шурка, вдруг резко выкрикнул бойцовское: «Ки-и-яяяя!», и, подпрыгнув, схватил убегавшего мальчишку за ногу.
Я перехватила Шурку поперек талии, бесцеремонно затолкала его в машину (он уже как-то весь обмяк и не сопротивлялся) и тронулась с места.
До дачи мы доехали молча.
* * *
– Сам вылезешь или помочь?
Шурка сперва мотнул головой, но, подумав секунду, все-таки вылез из салона.
– Не дури! – предупредила я его на всякий случай. – Еще раз сбежать попытаешься, и я тебе уже по-взрослому накостыляю. И, кстати, бежать тебе здесь некуда. Кругом лес. И вообще, должна тебе доложить, милая девочка, что бегаешь ты от меня напрасно! Я не из милиции – я частный сыщик, а если точнее, телохранитель. И если твои ответы на мои вопросы окажутся удовлетворительными, то милиции я тебя не сдам: у меня со следователями сложные отношения, помогать им я отнюдь не намерена, это дело принципа. Но если ты заупрямишься – увы… Принципом придется пожертвовать! Во имя справедливости. Ну так как?
Мы молча перешли в дом и расположились в гостиной.
– Вы все равно мне не поверите, – по-прежнему глядя в пол, буркнул… нет, теперь уже буркнула Саша. Она привалилась спиной к стене и упорно отводила взгляд.
– А вот это тебе пока еще неизвестно.
Девчонка молчала, ковыряя пол носком кроссовки.
– Не знаешь, с чего начать? Хорошо, я тебе помогу. Расскажи-ка, милая Сашенька, как и для чего вы с Вадиком одним темным вечером на пару ограбили Капитолину Аркадьевну?
По-прежнему стоя у стены, Саша, как норовистая лошадка, быстро вскинула голову и полоснула по мне цепким взглядом. Дальше, очень неожиданно – для меня, во всяком случае, – она шлепнулась на пол и заревела совершенно по-детски, судорожно всхлипывая во весь голос и утираясь широким рукавом ковбойки.
Тетя Мила, которая с момента нашего появления в гостиной не произнесла ни слова, вышла в кухню и вернулась со стаканом воды. Саша сначала отмахнулась от нее, но затем вцепилась в стакан обеими руками и, стуча зубами о его стеклянные края, стала пить воду большими глотками, шмыгая носом и то и дело обливаясь.
Когда ее истерика пошла на убыль, я протянула Саше полотенце. Девчонка прижала его к лицу – плечи ее дернулись еще раз, другой, и, наконец, глубоко вздохнув, она подняла на нас мокрые блестевшие глаза и, не поднимаясь с пола, глухо сказала:
– Я любила его!
– Охотно верю. И во имя своей великой любви ты решилась на преступление?
– Но я не убивала его!
– Допускаю и это. Пока что я имею в виду другое преступление: ночью, в подворотне, напасть на одинокую пожилую женщину – зачем? Ведь не из-за сумочки же с пятьюдесятью рублями и упаковкой сердечного средства! А на наркоманку ты не похожа.
– Какая я вам наркоманка! Вадик сказал, что это лучший способ войти в доверие, – вздохнула Саша и начала рассказывать.
…Они познакомились в парке, в толпе разномастных художников, и поначалу лишь просто вдвоем посещали все художественные выставки и салоны. Вадик – по призванию, а Саша – больше за компанию, ибо у нее не было такого яркого, бросающегося в глаза художественного дарования, как у Вадима. Но у нее был бойцовский, скорее мальчишеский, нежели подходящий скромной девице, характер. Пират, так прозвал ее Вадик, и это сближало молодых людей куда больше, чем их страсть к живописи, потому что молодой человек тоже обладал нравом несколько авантюрного склада. Летними вечерами они любили пробираться на крыши городских многоэтажек и, сидя на теплой, нагретой за день солнечными лучами, черепице, предаваться романтическим, никогда не пересекающим плоскость реальности, мечтам: как они – вдруг! – найдут клад – нет! – как Вадик станет знаменитым на весь мир художником – нет, нет! – как Саша действительно подастся в пираты и возьмет на абордаж сразу несколько груженных колониальными товарами кораблей, и они поженятся, и весь мир послушной болонкой ляжет у их ног…
– Это было так, шутки – в конце концов, мы же не дети, – пояснила Саша. – Но вообще-то разбогатеть хотелось очень! Говоря серьезно, «разбогатеть» для нас было – это купить приличное жилье и начать работать. Вадику, я имею в виду. Он хотел писать, и не карандашные портреты в парке за сто рублей, а по-настоящему, серьезно писать, понимаете? Не отвлекаясь на мелочи. Но так, чтобы не думать и о завтрашнем дне…
