Ознакомительная версия.
– Так выпьем же за любовь! – закончил Реддвей свою речь (это, оказывается, был тост).
За хозяйку дома пили трижды, еще дважды за дам. Кроме того, Реддвей не переставая расхваливал кулинарные таланты Ирины Генриховны, ее умение создать и лелеять обстановку тепла и уюта, чего-то там плел про незатухающий семейный очаг и тонкую душевную организацию. В общем, Ирина растаяла от комплиментов, раскраснелась от вина и была настолько счастлива, что ни слова не возразила, когда Турецкий, ссылаясь на поздний час и их с Нинкой усталость от трудовых подвигов, предложил им отправляться баиньки.
Нинка оказалась менее сговорчивой, потребовала обещанную историю про кровавую комнату.
– Ну, примерно в тринадцатом веке жил в одной деревне один Воин, – наступая на горло жгучему желанию немедленно продолжить застолье, начал Турецкий у ее постели. – И в той же деревне жила одна девушка, которую он сильно полюбил. Но у нее уже был жених, который однажды, несколько лет назад, спустился в подвал под часовней и не вернулся. И труп его не нашли, а она все его ждала и ни за кого другого замуж не хотела…
– А эксперты-криминалисты все тщательно осматривали?
– Не то слово!
– Пап, – глаза у Нинки откровенно слипались, но она мужественно боролась со сном, – а можно я в школе скажу, что к нам в гости настоящий американский шпион приходил?
– А можно я тебе про кровавую комнату дорасскажу завтра?
– Сначала ты скажи.
– Давай вместе? Три-четыре…
– Можно!!! – Это прозвучало хором.
– Папка, ты у меня самый наизамечательнейший! – Нинка чмокнула Турецкого в щеку и, счастливая, юркнула под одеяло.
Реддвей с Грязновым, как настоящие друзья, без Турецкого не пили, а, кроме того, Грязнов, оказывается, мораторий на деловые разговоры за столом на сегодня самочинно отменил и до впадения в бессознательное состояние имел кое-что сообщить. Потому он предложил тост за себя, тряхнул рюмкой, как пригвоздил, и сделал большие глаза:
– А теперь давайте послушаем нашего дорогого начальника МУРа. Товарищ Грязнов, всяческих ему благ, здоровья и прочее, выяснил некоторые любопытные факты по интересующему вас делу. А именно: розничной торговлей наркотиками в гостинице «Москва» заведовал телефонный мастер Белявский Василий Максимович. И это дорогой товарищ Грязнов знал уже давно, поскольку вышеупомянутый Вася являлся, открываю страшную тайну, осведомителем МУРа. Но…
– Что ж ты вчера молчал, дорогой товарищ? – Турецкий налил еще и грязновскую рюмку насильно вложил ему в руку.
– Не перебивай! Вчера я еще не знал, что я это знаю. Но! Как раз утром второго числа, в день смерти Апраксина, Вася не явился на встречу с куратором: сделал контрольный звонок, сказал, что будет через пятнадцать минут, и исчез. С концами. Растворился. Чем нанес, согласно оперативным данным, серьезный удар по наркобизнесу в «Москве». Улавливаете?! Так выпьем же за то, чтобы тайное стало явным, конкретно: за установление связи между исчезновением наркотелефониста Васи и смертью гражданина Апраксина!
– Чисто конкретно! – поддержал Турецкий и характерно растопырил пальцы.
– Не улавливаю! – Реддвей отодвинул полную рюмку. – Апраксин мог привезти кокаин с собой. Или купить сразу по приезде на весь срок, чтобы не светиться лишний раз.
– Не понял. – Турецкий тоже отодвинул свою рюмку. – То есть ничего не понял! Пять минут назад ты сомневался, что Апраксин просто нюхнул кокаину и сам собой выпал из окна. И я сомневался. Почему? Не из общей вредности (хотя и не без таковой), а потому что есть ряд подозрительных обстоятельств. Теперь всплывает еще одно, а ты сразу на попятный! Как это прикажешь понимать? Может, я тупой, Питер, но мне в голову только одно приходит: ты что-то знаешь про исчезнувшего Васю и Апраксина…
Грязнов замахал руками:
– Тихо! Ша! Брэк! Дай сказать дорогому товарищу. – Сдвинул рюмки в центр стола и накрыл салфеткой. – Значит, по пунктам: Апраксин не стал бы везти кокаин из Америки. Через две таможни! Это идиотизм, мы знаем, что он сто раз бывал в России и останавливался в гостинице «Москва». А там с кокаином проблем нет, купить дозу – как два пальца об асфальт. По той же самой причине он не стал бы накупать впрок: что с этим добром делать? Таскать при себе? Или хранить в номере, чтобы горничная «случайно» нашла, они же там все – полставочницы с Лубянки.
– So! Вот именно, – подтвердил Реддвей. – Как раз это меня и беспокоит. Если ваш телефонист был полицейским осведомителем, где гарантия, что он параллельно не работал на ФСБ? И даже если не работал регулярно, его в любой момент могли взять за задницу: он же торговец наркотиками! Вы стали бы его… отмазывать?
– А! Срубил наконец. Так ты считаешь, что его нам подставили? Тогда приношу свои извинения. – Турецкий скомкал салфетку, которой Грязнов прикрыл рюмки. – Все, проехали и забыли. Вздрогнули.
– Я не говорю, что нам этого Васю обязательно подставили, – проворчал Реддвей, – я говорю, нужно постоянно помнить, с кем имеем дело.
В шесть часов Турецкий проснулся удивительно бодрым и с ясной головой, как будто накануне вечером занимался гимнастикой на свежем воздухе. Позвонил Реддвею. Тот тоже не спал и ответил оживленно:
– Я собирался тебе звонить, приходи, позавтракаем здесь.
Турецкий подъехал через двадцать минут. Прохожих было мало, во всяком случае, раз в двадцать меньше, чем днем. Реддвей прогуливался у входа в гостиницу с сигарой в зубах.
– Пойдем, я нашел двух свидетелей – пацаны, торгуют открытками с видами Москвы и театральными билетами, их, похоже, ФСБ упустило – не обработало.
– А как ты на них вышел? – заинтересовался Турецкий.
– Почти случайно. Опрашивал всех, кто мог что-то видеть или слышать. А эти пацаны постоянно крутятся под окнами. В списке свидетелей их нет: скорее всего, сами светиться не захотели, а внимания на них никто не обратил.
– А почему ты решил, что им что-то известно?
– Я же говорю: случайно. Шел мимо, услыхал разговор.
– Значит, в данном случае ты убежден, что это точно не фээсбэшная подставка?
– Ни в чем я не убежден, – буркнул Реддвей. – Я допускаю, что телефониста мог убрать киллер, охотившийся за Апраксиным, и ФСБ здесь ни сном ни духом. Но с детьми они работать, скорее всего, не стали бы. Ты думаешь, они дали им задание как бы невзначай со мной столкнуться и заговорить в этот момент про Апраксина, чтобы привлечь мое внимание?! Это просто нонсенс какой-то… Детей использовать против профессионала…
Турецкий очередной раз поймал себя на мысли, что Реддвей что-то недоговаривает. Основательно недоговаривает. Телефонист – нонсенс, а пацаны – не нонсенс. Бред!
Пацаны были самые обыкновенные: школьники, обоим лет по пятнадцать. Один курносый, другой кучерявый. Школу, конечно, посещают через пень колоду, занимают с ночи очередь в театральные кассы, скупают недорогие билеты за две-три недели, когда они только появляются в продаже, а потом перепродают приезжим втридорога.
Турецкий показал удостоверение и скомандовал:
– Садитесь в машину!
Один из пацанов, курносый, покосившись на Реддвея, незаметно протянул ему двести рублей.
– Деньги спрячь. И садитесь в машину! – повторил Турецкий приказание. Пацаны нехотя полезли на заднее сиденье, Реддвей притрамбовал их, плюхнувшись рядом.
– Второго сентября вечером вы видели, как из окна гостиницы выпал человек, – начал Турецкий.
– Да, с восьмого этажа! – тут же с явным облегчением сказал курносый и засунул деньги за пазуху.
– В начале девятого, – подхватил второй, кучерявый. – Вышел на балкон, несколько раз подпрыгнул, как на батуте. Потом – опа! И через перила сиганул ласточкой.
– А вы видели, как он выходил на балкон? – спросил Реддвей.
– Да, как раз фейерверк был над крышей гостиницы. Светло стало.
– И как долго он на балконе стоял?
– Вообще не стоял, я же говорю: подпрыгнул раза три на месте, а потом сиганул через перила.
– Или, может, его кто-то скинул?
Пацаны прикусили языки.
– Может, и скинул, – наконец сказал первый, – у балкона ограда сплошная, сквозь нее ничего не видно. Можно было присесть, взять этого мужика за ноги, раскачать и выбросить. Но тогда его пришибли заранее, потому что он не брыкался даже.
Часть вторая.
ГОРАЗДО ПРОЩЕ
Турецкий. 13 сентября, 8.20
Не успел Турецкий расположиться за рабочим столом с чашкой кофе и стопкой теплых пончиков (Реддвей, мерзавец, обещал ведь угостить завтраком, а потом-таки забыл), как позвонил Меркулов.
– Тебя что, жена дома уже не кормит? – поинтересовался он в ответ на чавкающее «але». – Дожевывай и поднимайся ко мне.
– Зачем это?
– Затем, что я – твой начальник. Расскажешь, как дела с Чеботаревым.
– Чего там подниматься, – буркнул Турецкий, внезапно потерявший аппетит. – Нечего мне тебе сказать. Работаю, версий много, даже слишком, лучше бы было поменьше.
Ознакомительная версия.
