Мне не хотелось никуда идти, но еще меньше хотелось спорить. Мы взяли свою поклажу и вышли из вокзала на площадь. И сразу же метрах в пятнадцати от входа увидели до боли знакомый, сверкающий алым лаком джип!
В этот момент мы оба испытали легкое потрясение, хотя мне, в принципе, следовало предвидеть такую возможность. Повышенная нагрузка отрицательно сказывалась и на моих действиях. Все-таки я еще не привыкла работать в таких партизанских условиях.
Единственное, что я смогла сделать, — это немедленно втянуть Капустина обратно под крышу вокзала. Хотя и эта мера запоздала. Возле джипа стоял Трофим собственной персоной, и он отлично нас видел.
Мы прошли в зал ожидания и уселись так, чтобы нас было видно из раскрытой двери опорного пункта милиции. Люди в синих мундирах были крайним средством, к которому я собиралась прибегнуть, если дело пойдет совсем уж плохо. Пока же я приготовила зонтик и стала ждать Трофима.
Ждать пришлось недолго. Он вошел в здание вокзала независимой и неторопливой походкой, поискал вокруг глазами и направился к нам. Капустин обеими руками обхватил чемоданчик и прижал его к груди. Трофим это заметил и слегка улыбнулся. Он прошел в зал ожидания и спокойно уселся на скамейке напротив нас.
Наши глаза встретились. Взгляд Трофима пылал еле сдерживаемой ненавистью и охотничьим азартом. Неудачи, которые преследовали его, кажется, только разожгли в нем безумный мстительный огонь. Однако внешне он старался этого не показывать. Я обратила внимание, что на простреленном ухе у него белеет аккуратная наклейка из пластыря.
— Не бойтесь, — покровительственно произнес он. — Пока я хочу только поговорить.
— С чего ты взял, что мы боимся? — холодно поинтересовалась я. — Ты вовсе не такой страшный, как тебя расписывали.
Трофим злобно усмехнулся.
— С тобой у меня будет отдельный разговор, сучка, — многозначительно сказал он, задетый за живое. — А сейчас я хочу говорить с бугром, — он перевел взгляд на Капустина, который был напряжен, точно натянутая струна. — Ты не возражаешь, Капустин?
— О чем ты собрался говорить? — взволнованно кашлянув, спросил Капустин.
— Тебе, конечно, пока везло, — с некоторой завистью признался Трофим. — Но ты не думай, что уже сорвал банк. За ребят и за тачку ты мне дома ответишь — вместе с братцем своим… А пока по-хорошему прошу — отдай товар. А то ведь и не доедешь до дому-то… Ты теперь без прикрытия остался, я знаю. На девку надежда плохая — ей свою шкуру бы спасти… Ну, так как порешим? — Голос его опять звучал уверенно, с издевательскими интонациями. — Я ведь если даже вдруг свое не возьму — я тебя, Капустин, на крайний случай ментам сдам! Смотри сам, что для тебя хуже.
Меня порадовало, что хотя бы в одном вопросе наши с Трофимом взгляды совпадают — оба мы приберегали милицейские силы на крайний случай, держали их, так сказать, в резерве. Это очень облегчало мое положение — не нужно было рваться на два фронта. В остальном же я была с Трофимом категорически не согласна, и, если бы у него хватило терпения меня выслушать, я бы доказала его неправоту, как дважды два. Но рассчитывать на теоретическое противостояние не приходилось — такие крутые парни, как Трофим, предпочитают испытывать все на собственной шкуре, иначе у них пропадает вкус к жизни.
Что думает Капустин, я не знала. На него опять напал столбняк, какой охватывает кролика, когда перед ним появляется удав. Он, кажется, с удовольствием и отправился бы в пасть, но ему немного мешал выстраданный, вымученный чемоданчик ценой в миллионы.
Он сжимал этот чемоданчик в объятиях и неотрывно смотрел на Трофима глазами, в которых смешались страх, ненависть, алчность и еще с десяток более мелких чувств.
Его молчание мне не нравилось, потому что все, что он не решался сказать сейчас Трофиму, он наверняка выскажет потом мне, втайне страдая от того, что я стала невольным свидетелем его малодушия. Если бы мне было дело до его малодушия!
Трофим опять усмехнулся и встал. Напоследок он обвел нас тяжелым взглядом, в котором таилась недвусмысленная угроза, и сказал:
— До встречи в поезде!
Мы не стали ему отвечать. Не столько из гордости, сколько от того, что у нас было вконец испорчено настроение.
Остаток времени мы провели на том же самом месте, опасаясь покинуть скопление людей. Наконец по вокзалу прогремело сообщение о прибытии челябинского поезда, и мы вместе с набежавшей толпой отправились на перрон. Там мы тоже пристроились поближе к стражам порядка, которых представляли рыжий лейтенант в милицейской форме и два молодых омоновца в черных беретах. Они недоверчиво покосились на нас, но, справедливо рассудив, что преступный элемент вряд ли будет столь откровенно рисоваться, даже не спросили у нас документы.
Я вовсю вертела по сторонам головой, пытаясь высмотреть чернокудрую голову Трофима, но так ничего и не высмотрела. Капустин, вконец расстроенный, по сторонам не глядел и только крепче прижимал к груди чемоданчик.
С грохотом и пронзительным ревом подошел челябинский поезд, и народ бросился по вагонам. Стоянка здесь была пять минут, но нам и этот срок казался непомерно долгим.
Предъявив проводнику билеты, мы поднялись в вагон. На нас пахнуло духотой, потом и железной дорогой. Пассажиры с обалдевшими от скуки лицами рассматривали нас, как иноземцев.
Нигде не задерживаясь, мы прошли в свое купе. Оно было открыто. Мы откатили дверь и вошли. Обе нижние полки были заняты. Нашими соседями оказались девушка лет двадцати, по виду студентка, да молодой щеголеватый армянин, который студентку охмурял — без особого, кажется, успеха. Появление новых пассажиров вызвало в нем легкую досаду, которая сменилась порывом энтузиазма, когда он разглядел, что один из пассажиров — женщина. Видимо, он рассчитывал на меня как на запасной вариант.
С приторно-сладким выражением на лице он подскочил ко мне и предложил помочь снять плащ. Я решила раз и навсегда отделаться от этого субъекта и громко ответила:
— Ты бы с меня, конечно, с удовольствием не только плащ, а вообще все поснимал, но тут тебе ничего не обломится, дорогой! Выкинь из головы!
Студентка растерянно хихикнула. Армянин смутился и сказал укоризненно:
— Ах, какая грубая девушка! Девушка не может быть такой грубой…
Капустин посмотрел на него, на меня, горько усмехнулся и полез на верхнюю полку. Мне тоже стало смешно, и я распорядилась:
— Подними-ка полку, знаток девушек! Я поставлю чемодан… Кстати, Анатолий Витальич, а вы не хотите поставить свой чемоданчик?
— Благодарю покорно! — откликнулся Капустин. — Пусть он лучше тут со мной побудет…
По-моему, он даже положил его себе под голову. Я сурово посмотрела на разочарованного армянина и хорошенькую студентку и отчеканила:
— Дверь в купе должна быть всегда заперта изнутри — зарубите это себе на носу!
Об условных сигналах я договариваться не стала — это было совершенно безнадежно. Я поняла это по смуглому лицу соседа, на котором было написано крайнее возмущение и обида. Молодой армянин был настолько шокирован моим армейским тоном, что даже прервал свои донжуанские упражнения и какое-то время молча сидел и с оскорбленным видом таращился в окно. Наконец решив, что жизнь еще далеко не кончена, он встряхнулся и в цветистых выражениях пригласил бедную девушку посетить с ним вагон-ресторан. При этом он как бы случайно косился на меня и раздувал ноздри. Получив отказ, он все равно не стал падать духом и объявил, что пойдет один.
После его ухода в купе сделалось значительно просторнее и тише. Капустин, прикрыв чемоданчик подушкой, и в самом деле положил на него голову и отвернулся к стене, видимо, избегая смотреть на мою физиономию. Девушка, с любопытством наблюдавшая, как я запираю дверь, робко поинтересовалась, зачем это нужно делать.
— На железной дороге, — назидательно заявила я, — всегда можно встретить массу мошенников, хулиганов и даже настоящих убийц. Не хочу, чтобы кто-то из них входил сюда без стука. Это меня нервирует.
Студентка неуверенно фыркнула.
— Я вообще-то здесь часто езжу, — чистым приятным голосом произнесла она, — но никаких убийц никогда не видела, вы шутите… — По ее тону было ясно, что она никогда не поверит в существование того, чего не видела лично.
— Я еду в первый раз, — отрезала я, — но еще до полуночи рассчитываю увидеть самого настоящего убийцу!
Девушка осеклась и посмотрела на меня с неприкрытым страхом. Она, видимо, приняла меня за душевнобольную. Мне не хотелось ее в этом разубеждать.
Однако я действительно ожидала еще сегодня увидеть Трофима. Скорее всего, он попытается появиться ночью, когда большинство пассажиров сморит сон.
Капустин мне не помощник. Эти говорливые попутчики — просто досадная помеха. Придется действовать в одиночку, проявляя чудеса бдительности и решимости. Это означает, что опять до утра мне придется не спать, не есть и даже не ходить в туалет. Такая перспектива меня нисколько не вдохновляла — мои возможности тоже не беспредельны. Зато для Трофима у меня был приготовлен небольшой сюрприз, и этот факт немного скрашивал мое существование.
