– Не редкость, – ответил он, – но они очень пугливые. Их почти никогда нельзя встретить в таком городском районе. Видишь, какая у нее красная головка и черные крылья? Это самец, мужская особь.
Мне было наплевать на все это, и, надеюсь, выражение моего лица продемонстрировало такое мое отношение к этому предмету. Де Мео проводил взглядом взлетевшую птицу. Потом секунду смотрел на меня.
– Ты проделал длинный путь, чтобы со мной встретиться, – сказал он. – Давай, выкладывай, что у тебя за дело, и покончим с этим, чтобы ты мог насладиться нашим теплым климатом и дружеской атмосферой. – И подмигнул мне.
– Вообще-то, я приехал поговорить о твоем бизнесе, – сказал я.
– О каком бизнесе идет речь? У меня их много разных.
Я напомнил ему, что пару лет назад он хотел нанять меня для убийства людей, которые подписали договоры ренты. И спросил, не сам ли он отдавал приказ о каждом таком убийстве.
– Это очень неуважительный вопрос, – сказал Де Мео, – особенно в свете того, что я тебя даже не ухлопал.
А я сообщил ему, что тот, кого он нанял для убийства семьи Доузов в Монклере, сработал неаккуратно. Я сообщил ему, что одна маленькая девочка выжила, и что я желаю, чтобы он лично возместил все расходы на ее лечение и полное восстановление ее лица. Далее, я желаю, чтобы он выписал заверенный банком чек на всю сумму оставшегося состояния Грега и Мелани Доуз – то есть на девять миллионов долларов, – чтобы Эдди имела возможность справиться со всеми трудностями жизни и с инвалидностью, до которой ее довели его действия.
Де Мео громко расхохотался.
– Да, у тебя хватает наглости, – сказал он. – Я всегда это говорил.
– Я и моя наглость готовы дать тебе пять дней на выплату этих денег.
У Де Мео угрожающе сузились глаза:
– Это ультиматум?
Я попытался глянуть на это дело с его позиции.
– Вот что, мистер Де Мео. Мне не хотелось бы проявлять к тебе неуважение. Девять миллионов плюс хирургические операции – все это смотрится как целая куча денег. Но давай посмотрим на это проще и будем честными сами с собой: для такого, как ты, это не более чем горсть песка с пляжа. Я буду считать личным одолжением, если ты сделаешь это маленькое дело для этой маленькой девочки. За что я останусь твоим должником.
– Я ведь могу заставить тебя не лезть в мои дела одним простым взмахом руки, – сказал он.
– И помрешь, прежде чем я упаду на землю.
– Ты имеешь в виду своего гиганта? Да за ним приглядывают трое моих людей!
– Я имею в виду свою девицу.
– Ту блондинку?
Я кивнул.
Де Мео повернулся ко мне, сделал вид, что расстегивает пиджак.
– Я просто достаю телефон, – пояснил он. Нажал кнопку быстрого набора и спросил: – Девицу видишь? – Потом добавил: – А почему бы и нет? – И, обернувшись ко мне, сказал: – Отличный блеф, вот и все. Нету ее там.
– Если ты так в это веришь, давай, подавай сигнал.
Он снова улыбнулся этой улыбкой чеширского кота и сказал:
– Не думаю, чтобы это могло сработать, если бы ты работал на меня.
После чего мы расстались.
Я перевел дыхание. Я принудил Джо Де Мео действовать так, как мне нужно, и остался в живых. Конечно, это не слишком много значит, поскольку Джо точно не имеет никакого желания выплачивать эти деньги.
Я добрался до выхода с кладбища и остановился на некотором расстоянии от черного седана, дожидаясь сигнала от Купа. Купер Стюарт водил лимузины в Лос-Анджелесе уже более десяти лет. До этого он был многообещающим боксером в полутяжелом весе и обладал мощным джебом, коротким прямым ударом. Куп был высоким малым – наверное, шесть футов и пять дюймов. На его изуродованном лице под обоими глазами ткань образовывала мощные узлы шрамов, подтверждая его статус профессионала, а вовсе не любителя. Огастес Куинн знал Купа лучше, чем я, но я уже несколько раз с ним работал и вполне ему доверял. Куп дал мне сигнал, я вышел к его лимузину и забрался внутрь.
– Твой телефон звонил, пока ты там болтался, – сказал Куп. – Минут двадцать назад.
Я проверил телефон и обнаружил, что это звонила Джанет. Тут на ветровое текло упала огромная тень, я поднял глаза и увидел Куинна – он стоял в нескольких ярдах от машины. Куп махнул ему рукой, Куинн открыл дверцу и присоединился ко мне.
– Как все прошло? – спросил он.
– В большой степени так, как я и думал. Не договорились.
– Что делаем дальше?
Я сделал Куинну знак поднять стекло, отделяющее нас от водителя и обеспечивающее приватность, чтобы мы могли поговорить без помех. Хоть мы и доверяли Купу, находились-то мы в городе, где правил Де Мео. Так что не стоило рисковать и заставлять его выбрать одного из нас.
– Де Мео застукал тебя там, – сказал я.
– Ага, я знаю, – ответил Куинн. – У него было девять человек, они все это место окружили.
– И все же, – сказал я.
– По словам Тони, – сказал Куинн, – они там торчали аж с полуночи.
С полуночи! Неудивительно, что они его засекли.
– А кто такой Тони?
– Один из парней Де Мео. Мы с ним в конце немного побеседовали. Он мне один ресторанчик порекомендовал – «Миселлиз».
– Он наверняка будет тебя там ждать с автоматом «узи» наготове.
Куинн пожал плечами.
– Значит, Де Мео не станет платить. Ничего удивительного. У тебя есть запасной план?
– Мы его ограбим, – сказал я.
– Джо Де Мео?
– Если ты не испугался.
– И сколько ты хочешь взять?
– Двадцать пять миллионов, – сказал я. – Может, даже больше. Девять для Эдди и по два нам с тобой.
Куинн склонил голову набок.
– На столе остается еще больше десяти миллионов.
– Нам потребуется кое-какая помощь.
Куинн кивнул.
– Я участвую.
Мы опустили стекло перегородки, и я сказал Куперу, куда нас отвезти.
– Эй, Куп, – сказал Куинн, – ты знаешь такой ресторан – «Миселлиз»?
– Знаю, – ответил тот. – Пицца там хорошая; все официанты поют. И еще у них есть такой пирог – они его называют «Мясной дом»: пепперони, фрикадельки, салями, сосиски. Если решите туда заглянуть, заказывайте его.
Мы свернули за угол и проехали мимо демонстрантов-протестантов; они несли плакаты, предупреждающие насчет глобального потепления.
– Что-то не слишком их тут много собралось, – заметил я.
Куп засмеялся.
– Они тут обычно пасутся. У них имеется карта погоды пятидесятых годов, по ней видно, какая тогда была средняя температура. И вот, каждый день, когда становится все теплее и теплее, они собираются на том углу и вопят и стенают по этому поводу. Но когда погода такая хорошая, как нынче, они по большей части сваливают на пляж.
Я нажал на кнопку голосовой почты, и голос моей бывшей, Джанет, завопил:
– Ты, ублюдок!
И она набросилась на меня с таким напором и яростью, что мне пришлось отнести телефон подальше от уха. Куинн засмеялся, а Куп лишь покачал головой. Я улыбнулся. Я, конечно, не слишком обрадовался тому, что она так расстроилась и разозлилась, а еще меньше меня радовало то, что она винила в этом меня, но что мне было делать, ведь верно? Она перестала визжать и вопить, и закончила это выступление каким-то цветистым и претенциозным выражением.
– Какого черта, что это ты ей сделал, а? – спросил Куинн.
– Она не стала вдаваться в подробности, – ответил я. – Но общий смысл такой, что она не выходит замуж.
– Стало быть… – сказал Куп, – это скверные новости? Или хорошие?
– Скверные для меня, хорошие для нее, – сказал я.
Вот так и вышло, что я сам позволил одной из своих летающих тарелочек упасть и разбиться.
После развода с Донованом Кридом три года назад Джанет вместе с дочерью Кимберли переехала в сонный городишко Дарнелл в штате Западная Вирджиния, где лучшая подруга Джанет по имени Эми устроила себе милое и комфортабельное жилище, выйдя замуж за одного из местных уроженцев.
Эта Эми сделала целью всей своей жизни найти для Джанет нового мужа. Та согласилась попробовать, но через два года, полных жутких обломов, уже была готова послать все это к черту. А потом, совершенно внезапно, Эми познакомила ее с очень милым парнем из Чарльстона.
Джанет была полностью сбита с толку и обезоружена этим Кеном Чапменом, таким утонченным и умудренным опытом, каковой тот все время этак небрежно демонстрировал. Он настолько ее подавил, что всего через восемь месяцев почти ежедневных свиданий это привело к объявлению о свадьбе.
Кимберли считала, что мать слишком гонит лошадей, хотя и должна была признать, что Джанет – впервые за много лет – была счастлива. Общаясь с отцом, Кимберли старалась преуменьшить накал вдруг возникших страстей, говоря: «Мне кажется, то, что у них происходит, это просто мама уговаривает и убеждает сама себя, что влюбилась, но у меня такое ощущение, что там что-то не так».
Однажды солнечным утром, когда Джанет убирала в гостиной, она открыла на звонок входную дверь и обнаружила на пороге тоненькую и прелестную молодую женщину в широкополой шляпе от солнца и огромных круглых солнечных очках. Дама представилась как Кэтлин Грэй и сказала:
