– Собственно, я ничуть не удивилась нашей встрече тогда, – добавила Леэна.
– Случайно…
– Я не имею в виду тот момент и то место. Имею в виду, что уже прошло достаточно времени, и всему свое время.
– Согласен.
– Ощутила это некоторое время назад вполне конкретным образом, когда получила пенсионный расчет. Есть такой документ, где перечислена вся твоя трудовая биография, выплаченные зарплаты и начисления.
– В курсе, – ответил Эмиль максимально правдоподобно. Он знал, что такие бумажки существуют, но ему просто никогда не приходилось такого видеть.
– Я даже села, чтобы не согнуться под весом того документа. Фигурально выражаясь.
– Ага.
– Не знаю, случалось ли с тобой такое, – сказала Леэна (тут Эмиль подумал, что хотел бы видеть это изящное лицо всю оставшуюся жизнь). – Что все твое прошлое вдруг попадает тебе в руки. Все, чем занимался, все, что происходило, – вот оно, и ты оказываешься словно в домике для кукол, во все окна которого можно смотреть, и скрыться невозможно.
В сознание Эмиля на секунду вернулись картины, всегда просыпающиеся от мельчайшего импульса: один выглядел удивленно – ему он выстрелил в лоб; у другого шея застыла от ужаса – он вскрыл ее ножом; третий рычал от ярости – его он выбросил с балкона.
– Случалось. Собственно, поэтому я и вернулся в Хельсинки.
– Я знаю. Я поняла это, когда мы встретились.
Эмиль посмотрел на Леэну. Они съели плюшки. Эмилю вдруг захотелось смочить палец, собрать им крошки с тарелки и облизать. Они немного поговорили о том, как вырос Хельсинки с того последнего раза, сколько в нем появилось всего нового. Эмиль подумал, что если Леэна ощущала хоть толику от переполнявшей его ностальгии, то ее душа тоже была печальна.
А потом они сидели молча, повернувшись к окну и смотря на улицу, где снег шел не переставая, хотя его было и без того много. Эмиль взглянул на женщину, которую однажды потерял.
– Мы не молоды, Леэна.
– Может, оно и к лучшему.
13
Конверт лежал перед нами на столике, телевизор молча показывал очередной американский сериал про детективов. Следствие вела женщина, которая выглядела как супермодель и которую остальная команда называла «патологоанатомом». С блеском на сочных губах и с глубоким вырезом патологоанатом-супермодель сообщала, что убийца совершил ошибку. Я выключил телевизор и посмотрел на Паулину. Она сдвинула колени в сторону, сняла очки, положила их на диван и начала протирать глаза.
– Паулина, – сказал я, кивая в сторону конверта, – не стоит воспринимать все это всерьез. Как бы сказать, глупый розыгрыш, что ли.
– Да откуда тебе знать? У тебя полголовы распухло от чьих-то глупых розыгрышей, а у Эллы рука в бинтах.
– Ну это же не связанные вещи! Тебе не стоит за меня беспокоиться.
– Я за тебя и не беспокоюсь.
Сидели молча.
– Мне вообще все равно, где ты был прошлой ночью, – вдруг взвилась она. – Не хочу слышать ни правды, ни лжи. Ни то ни другое не имеет ровным счетом никакого значения. Ты принес в дом что-то настолько неприятное, с чем я не собираюсь мириться. Речь не только о конверте.
– Есть вещи, о которых нужно рассказывать.
– Вероятно. При чем здесь только ты? Я понимаю еще, если бы ты был искренний друг природы, если бы передал материалы кому-нибудь, падкому до славы, и был бы доволен тем, что дело приобрело публичность. А ты сделал это ради собственной славы и репутации, ты захотел присвоить все себе.
Я ничего не ответил.
– Письмо стало для меня прозрением, – продолжила Паулина. – Наконец-то я осознала окончательно, в чем суть нынешней ситуации. Три года назад мы явно поспешили: моя беременность, покупка этой квартиры, когда мы толком даже не знали друг друга, рождение Эллы… Времени осмыслить все не было.
Я посмотрел на погасший экран телевизора. Казалось, что он смотрит обратно – черная дыра, готовая поглотить.
– Не знаю, о чем ты. Мы живем вместе, мы знаем друг друга.
– Мой размер обуви?
– Тридцать восьмой.
– Тридцать девятый. Где я работаю?
– Там… В конторе… Консультант по пиару.
– В какой из них?
– Корхонен и Кº.
– Там я работала раньше. Где я нашла новое место работы?
– Новое? Ты не рассказывала, хотя я и спрашивал. Поздравляю с новым местом.
– Какую музыку я люблю?
– Мы ходили на три концерта, как минимум, до рождения Эллы.
– Ходили на твои любимые группы. Что я люблю?
– Вообще или в частности?
– Что я люблю?
– Ты любишь Эллу.
Ее взгляд был холодным.
– У нас нет ничего общего.
Я вздохнул. Не важно, что дальше.
– Такое чувство, что все это было… Ошибкой и нелепостью, – сказала Паулина.
Посмотрел на нее.
– Ошибкой?
– Именно.
– Нелепостью?
– Да. Мне следовало сразу понять, что работа для тебя важнее всего. Поначалу это казалось таким славным, мол, хоть кто-то имеет призвание, отдается полностью работе. Знает, чего хочет. А потом оказывается, что всякий раз работа для тебя на первом месте, ты начинаешь ощущать опустошение, утрачиваешь интерес, в том числе и к тому, с кем живешь.
– Ты не можешь утверждать, что я не люблю Эллу.
– Ты до сих пор не заплатил за садик.
– Я просто забыл, потому что заселялся в мотель… ну, и так далее. Забыл.
– Я оплатила.
– Переведу тебе деньги на счет.
– Не об этом речь.
– Это всего лишь счет за детский сад!
– Это не всего лишь счет за детский сад, это – все. У тебя вся жизнь так.
На столе мой телефон издал сигнал. Наклонился немного, чтобы увидеть, от кого сообщение.
– Что и требовалось доказать, – сказала Паулина.
– Что?
– Мы же разговариваем. Ты ничего с собой поделать не можешь. А знаешь, отчего я не начала расспрашивать тебя о твоем отце? Потому что я все знаю. Он такой же, как и ты. Когда-то он думал и поступал ровно таким же образом.
– Не скажи, он производит впечатление…
– Другого? Ты производил такое же впечатление поначалу. А теперь он раскаялся и желает начать сначала, нет разве?
– Похоже на то.
Паулина покачала головой.
– Мне нечего сказать, разве что вот это: так больше продолжаться не может.
– Что ты имеешь в виду?
– То самое. Так больше продолжаться не может.
Она подняла конверт со стола, достала оттуда рисунок и швырнула его мне в лицо. Рисунок выглядел еще более омерзительным: убитая семья, повешенный ребенок.
– Паулина, ничего такого не может случиться. Это запугивание.
– Да какая, в конце концов, разница! Вот к чему мы пришли! Я не говорю только об этом – обо всем. Ты вполне можешь просить перевода в отдел кулинарии или кинокритики, да хоть куда, и отдельно подчеркнуть, что тебе надо почаще быть с дочкой.
– Но я же не могу все вот так вот бросить.
Ее лицо ничего не выражало. Она не была рассержена или возбуждена, как мне сначала показалось.
– Да я… – начал было, но не закончил.
Паулина сделала движение, чтобы встать с дивана.
– Поищу, – продолжил я, – поищу варианты.
Она подумала секунду.
– Я надеюсь, – сказала она, встала и ушла из комнаты.
14
Самая высокая жилая многоэтажка Финляндии возвышается у станции метро в районе Вуосаари. Эмиль знал, что в ней почти девяносто метров. Под вертолетной площадкой на крыше находилось двадцать четыре жилых этажа, два – под землей и еще один – под офисы и просторную парадную. Этаж № 26 был отведен под сауну и смотровую площадку – туда Эмиль и направлялся. Сауна была заказана на восемь часов.
Если Хельсинки стал другим за последние тридцать лет, то здесь изменения протекали экспоненциально. Застройка шестидесятых (сейчас она называется Старым Вуосаари – самое восточное на тот момент предместье) ссохлась в окружении нового гигантского жилого комплекса. Новый Вуосаари начали возводить в девяностые, и с тех пор причин для заморозки строительства не было ни разу.
Эмиль шел и прислушивался: иммигранты, языки, которыми он не владел и даже не слышал. Городской район внутри района – Ауринколахти. Жилые дома на берегу, дорогие квартиры с окнами на море, красивый променад. Ощущение, будто прогуливаешься на две тысячи километров южнее, если не учитывать минус десять градусов на термометре.
Морозный вечер, свежий воздух. Он решил хорошенько размяться, прошел полный круг – этого было достаточно. Полтора часа с Леэной оказались во много раз приятнее, чем он мог даже предположить. Общие воспоминания – да, они еще остались, но больше дня сегодняшнего: что с ним, что случилось с этим миром и с жизнью.
Снег падал ленивыми хлопьями. Он шел. Раз за разом он проигрывал все заново. Его способ войти в рабочее состояние – это как мантра, очищающая от всего стороннего. Он всегда срабатывает. Чего бы ты ни делал, самое главное – взяться за дело и сконцентрироваться только на нем. И нет обходных маневров. А начнешь искать варианты или сойдешь с выбранного пути, наделаешь ошибок.
