class="p1">– Точно. Это забавно, – сказала она с таким видом, словно не видела в этом ничего забавного. – Почему вы вчера не дали такой ответ?
Он слегка растерялся.
– Вы были там вчера?
Она пожала плечами.
– Конечно, была. Я же ваша поклонница.
Он вдруг подумал, до чего поразительно, что эта хорошенькая женщина называет себя его поклонницей. И услышал, как она спрашивает его, хочет ли он еще кофе.
– Нет, спасибо. Мне скоро надо идти. Отис косился на меня, на радио. Думаю, вы наверно заметили.
– Не хочет, чтобы вы пропустили очередное выступление. Прекрасно его понимаю.
– Да, хотя я бы хотел иметь побольше времени. Я вот думаю… вы бываете на востоке?
Она улыбнулась. У нее была странная улыбка: она не размыкала губ, словно ей в лицо дул сильный ветер.
– Еще не бывала, – сказала она.
Когда они вышли на улицу, он подумал и тут же передумал поцеловать ее, и пока он мялся, она сама его поцеловала. Ее серебристые волосы мягко коснулись его щеки, а ее тело оказалось на удивление теплым. Или это было его тепло? Он так отчетливо представил, что может за этим последовать.
Но через несколько минут, сидя в машине, он получил первое из череды зловещих сообщений. Оно пришло через официальную форму на его авторском сайте (Спасибо, что зашли на мою страницу! Есть вопросы или комментарии о моей работе? Пожалуйста, воспользуйтесь формой!), примерно в то время, когда он собирался выйти в эфир с Рэнди Джонсоном, и дожидалось его, излучая токсичность, почти полтора часа. Теперь, когда он его прочитал, все хорошее, что случилось с ним в то утро и за весь прошедший год, словно выпало у него из рук и грохнулось об пол, расколовшись жуткой кривой трещиной. Это ужасное послание пришло с адреса TalentedTom@gmail.com, и, хотя оно состояло всего из двух слов, смысл его был предельно ясен.
Ты вор.
Джейкоб Финч-Боннер
«Макмиллан», Нью-Йорк, 2017, стр. 3–4
Она поняла, что беременна, когда ее вырвало на парту на алгебре. Все уже ушли, а Саманта доделывала заметки по домашке, проверяя, все ли правильно поняла. Она подозревала, что мистер Фортис (форменный дебил) не проверял сами уравнения, а только смотрел, чтобы задачи были те, что он задал. Собравшись уходить, Саманта покачнулась, словно героиня мыльной оперы, оперлась руками о парту, и ее вырвало на тетрадь. Вслед за этим пришла мысль: капец.
В свои пятнадцать лет она не была дурочкой, отнюдь. А если и была, это с ней случилось не по глупости или наивности, и не потому, что она думала, что с ней ничего плохого – да, это плохо – не случится. А потому, что один ублюдок откровенно ей соврал. И, вероятно, не раз.
Рвота была слизистой и желтоватой, и при виде ее Саманту снова затошнило. Голова у нее болела, как бывает после рвоты, но больше ее тревожил стремный зуд по всему телу, словно кожа ожила. Саманта подумала, что это, вероятно, тоже признак беременности. Или просто бешенства. Годились, очевидно, оба варианта.
Она взяла тетрадь, отнесла к мусорному бачку в углу класса и стряхнула рвоту; с обложки сползла слизь, и Саманта обтерла ее рукавом, забыв про брезгливость. Вместе с этой слизью в бачок сползли ее планы на будущее. Она была беременна. Беременна. Это полный капец.
Саманта не отличалась везучестью, она давно это усвоила. Прошлым летом в кинотеатре в Норидже показывали «Бестолковых» [34]; она знала, что среди ее ровесниц есть такие, кто водят машины по Беверли-Хиллс и заказывают шмотки через компьютер, но это не ее случай, хотя, с другой стороны, ей не приходилось терпеть насилие в детстве или крайнюю нищету. Дома всегда была еда. У нее была школа, а значит, и книги, и кабельное телевидение, а кроме того, родители дважды свозили ее в Нью-Йорк, хотя оба раза, похоже, не очень знали, что там делать: поели в отеле, прокатились в автобусе по городу с гидом, откалывавшим шутки, которых Саманта не понимала, посмотрели Эмпайр-стейт-билдинг (первый раз было интересно, но второй…) и Центр Рокфеллера (тоже дважды, причем оба раза не в каникулы, короче, беспонтово). Не то чтобы Саманта лучше родителей разбиралась в том, что величайший город на земле может предложить трем деревенщинам из дебрей штата Нью-Йорк, не сильно отличавшихся от дебрей Индианы, но в первую поездку ей было всего девять, а во вторую – двенадцать, поэтому она мало что решала.
Главное, что у нее было, в отличие от большинства людей – это будущее.
Родители работали; отец занимал важную на слух должность «главного механика» в колледже в Хэмилтоне, но на деле к нему обращались, когда какая-нибудь девушка додумывалась смыть прокладку в унитаз. Мать Саманты тоже работала в сфере услуг, в отеле при колледже «Студенты», и ее профессия называлась не в пример честнее – «уборщица». Но работа отца обладала одним преимуществом, которое Саманта не поленилась разъяснить ему – она просветила предка о том, что его четырнадцать лет стажа в колледже сулят ей немало пользы как будущей студентке и значительную денежную выгоду. Как говорилось в отцовском рабочем руководстве, в которое сам он не заглядывал, но Саманта за последние пару лет выучила почти наизусть, колледж оказывал всестороннее содействие детям своих преподавателей и сотрудников в том, что касалось условий приема, и про финансовую поддержку там было сказано черным по белому: 80 процентов стипендии, 10 процентов студенческого кредита, 10 процентов работы в кампусе. Другими словами, для такой девушки, как Саманта, это было чем-то вроде счастливого билета под оберткой шоколадки.
Во всяком случае, так обстояли дела до этого дня.
В случившемся дерьме не стоило винить недостаточное сексуальное воспитание в средней школе Эрлвилла, не говоря об округе Шенанго, где местные делали все возможное, чтобы подростки могли лишь гадать, откуда берутся дети; Саманта прекрасно знала, что к чему, с пятого класса, когда ее отец высказался об одной на редкость отвязной вечеринке в студенческом братстве (с полицией и исключением студентки). Она привыкла до всего докапываться сама, особенно до того, что сопровождалось молчанием родителей о «том, что тебе рано знать». Через несколько лет сверстницы догнали ее по части базовых знаний (опять же, не за счет школьной программы, всячески упиравшейся на муниципальном и государственном уровнях против введения сексуального воспитания), но эти знания были именно что базовыми. Две девушки из ее класса, насчитывавшего шестьдесят человек, уже перевелись на «домашнее обучение», а одна переехала жить к родственнице в Ютику. Но те девушки были лохушками. И случившееся с ними было неизбежным для лохушек.
Собрав свои вещи, Саманта вышла из класса, сознавая
