– Так какого же ты тогда?!!
– А я тебе сейчас о чем толкую? Ирония… Ольга в менты из училок попала, Натаха – вообще бог знает из кого. Я… Да ты уже, по ходу, в курсе… Ну что ты на меня смотришь как на врага народа? Оборотня живого впервые узрел, что ли? Да вашего брата мента только поскреби хорошенько, каждый второй «случайным пассажиром» окажется, – натужно усмехнулся Крутов, посильнее затягивая повыше голени насквозь пропитанную кровью шмотку. – Ты не сердись, Андрей. Я ведь это не в обиду сейчас говорю. Если брать конкретно тебя, ты – мент настоящий, правильный. Базара нет. И коллектив себе подобрал душевный, можно даже сказать, с огоньком… Возможно, при иных обстоятельствах… Но так уж сложилось, что другим я первым присягал. Потому и ответку перед ними, перед первыми держать должен…
Закончив разбор половиц, Крутов с заметным усилием вытащил из тайника тяжелый металлический ящик, заставив тем самым Мешка невольно напрячься:
– Не ссы, не бомба! – прочитал его опасения Женя и открыл крышку: ящик оказался доверху набит зелеными купюрами американских денег.
– Богато живешь! – удивленно присвистнул Андрей.
– Да уж, не чета вам, котам помойным!
Крутов сгреб в охапку кучку бумажек, подполз с нею к кровати Димки Яснова и со словами «Ты ведь не против?» принялся запихивать их под матрас. Закончив прятать деньги, Женя отполз на исходную и задумчиво на глазок оценил оставшуюся сумму.
– А вот что с этим делать, ума не приложу. Государству отдавать – жалко. Может, ты возьмешь, а? Тачку купишь. Да ты не криви морду-то: не себе купишь, в отдел. Сколько можно на таком говне рассекать?
– Не возьму. Кровь на них. В том числе МОИХ.
– Это верно… Знаешь, на моем персональном счете чужих жизней немерено, а по-настоящему горько и стыдно только за одну. За бомжа нашего, за Демидыча.
– А за Наталью, получается, не стыдно и не горько? – зло спросил Андрей.
– Натаха, то история другая. То, считай, в бою. А бомж этот… Знаешь, это ведь его Бугай по моей просьбе?
– Знаю.
– Откуда?
– Сегодня днем узнал. От Наташи. Ей Демидыч, перед тем как его «транспортные» от нас вывезли, успел шепнуть, что видел вас, всех троих, в кафе на Рубинштейна.
В тусклых, болезненных глазах Жени вспыхнули искорки эмоции, близкой к потрясению:
– Так она знала?!
– Скажем так, догадывалась. И все это время пыталась в тебе разобраться. К сожалению, в одиночку.
– М-да… Огонь-баба. А ведь она по тебе, придурку, сохла. А ты в это время за Ольгой волочился. Чуть ли не на ее глазах. А ведь Северова супротив твоей Ольги – это все равно что столяр супротив плотника.
– Твою бы, блин, эрудицию и начитанность, да в мирных целях!
– А такие, как я, в мирных целях этой стране на хрен не нужны.
– Нашей стране… Или ты вроде как себя противопоставляешь?
– Ага. Противопоставляю. Вот только, сам видишь, хреново выходит, – хрипло выдавил Крутов. Легкое состояние эйфории, наступившее сразу после укола, постепенно улетучивалось, а на смену ему по нарастающей возвращалась боль. Еще не такая сильная, ну да лиха беда – начало.
– Значит, говоришь, одного только Демидыча и жалко? А как же тогда с той засадой, на Приозерском? Ну ладно Холин, допустим даже Тарас. Но молодого-то за что? Он год как институт закончил! Девку по-настоящему еще в руках не держал!
– Так ведь там вроде как обошлось?
– Обошлось. Ну да не твоя в том заслуга.
– Как знать… Не допускаешь мысли, что я за них молился?
Мешечко посмотрел на Женю с презрительной усмешкой:
– О как? Я, блин, щас прямо расплачусь от умиления!
– Ты? Нет, сейчас ты не расплачешься. Это потом, это позже придет. Я даже могу тебе точно сказать – когда!
– И когда же?
– Через три дня. Когда вы с салютами и с прочей вашей официозной блевотиной станете Натаху в землю зарывать! И вот тогда ты расплачешься. Но не от умиления. А от того, что кровь Натахи, она, конечно, на мне. Но и на тебе, Андрей, тоже. И ты это сам отлично понимаешь.
– Согласен, – хмуро подтвердил Мешок. – И на мне тоже. Вот только я все-таки надеюсь повременить. Со слезой.
– Типа, такой толстокожий? Брось, не хорохорься!
– Нет, не толстокожий. Просто… Просто Наташа пока еще жива.
– Ну да? Не гонишь? После таких ранений не выживают. Я знаю.
– Не гоню. По счастью, пока еще не ямщик.
– Огонь-баба! – уважительно покачал головой Крутов. – Вот именно такую-то я себе все эти годы и искал.
– Уже не найдешь.
– Это точно… Слушай, Андрей, у меня к тебе огромная просьба! Вот, матери моей передай, – с этими словами Женя подтолкнул в сторону Мешка небольшую коробочку из-под печенья, лежавшую на дне тайника.
Внутри коробки что-то ощутимо звякнуло. По-прежнему ожидая подвоха, Андрей не без опаски приоткрыл коробку и… внутренне охнул. Поскольку «звякнули» хранящийся внутри орден «За личное мужество» и медали: «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» II степени и «За отличие в военной службе» III степени.
– Это за что?!!
– За разное. В основном за пьянки с комендатурой и за взаимовыгодную дружбу со штабными, – пространно ответил Крутов, продолжая смотреть на возвышающуюся над полом горку денег. – И еще одно, Андрей! Коли уж ты категорически отказываешься брать баксы на машину, возьми тогда на… Зечу. Чтобы его… Короче, чтобы не в общей яме, с бомжами безымянными. Будь человеком, а? – Только теперь Женя позволил дать себе слабину и посмотрел на Мешка умоляюще.
В воздухе подвисла тишина.
Глазами побитой собаки Крутов наблюдал за тем, как Андрей сначала мучительно и напряженно размышлял о чем-то, после чего поднялся, прошел через комнату, наклонился, скомкал в кулаке несколько бумажек с американскими президентами, не глядя сунул в карман и, не произнеся более ни слова, вышел сначала в прихожую, а затем на лестницу.
– Спасибо, – бледнея, прошептал Курт…
…На лестничной площадке, вполголоса переговариваясь, одну за другой смолили Кузоватов и два его бойца.
– Все, Геннадий Ильич, мы закончили, – надломленным голосом сказал Андрей. – Можете грузить. Задержание оформляйте на себя.
– Спасибо, Андрей.
– Боюсь, в данной ситуации «спасибо» – не самое уместное слово… Вы только его сначала через больничку проведите, ладно?
– Конечно. Ты не беспокойся: в конце концов, Жека нам тоже не чужой.
– Вот это-то во всей этой истории самое паскудное и есть.
– Ага, на себя запишем. А Крутов потом телегу на нас в прокуратуру накатает, – ворчливо заметил Канищев. – За неправомерные действия при задержании. В больничке-то огнестрел сразу на карандаш поставят.
Мешечко ожег старшину полным ненависти взглядом, но Кузоватов среагировал еще раньше:
– Нишкни, идиот! – рявкнул комбат. – Быстро дуйте в хату, пока Жека в одиночку чего-нибудь с собой не сотворил! С него станется…
Два бойца испуганно ломанулись в квартиру, и здесь открывшаяся перед их глазами картина повергла обоих в состояние глубокого культурного шока. Здесь культурного, так как «овошники» одновременно испытали чувство, схожее с ощущениями литературного персонажа Али-Бабы, впервые посетившего пещеру разбойников.
Измученный кровопотерей, близкий к уходу в бессознанку Крутов, завидев своих бывших коллег, досадливо скривился: азартное выражение лица старшины Канищева не оставляло у него сомнений в том, что уж эти «случайные пассажиры» сумеют найти «бесхозным» деньгам достойное применение. И намерение «передать средства в Фонд мира» даже если теоретически ими и рассматривается, то располагается оно далеко не в первой десятке прочих иных вариантов.
Бойцы присели на корточки подле буквально с неба свалившегося на них счастья и попытались на глазок прикинуть: сколько же здесь? И в этот момент «пришла беда, откуда не ждали»: в комнату неожиданно возвратился… Андрей. Молча и бесцеремонно он отодвинул «овошников» в сторону, сгреб с пола деньги, побросал их все, до последней бумажки в металлический ящик тайника и подхватил добычу на руки. Таким образом, счастье старшины Канищева и его напарника оказалось мимолетным. Каким, собственно, оно в большинстве случаев и бывает.
– Все-таки решил машину купить? – с плохо скрываемой усмешкой спросил, а вернее будет сказать простонал, Женя.
– Ага, – мрачно кивнул Мешечко. – Ту, на которой Наташку с того света вывозить станем!..
Санкт-Петербург,
21 сентября 2009 года,
вторник, 02:26 мск
Огромная медицинская палата с большим, чуть ли не во всю стену окном и всего с одной койкой, стоящей строго по центру.
Наташа лежит с закрытыми глазами.
Ее обнаженное тело, прикрытое простыней, сплошь облеплено какими-то проводочками-трубочками.
