Ознакомительная версия.
И специально оставила на крыльце свои красные «лодочки», чтобы он ненароком не проехал мимо.
Однако, радости тоже не было в ее взгляде.
Скорее — легкая печаль, и укор.
«Ну, разумеется, укор — промелькнуло в отступающем сознании Макеева — А как же иначе? Я виноват перед ней. Бросил, оглушенную, беспомощную, в кювете. Трусливо бежал»
— Не знаю….
Женщина, наконец, заговорила.
Тихо и немного нараспев.
Так читают свои стихи задумчивые поэты, отрешенные от всего земного.
— Но, если вы видите меня, и слышите мой голос, значит жива.
— Как вы себя чувствуете?
— Я не чувствую…. Я давно уже не чувствую себя. Мне даже показалось, что я смогла, как Таис…. Но вы — здесь. Значит, снова не получилось.
— Что — не получилось?
— Уйти.
— Куда уйти?
— За грань. Ее иногда можно увидеть, и тогда — переступить. Таис увидела. А я — нет.
— Вы Майя?
— Да, пока вы можете звать меня так. Но знаете, там другие имена. Совсем другие.
— Где там?
— За гранью.
«Она сумасшедшая.
И ничего не помнит про аварию.
Все ясно.
Нужно аккуратно выбираться отсюда.
И все.
Никакой мистики»
Мысли были ясными, логичными, и совершенно справедливыми.
Это Макеев тоже понимал отчетливо.
Но — медлил.
Что-то мешало ему уйти, словно, некий, настоящий, главный итог поиска был еще впереди.
Неожиданно для себя он спросил:
— Могу я зайти в дом?
Женщина не ответила.
Повернувшись, она скрылась в темном проеме, не притворив за собой дверь.
Макеев счел, что это может быть приглашением, и осторожно — гнилые доски предательски прогибались под его тяжестью — поднялся по ступеням.
Переступив порог, он сразу же оказался на полутемной террасе.
Окна были завешены каким-то тряпьем, а все пространство захламлено беспорядочно составленной мебелью.
Пахло сыростью и гнилью.
Он аккуратно миновал террасу, и оказался возле еще одной двери, тоже гостеприимно распахнутой.
За ней была комната, попав в которую Сергей понял, почему терраса так плотно заставлена рухлядью. Очевидно, туда вынесли всю, или почти всю мебель, которая прежде находилась в доме.
По крайней мере, эта комната была совершенно пуста.
Он не сразу понял, есть ли в ней окна, и только потом заметил тонкие полоски света, пробивающиеся сквозь плотные, черные шторы, в нескольких местах.
Значит, окна были.
Сейчас в комнате царил зыбкий полумрак.
По углам, прямо на полу стояли четыре пустые бутылки из-под шампанского, превращенные в некое подобие подсвечников.
В горлышко бутылок вставлены были толстые свечи, слабое мерцание которых освещало комнату.
Пол выкрашен был в черный цвет.
В центре начертан белый круг, а внутри его — еще один — поменьше.
Внутри окружности, белые — на черном, изображены были какие-то загадочные фигурки и знаки, отдаленно напоминающие астрологические символы.
Но Макеев не силен был в астрологии.
Женщина сидела на полу, за пределами странной окружности, придвинувшись к ней вплотную.
Она действительно, ждала Макеева.
Как только, он вошел, протянула руку, указывая место напротив себя, по другую сторону круга.
— Вы можете сесть…
Он разглядел на полу маленькую черную подушку, вроде диванного пуфика, и неуклюже опустился на нее.
— Это место Таис — задумчиво сказала женщина. — Но не смущайтесь, его уже можно занять. А мое пока занято. — Она легко постучала ладонью рядом с собой, словно, указывая, какое именно место пока занимать не следует.
— Вы — подруги?
— Нет, что вы, мы сестры, разве вы не знали? Это важно.
— Близнецы? — спросил Макеев, и в груди у него разлился знакомый, «судьбоносный» холодок. Он был почти уверен в том, каков будет ответ.
— Двойняшки. Так говорят здесь. Там мы станем единым целым. Потому это и важно, что мы сестры. Иначе ничего бы не получилось. Понимаете?
— Нет.
— Это просто. Это самое простое из всего. Вы поймете. Перешагнуть за грань может только полная душа, воссоединившаяся со своим отражением. Потому люди почти никогда не могут переступить грань. Мало кому удается встретить отражение своей души.
— Скажите, а когда Таис ушла за… грань? Какого числа? Может, вы помните случайно?
— Это совсем не случайно. Это и есть самое главное. Такая ночь наступает редко. Мы долго ждали.
— Какая ночь?
— Грань становится зримой в Вальпургиеву ночь, но только в полнолуние. Понимаете? Они обязательно должны совпасть — полная луна и Вальпургиева ночь…
— Это была ночь на первое мая?
— Ну, конечно! Видите, как быстро вы догадались! Значит, там этого хотят. Я так и поняла сразу, когда вы появились
— И Таис ушла из дома этой ночью?
— Мы ушли вместе. Грань нужно искать. Она открывается внезапно. Те, чья душа не встретила свое отражение, тоже могут ее увидеть, но ничего не смогут понять. Яркая полоска лунного света во тьме, и все. Но это и есть грань. Мы вышли из дома в полночь, как только взошла луна. И пошли, каждая своей дорогой. Так положено. Таис нашла грань. А я — нет.
— Значит, она не вернулась?
— Конечно, не вернулась. Она перешла за грань. Оттуда не возвращаются.
— И вы не пытались ее искать?
— Искать? Но что я могу найти здесь? Она — за гранью. А мне остается только ждать, когда снова наступит такая ночь…. Это случится нескоро. Но другого пути нет.
Домой он возвратился в полном смятении.
Искать больше было нечего.
А то, что он обнаружил, было еще более невероятно, чем самые невероятные версии, которые выдвигались накануне.
Автоответчик в числе прочих сообщений, добросовестно записал мелодичный голосок секретарши Ани:
«Сергей Александрович, напоминаю вам, завтра съемка Гориной. Вы договаривались на прошлой неделе»
Часом позже, встревожено:
«Сергей Александрович, звонил пресс-секретарь Гориной, спрашивал, кому заказывать пропуска. Ждет ответа.»
Через полчаса в полном отчаянии:
«Сергей Александрович, перезвоните, пожалуйста, в редакцию, дайте указание, кто поедет к Гориной, если вы не сможете.»
Через час в абсолютной панике:
«Еще раз звонил пресс— секретарь Гориной. Я сказала, что вы будете сами. Что теперь делать?!»
— Значит, буду сам. — Сказал Сергей Макеев автоответчику.
Звонить, объясняться, организовывать замену у него просто не было сил.
Утро выдалось солнечным.
Весна словно бы одумалась.
Капризы — капризами, но была уже середина мая, и, стало быть, время ее стремительно истекало.
Придет июнь, и взоры людей устремятся в лето.
О нем станут судачить, строить планы, рассуждать о том, каким ему быть.
А ее, весну, если и помянут вдруг, то исключительно недобрым словом.
Дескать, мерзкая весна выдалась в этом году.
Грязная и слякотная.
Не хотелось весне такой славы.
И она, напоследок, разулыбалась миру так ласково и нежно, что растаяли даже сердца чугунных и каменных исполинов.
Слезы умиления катились по щекам изваяний и омытые свежей росою, молодели лица великих, отлитых в металле и высеченных из камня.
Плакал неистовый певец водосточных труб на площади, носящей его звучное имя.
Неподалеку от него, слезы навернулись на глаза великого поэта.
И совсем неожиданно разрыдался засиженный голубями лохматый экономист, чудом уцелевший в вихре демократических преобразований.
Елена Павловна Корсакова ехала на работу по весенней Москве, и от души радовалась солнцу, несмотря на то, что поток транспорта на мостовых был плотным, и, как всегда, агрессивным.
В машине работа приемник.
Передавали обзор журнальных новинок.
Лена прислушалась, времени на глянцевые журналы почти не оставалось — а так, можно было получить хотя бы общее представление.
«…» Ловушки для Золушки» — называется материал Татьяны Лаврушиной. Но не спешите с выводами, речь идет вовсе не о кинематографе.
Его героиня Лола Калмыкова — модный персонаж, «нефтяная леди», возглавляющая сегодня крупнейший нефтяной холдинг, впервые рассказывает о том, что давно обсуждали вполголоса.
Имя этой женщины овеяно легендами….
Пять раз ее жизнь висела на волоске.
Пять жестоких, тщательно спланированных покушений, сорвались…. по воле случая. «Или судьбы?» — задается вопросом Татьяна Лаврушина и вместе со своей героиней пытается найти ответ…
Перестроиться в правый ряд, чтобы притормозить возле газетного киоска, оказалось довольно сложно.
Но Лена упрямо и не без риска пробивалась к тротуару.
Она еще не вполне отдавала себе отчет, чем вызвано столь острое и непреодолимое желание, но была абсолютно уверена в том, что подчиниться ему следует незамедлительно.
Ознакомительная версия.
