Ознакомительная версия.
Они с Дроздом решили, что искать причину покушений нужно в том нелепом событии, что случилось утром у Стрельниковой. Что, если они ошиблись? Быть может, корни растут из ее визита к Рыбакову? А злополучный манекен вовсе ни при чем?
«Вспоминай, вспоминай, вспоминай! – приказала она себе. – Что могло случиться у Рыбакова? Что прошло незамеченным мимо тебя?»
Она закрыла глаза и погрузилась в тот день, когда приехала к Олегу. Вот его дом, вот она идет за ним по коридору, осторожно переступая через собачьи миски, доски, какие-то обломки – и что еще? Ах да, рукав от халата. Рыбаков дрался с кем-то и оторвал его? Убийца – врач?
Да-да, конечно, врач! Он испугался, что она присвоит себе обрывок, а каждому врачу известно: если кто-то заберет оторванный рукав, то новый на халате уже не вырастет. Теперь по ночам врач будет приходить к ней и стонать: отдай мой рукав! Отдааай! И в руке у него будет черная-пречерная клизма.
Света сама застонала от бессилия. Боже, почему ее мозг рождает такую ахинею?!
Вспоминай!
Вот они разговаривают… О чем? Что-то о режиссуре, о фильме «Золотой теленок»… Света даже зажмурилась от напряжения. Почему она способна в деталях воспроизвести обстановку комнаты Олега, но никак не может припомнить содержание их разговора?
«Потому что ты воспринимаешь мир глазами, а не ушами, – подсказал здравый смысл. – На слух его воспринимает Дрозд. У тебя дождь – серый, а у него – тихий. Чувствуешь разницу?»
Света чувствовала, но это ничем ей не помогало.
Память сохранила одно: Рыбаков был чем-то недоволен. Недовольство прорвалось лишь один раз и касалось…
– Режиссер!
Вот оно! Рыбаков утверждал, что провал хорошего актера – всегда «заслуга» режиссера. Он высказал это неожиданно эмоционально и резко.
«Я тогда еще подумала, что к ним у него свой счет».
А кто у нас режиссер? Виктор Стрельников.
Света вдруг вскочила, осененная новой идеей. Что, если Рыбаков незаметно подложил ей что-то? Дискету, флешку… Улику, которая опасна для Стрельникова. Как она оказалась у Олега и что это за улика – второй вопрос. Для Светы важно то, что эта вещь могла попасть к ней.
Она достала из шкафа джинсы, поискала в карманах. Обнаружился неиспользованный проездной на метро и сто рублей, скрученные в узелок. Света развернула купюру и тщательно изучила на предмет наличия чисел, инструкций и загадочных номеров, написанных от руки.
Интуиция ее не подвела. На лицевой стороне купюры действительно обнаружилась надпись. Корявым почерком на ней было выведено: «передай другому и будет счастье».
– Счастье, – вздохнула Света. – С большой буквы «Ща».
Больше в карманах ничего не нашлось. Ни ключей от таинственных дверей, ни флешек с гигабайтами компрометирующей информации, ни даже банальной записки, в которой излагалась бы суть происходящего. Вкратце. Конспективно. Так и так, в моей смерти прошу винить Витю Сэ, который… который…
Который что?
Свете не хватало фантазии придумать, в чем покойный Рыбаков обвинял Витю Сэ. В бездарности? В уклонении от уплаты налогов? В другом убийстве? Не слишком ли много убийств на одного режиссера?
Возле миски требовательно пискнул Тихон, отвлекая ее от размышлений.
– Ну, ты же недавно ел, – сказала Света и с ужасом поняла, что подхватила от следователя слово-паразит.
Кот с трагическим лицом понюхал пустую миску и заявил о себе громче.
– Ну, хватит. То есть просто хватит! Я тебя полчаса назад кормила.
Кот тоскливо посмотрел в миску. Затем так же тоскливо посмотрел на Свету. Выдержать этот взгляд мог только исключительно бессердечный человек.
Или владелец исключительно прожорливого кота.
– Ничего не дам!
Кот понуро отошел от миски. С каждым шагом ребра его выпирали все сильнее. На глазах Светы упитанный, как сосиска, зверь превратился в изможденного сироту. Усы обвисли, взгляд потух. Теперь это было несчастное, недокормленное животное, навсегда травмированное голодным детством.
Сердце Светы не выдержало. Она достала пакетик корма и щедро положила целую ложку. Подумала – и добавила немножко сверху.
– Тиша! На!
Кот подбежал к ней, радостно мрякая на ходу, и с ушами зарылся в миску. Он ел, чавкая и урча, словно его не кормили двое суток.
Вылизав миску дочиста, кот пришел к Свете на диван, лег возле нее, сыто сопя, и приткнулся головой к ее руке. Через минуту Тихон спал, похрапывая, как престарелый мопс.
А Света поглаживала его и улыбалась – первый раз за этот долгий день.
Машина мчалась по Ленинградскому проспекту. Вел на этот раз Дрозд, заявивший, что, во-первых, он больше не в силах складываться пополам в Светином «Ниссане». А во-вторых, после концерта не пил ничего, кроме стакана минеральной воды.
Последний аргумент сразил Свету наповал.
– Ты так реагируешь, будто я запойный алкаш, – заметил Дрозд, лихо ныряя в узкий просвет между двумя «Пежо».
– Я просто… – Света смущенно замолчала.
– Что просто? Давай, режь правду-матку, не стесняйся.
В детстве, услышав выражение «режь правду-матку», Света живо представила несчастную толстобокую правду-матку, которую ведут резать. И рыдала, пока ей не объяснили ее ошибку. Но образ впечатался в память намертво, поэтому, услышав предложение Дрозда, Света содрогнулась.
– Не буду резать, – решительно сказала она. – Пусть живет. А удивилась я просто от неожиданности. Концерт ведь прошел хорошо, ты мне сам сказал. Я думала, ты мог выпить чисто символически, за удачное выступление.
Она нахмурилась и взглянула на Дрозда. Тот вел расслабленно, почти небрежно. Но быстрота его реакции поражала Свету, которая сама водила с двадцати лет.
Он и сейчас выглядел расслабленным, даже посвистывал иногда. Но что-то в его лице Свете категорически не понравилось.
– Леш, выступление провалилось, правда? – упавшим голосом спросила она. – Все прошло плохо?
– С чего ты взяла?
– Ты не стал мне рассказывать, чтобы я не расстроилась? Ты поэтому такой трезвый, да?
– Света!
– Я бы и не расстроилась, – горестно сказала она и шмыгнула носом. – Подумаешь, одно неудачное выступление!
Дрозд что-то глухо прорычал.
– Это у всех бывает, Леш! Даже «УмаТурман»…
Впереди загорелся красный, и машина плавно затормозила. Дрозд повернулся к Свете.
– Нет, ты все-таки эмоциональный пень, – убежденно сказал он. – Выступление прошло отлично! Прекрасно прошло, замечательно, удивительно! Я сам офигел. Ждал меньшего, честно. А не выпил я ни капли, потому что знал, что утром нам с тобой нужно будет ехать к этой певичке!
– Ты не мог знать! Я только час назад ей позвонила!
– Света! Я был уверен, что мы куда-нибудь поедем. Если не к певичке, значит, на станцию. Если не на станцию, значит, к следователю. Куда угодно! Или ты думала, что я позволю тебе мотаться по городу одной?
– Я собиралась отсиживаться дома.
– А разыскивать этого козла кто будет? Пушкин?
– Полиция! Следователь теперь знает то же, что и мы.
– Причем половину знает от нас, – язвительно напомнил Дрозд. – Как там было у Жванецкого? «Теперь не газета нам, а мы газете новости сообщаем. – Правда ли, что здесь мост будут строить? – Правда, – сообщает газета, – верно!»
Света заступилась за следователя:
– Без него мы не узнали бы про пистолет.
– Согласен, это важно.
Некоторое время ехали молча.
– Если ты не хочешь ничего предпринимать, давай все отменим, – вдруг сказал Дрозд.
– Как это отменим?
– Очень просто. Позвонишь своей Лере, объяснишь, что ничего не получается. Мы вернемся домой, и ты будешь отсиживаться там, как мышь в норе. До тех пор, пока его не поймают.
Света задумалась. Предложение было заманчивым.
С того момента, как они вышли из подъезда, она ни секунды не чувствовала себя спокойно. Прятаться за широкую Лешкину спину ей претило, и она храбро вышагивала рядом, но ощущала себя мишенью на ножках. Попадут-не попадут? И сколько очков выбьют, если попадут?
Раньше Светлана и не предполагала, что вокруг их дома столько подходящих мест для засады. Можно спрятаться за углом или вон в тех кустах боярышника, которые словно нарочно посадили для этой цели. Отличное место за машиной – стреляй, сколько хочешь! А старенький гараж-ракушка, который уже два года собирались снести, вообще идеален для покушения. Можно встать за ним, а можно залезть на крышу…
Света замерла и вцепилась в рукав Дрозда.
– Там… на крыше… Гараж! – шепотом крикнула она.
– Это мальчишки, – сказал Дрозд, отцепляя ее пальцы и беря за руку, как ребенка. – Я их уже видел. Пойдем, пойдем.
Над гаражом поднялись две коротко стриженые головы. К уху одной головы был прижат телефон, и до Светы донесся писклявый голос:
– …в музыкалке… Мам, ну чего ты!
«В музыкалке он, как же», – подумала Света, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. – Маленький врунишка».
В машине Дрозда она перевела дыхание. Лешка гонял на старушке-«Хонде», которую любовно звал вездеходиком. Умом Света понимала, что застрелить ее можно и в машине, но все равно почувствовала себя куда увереннее.
Ознакомительная версия.
