Мои спутники указали на кресло в третьем ряду, очевидно, заранее зарезервированное для меня, и вышли в боковую дверь, рядом со сценой. Я не спеша огляделся, стараясь не выказать неуместного любопытства. Кроме меня в зале находились сотни полторы-две людей, в том числе несколько женщин. Присутствовавшие располагались поодиночке и небольшими группами в передней половине зала. Хотя у меня отличная, к тому же специально тренированная зрительная память, я не заметил ни одного знакомого лица, несмотря на то, что за последнее время просмотрел немало альбомов с фотографиями известных и не очень известных преступников, дельцов теневой экономики, взятых на заметку деятелей искусств и тому подобное. Эти же люди почему-то не попали в круг внимания органов, хотя все говорило о том, что они представляют для них немалый интерес. Впрочем, учитывая, что за последние тридцать лет чуть ли не треть взрослого населения страны прошла через места заключения и так или иначе соприкасалась с преступным миром, в этом не было ничего удивительного: просто на всех не хватило бумаги и фотохимикалиев.
По залу прошел тихий гомон — на сцену вышли несколько человек и расселись за столом президиума. В отличие от обычных собраний, он не был накрыт красной скатертью. В зале, насколько я мог заметить, вообще не было ничего красного — ни портьер, ни драпировок, ни обивки мебели, даже в нарядах немногочисленных женщин, даже на галстуках мужчин — ни одного красного пятна. "Красное — западло", — вспомнил я старое воровское правило. Я забыл это табу, но к счастью, хотя и чисто случайно, на мне тоже не было ничего такого, что могло бы вызвать раздражение придирчивого блюстителя уголовных традиций или зоркого племенного быка.
Другим отличием было отсутствие привычного ритуала встречи членов президиума. Не было ни аплодисментов, ни исполняемого стоя гимна, ни снисходительных кивков и сановных рук, поднимаемых в успокаивающем ликование зала жесте. Обращаясь к присутствовавшим, председатель собрания и выступающие употребляли слово «друзья» или «братья», последнее придавало собранию оттенок религиозного сборища какой-то подпольной секты.
В остальном, мероприятие мало разнилось от десятков, если не сотен, собраний, совещаний, конференций и симпозиумов, на которых мне довелось побывать, даже скука, написанная на лицах сидящих в зале и, казалось, витающая в воздухе, была точно такой же, обволакивающей и усыпляющей. Несколько необычным было лишь обилие самой современной демонстрационной аппаратуры и оснащение мест в зале. Я даже не сразу разобрался, для чего предназначены все эти многочисленные кнопки и рычажки на пульте перед креслом, к чему призывают появляющиеся на маленьком экране дисплея надписи и что значат то и дело вспыхивающие разноцветные лампочки. Но постепенно мне стало ясным, что вся эта "малая механизация" позволяет без привычного для наших собраний шума и гама проводить голосование, высказывать с мест свое мнение, получать по ходу доклада дополнительную информацию, повторять заинтересовавшие вас реплики и целые фрагменты уже прозвучавших выступлений и так далее.
Ознакомление с пультом настолько увлекло меня, что я не очень внимательно слушал ораторов, тем более, что начали они, как водится, с обрисовки общего положения в стране и мире, правда, с несколько специфическим уклоном в деятельность, не одобряемую законом. Произносились фамилии и названия организаций, ничего мне не говорящие, обсуждались финансовые мероприятия довольно крупных размеров, что объясняло заинтересованность остальных присутствовавших, поскольку, в отличие от меня, они, вероятно, получали определенные дивиденды.
Объявили перерыв, и все начали выходить из зала в боковые двери. В фойе располагались уютные диванчики, на придвинутых к ним журнальных столиках красовались цветы. В конце фойе размещался буфет с богатым выбором напитков и "шведским столом".
— Что будете пить, Джек? — услыхал я за спиной и обернулся.
Передо мной стоял "человек в красном халате", только на этот раз он был одет в строгий костюм, приличный для мероприятия такого рода. Даже «бароны» преступного мира вынуждены соблюдать определенные условности. Я не видел его ни в зале, ни в президиуме, очевидно, он появился недавно.
— Ничего, кроме минеральной. Что-то печень пошаливает в последнее время, — лицемерно заявил я.
— Хотите сохранить трезвую голову? — понимающе усмехнулся он. Похвальное намерение, она вам сегодня пригодится.
Мы взяли бокалы, я с минеральной «Славянской», он — с коктейлем «Хайболл», приготовленным краснощеким барменом. "Интересно, обслуживающий персонал берет чаевые?" — подумал я. Но, как оказалось, все было бесплатным, точнее, за все было заплачено заранее. И не только деньгами. Во всем, что я ел и пил в этом буфете, мне мерещился солоноватый привкус крови.
— Привет, Антон, — к нам подошел высокий худощавый человек с бокалом в руке. — Я не помешал?
— Салют, Слава! Рад тебя видеть. Как поживают камчатские крабы?
— Крабам худо, Антон. Навалились на побережье все — японцы, китайцы, корейцы, даже австралийцы забредают. Почувствовали слабинку! Пора бы навести порядок в наших водах. Ну, да ничего, скоро все будет в наших руках. Выйдем на свет Божий, появятся настоящие хозяева, не хищники.
— К тому идет, Слава, будь уверен. Познакомься, это Джек. Большой буян, но сегодня пьет одну минеральную и не опасен. Джек, хочу представить вам Славу — король Камчатки и прилегающих островов.
— Ваше здоровье, Джек. А островов скоро не будет. Продадут их японцам за «тойоты», транзисторы и другую дешевку. Такое богатство задаром отдаем! Не научились на примере Аляски — за землю зубами надо держаться. Эх, даром наши морячки за те скалы кровь проливали!
Насколько я знал, южная часть Курильской гряды была оккупирована без единого выстрела, так что о крови он сказал для красного словца.
— Ничего, Слава, не горюй, на твой век хватит, не жадничай, — утешил его Антон.
— На мой-то хватит, за державу обидно!
Я видел, что наш собеседник говорит искренне. Непонятно, за какую державу ему было обидно: за ту, законы которой он нарушал всю свою сознательную жизнь, или за некую идеальную, существующую только в воображении, в невольно сформированном имперскими традициями за много поколений представлении об "историческом жизненном пространстве", где, как пелось в популярной довоенной песне: "Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим". Главным, конечно, было "не отдадим". Он чувствовал себя полноправным наследником, на глазах которого непутевый отец проматывает родовое поместье. И готов был поторопить естественный конец расточителя.
— Говорят, затевается что-то крупное, Антон?
— Да, ходят такие слухи…
— Но насколько это надежно, можно ли вкладывать туда наши кровные? Ты ведь знаешь, как трудно они нам достаются. А с другой стороны — больно уж заманчиво. Если выгорит, многие проблемы решатся сразу. Что посоветуешь?
— Я советов не даю, Слава, ты же знаешь. Решай сам. Я лично участвую не только деньгами.
— О, если так… Надо подумать. Ты парень фартовый, удача за тобой на веревочке ходит, но и ты оступиться, споткнуться можешь. Я одну картину недавно видел, старого художника, забыл, как его зовут. Так там слепые с палками и торбами через всякие колдобины и ямы по дороге бредут цепочкой, друг за друга держатся. А поводырь у них, похоже, сам ничего не видит, но уверенно так ведет всю компанию прямо к обрыву… У тебя с глазами как, все в порядке? Что молчишь, Сусанин?
Лицо "человека в красном" на мгновение стало страшным, как дуло пистолета, глаза превратились в два кусочка льда. Но уже в следующую секунду он снова надел маску спокойной доброжелательности.
— Кто не рискует, Слава, тот не пьет шампанского. Боишься, так сиди на своем мешке, запасись только коловоротом.
— А это еще зачем?
— Будешь дырки японцам в днищах делать, чтобы твоих крабов не ловили. Заминировать проливы тебе ведь слабо!
— Чудак ты, Антон! Все шутишь. Ладно, послушаем, посмотрим. О, вон Череп идет, пойду поговорю с ним.
И он устремился с недопитым бокалом в руке к человеку, чья кличка была вне всякого сомнения вызвана видом его совершенно лысой шишковатой головы, обтянутой коричневой кожей так туго, что явственно выступали все ее кости, выпуклости и впадины, разве что не просвечивали черепные швы. Странно, что с такой приметной внешностью он не попал в нашу картотеку. Впрочем, так выглядят многие, страдающие язвой желудка или серьезным заболеванием печени.
— Зачем меня пригласили, Антон? — спросил я после небольшой паузы. В ваших финансовых делах я не разбираюсь, капитал у меня весь в кармане брюк помещается, островов тоже нет. Я тут на какой роли?
— Не спешите, Джек, приглядывайтесь, привыкайте. Пусть и на вас посмотрят, принюхаются к вашему запаху наши волки. Помните, как в «Маугли» у Скалы Совета стае показывали молодых волчат? Это что-то вроде ежегодного собрания пайщиков-акционеров. Здесь собираются люди, держащие в своих руках "теневую экономику", а точнее — настоящую жизнь страны. Конечно, главные решения выносятся в узком кругу, но обеспечить им поддержку может только такая вот сходка. Поэтому сегодня я хочу выступить с предложением, которое давно уже готовил. После него вы все поймете, вам отводится в моих планах заметная роль.
