— Что ж, — ответил Жантом, — живите здесь как друг, как гость, свободный в своих передвижениях. Если у вас возникнет желание выйти, выходите. Но, разумеется, для пользы дела, чтобы удобнее наблюдать за мной. Если вам хочется посидеть здесь, почитать или что-то написать, пожалуйста. Но следите за телефоном. Отмечайте всех, кто мне звонит. И еще внимательно наблюдайте за мной и обо всем рассказывайте доктору. Ну, например, принесите магнитофон и записывайте все, что я говорю ночью во сне.
— Все это нелегко сделать, — констатировал Рюффен. — Главное, вам это обойдется дорого при сомнительных результатах. Когда мне надо начать?
— Если можно, прямо сейчас.
— Ну уж нет. Мне надо принять кое-какие меры. Начнем с того, что один я не справлюсь. Мне нужен помощник, но не волнуйтесь, этим займется агентство. У меня есть нужные люди. Кроме того, дайте мне время завершить два-три небольших дела. Через четыре дня. Согласны?
Жантом вдруг принял озабоченный вид.
— Мсье Рюффен, — спросил он, — полагаю, что вы связаны профессиональной тайной?
— Разумеется. А что?
— То, что я безоглядно доверился вам… Мне стыдно. Не хочу, чтобы вы начали расспрашивать врача: «Этот Жантом… Все ли у него в порядке с головой? Стоит ли делать то, о чем он просит?
Рюффен дружески взял его за руки.
— Успокойтесь. Наше ремесло приучило нас работать с самыми разными клиентами.
— Но ведь я, — продолжал настаивать Жантом, — особый случай. Поймите, что это особый случай. Я не обычный клиент. Поэтому, прошу вас, не обсуждайте меня с доктором Бриюэном. Просто послушайте его.
— Не волнуйтесь. И ждите. Четыре дня — это не так долго, всего четыре дня. Ваш друг окажется слишком уж хитер, если проявит себя за это время… Подождите. Еще несколько вопросов. Нет ли у вас впечатления, что кто- то сюда приходил? Что здесь что-то искали? Что какие- то вещи находятся не на своем месте?
— Откровенно говоря, не знаю. Хотя да, порой у меня возникает такое ощущение.
— Вы проверяли состояние одежды, обуви? Нет? Тогда займитесь этим. Ведь чтобы выйти из дома…
— Я обычно пользуюсь служебной лестницей. Но иногда спускаюсь к жене, она живет этажом ниже, а потом еду на лифте.
— Она вас часто посещает?
— Никогда. К ней хожу всегда я.
— Хорошо. Я принял к сведению. Вы храните здесь важные бумаги? У писателя обычно целые папки с заметками, записями, набросками работ.
— Только не у меня. Я никогда ничего не храню. Нигде.
— И у издателя?
— То же самое. — Жантом постучал себя по лбу. — Все здесь.
— Вы знали жертвы?
— Нет. Никогда даже их не видел.
— У вас есть друзья или близкие, с которыми вы ведете переписку?
— Я никому не пишу.
— Любовной связи нет? Вынужден спросить это,
— Нет.
— Ни с женщиной… ни с мужчиной?
— Прошу вас.
— Короче, несмотря на свою профессию, в парижской толчее вы живете отшельником.
— Да. Я с самого детства был одинок. Сам этого хотел. Мой брак — совершенно непонятная вещь, но можете его рассматривать как абсолютно нелепую попытку найти общение.
— А ваша жена не злится на это?
— Нисколько. Свои чувства и сентиментальные переживания она отдает читательницам. И поверьте, это ей приносит доход.
Рюффен прервал разговор.
— Ну что ж, начнем, пожалуй, с понедельника, — предложил он. — А пока отдохните. Погуляйте. Дайте своей болезни передышку. Помните, что я займусь вами серьезно.
У Жантома на глазах вдруг выступили слезы.
— Спасибо, — пробормотал он. — Видите, как глупо, при малейшем переживании… Я так не привык, что мне помогают. Спасибо. Что бы я ни делал в прошлом, вижу, что вы меня прощаете. И еще, хотелось бы… но вы, наверное, откажете.
— Все равно говорите.
— Так вот… Хотелось бы… Знаю, мое желание сущий идиотизм, но это придало бы мне уверенности, я ведь вроде бы спокоен, но все равно боюсь. Хотелось бы иметь револьвер… разумеется, небольшой… И даже незаряженный. Я просто чувствовал бы его у себя в кармане. Ощупывал бы его… как связку ключей. Возвращаясь домой, не испытывал бы перед дверью такой тревоги. А вдруг там кто-то прячется?.. Может, я сам. Нет? Вы не хотите.
Детектив помолчал, ища слова.
— Дорогой мой, — проговорил он наконец, — если узнают, что я дал вам оружие, у меня тут же отберут лицензию.
— Когда я был мальчишкой, — проговорил Жантом, не слушая его, — на мельнице у меня было духовое ружье со стрелами. Как же я с ним играл! Чувствовал себя таким сильным. Сейчас мне этого не хватает. Во мне сидит некто, чувствующий, что я безоружен. И галоперидол не избавил меня от него.
— Послушайте, — сказал Рюффен. — Если вам действительно так хочется иметь револьвер, купите пугач. Он продается в любом оружейном магазине. Никакого разрешения не требуется. Его покупают даже женщины. Выглядит он как настоящий револьвер, но стреляет совершенно безобидными патронами.
— А документы потребуют?
— Возможно, спросят удостоверение личности. Ничего больше. Разумеется, не ссылайтесь на меня. Как я буду выглядеть? Ведь частный детектив должен защищать лучше, чем дамский пистолет… Итак, договорились, с понедельника за вами начнет следовать ангел- хранитель, а здесь вас охранять буду я. Вам лучше?
— Намного. Спасибо.
Жантом проводил Рюффена. Никогда раньше он не испытывал столь опьяняющего чувства освобождения. Он вышел прогуляться по бульвару, где еще играл утренний свет, вызывавший в нем возбуждение, как в лучшие дни. У него есть цель, и он неспешно к ней направляется. Торопиться некуда. Мистер Хайд забыт. Впрочем, рядом с частным детективом он ничего не стоит. На площади Сен-Мишель Жантом уверенно вошел в магазин «Гастин-Ренет». Продавец сразу же одобрил его выбор. В наше время надо принимать меры предосторожности. Пугачи хороши тем, что на первый взгляд ничем не отличаются от настоящих пистолетов. Такие же на вид, тот же вес, значит, выглядят столь же опасными. Потенциальный бандит не станет разбираться. Просто убежит. Жантом, чтобы доставить себе удовольствие, попросил показать несколько моделей, ощупал их, взвесил на руке, прицелился. Это чертовски занятно. Гораздо приятнее, чем покупка браслета или кольца. Сделал вид, что колеблется, как будто он — профессиональный стрелок. В конце концов выбрал короткоствольный револьвер, показавшийся ему более грозным по сравнению с другими, длинноствольными пистолетами, как будто бы пришедшими из вестернов. К тому же рукоятка деревянная, медового цвета. Приятная и гладкая на ощупь. Располагает к себе.
— Прекрасная модель, — одобрил его выбор продавец. — Зарядить?
— Пожалуйста.
Продавец покрутил барабан, вставил патроны.
— Кобуру не надо, — сказал Жантом. — Буду носить так.
Пневматическое ружье забыто. Теперь у него в кармане брюк револьвер. Да, он тяжел, но вес его успокаивает. Придает Жантому равновесие, удерживает его на правильной стороне жизни. Он как бы настраивает на нужный тон, становится чем-то вроде дополнительного «я», прилепляясь к мысли, успокаивая ее, мешая ей распылиться, устремиться на призыв мистера Хайда. Но мистера Хайда нет. Есть мерзкий преступник, на которого Рюффен наложит руку. В кармане револьвер понемногу нагревается. Жантом больше не одинок.
Жантом угостил себя хорошим обедом влюбленного в «Лаперузе». В обычные дни, из-за постоянного напряжения, все эти блюда перевариваются плохо. Но сегодня, благодаря Рюффену, он почувствовал освобождение и сам себя пригласил. И принял приглашение без церемоний. И вот теперь, когда он сидит за столиком в приятной обстановке, в голову приходят только радостные мысли. В одну из следующих ночей, когда какую-нибудь старушку постигнет трагическая участь, Риффену не составит труда доказать, что его клиент не выходил из дома. «А когда я сам ясно увижу конкретный факт, установленный профессионалом, — подумал он, — закончится весь этот кошмар. Мистер Хайд станет для меня просто великолепной литературной темой, которую я смогу развивать по своему усмотрению, и он не будет больше терроризировать меня». Правда, тут же возникло возражение. А если в новом преступлении Жантом обнаружит символы, обращенные именно к нему и непонятные никому другому? Ну что ж, тогда Рюффену придется раскрыть планы преступника и выяснить причины его ненависти.
Жантом с наслаждением потягивает вино. Рюффен придет через каких-нибудь двадцать четыре часа, и от него в тысячу раз больше пользы, чем от Бриюэна, ведь он занимается не постановкой диагноза, а конкретными делами. Кусочек торта «татен»? Почему бы нет. И может, даже небольшую сигару с кофе.
Ресторан понемногу пустеет. У Жантома нет никакого желания возвращаться ни к Дельпоццо, ни домой. Не знал он, что жизнь — такая приятная штука, но как это выразить поярче? Расплатился по счету, не взяв сдачу, и пошел по набережной Сены, с головой, полной слов, ищущих друг друга, порхающих, как задиристые воробьи. Долго ходил по улицам, перекресткам, тротуарам, гораздо лучше знакомым его ногам, чем ему самому. Остановился перед стеллажами Ломона.
