— Несомненно, — проговорил Бриюэн, — но разве можно совершить четыре убийства только ради того, чтобы навредить Жантому?
— Нет, дело не в этом, — ответил Стоб. — Вы забываете, что жертвы были богаты, к тому же все краденое комиссар нашел у Ломона. Так что Ломон действовал, думая не только о Жантоме, он прежде всего хотел извлечь из каждой операции материальную выгоду. Но потом, по окончании каждого дела, убийца обставлял сцену по указанию Ломона. Могу сказать, что он тоже сидит в тюрьме.
— Да, — пробормотал Дельпоццо. — Начинаю понимать.
— Ошиблись они в том, — проговорил Бриюэн, — что использовали больного, не понимая, что имеют дело со взрывоопасным материалом. Ведь анонимное письмо, которое Жантом получил в день трагедии, — это искра, взорвавшая бомбу.
— Его написал Ломон, у него ведь дар подделывать почерки, — объяснил доктор Стоб. — Любовница заполучила рукописи Жантома. Ему оставалось только имитировать его руку.
— Мне кажется, — подал голос Бриюэн, — главная их ошибка заключалась в том, что они написали фразу, которая наверняка должна была спровоцировать кризис. «Пора признаваться. Ты ведь знаешь, что это ты». Ведь бедный Жантом вот-вот открыл бы истину, которой никогда не осмеливался взглянуть в лицо. И, если позволите, говоря как психиатр, то есть выдвигая, возможно, неверное толкование, все же осмелюсь высказать мысль, что он не хотел быть поджигателем, но в то же время черпал из этого предположения огромную гордость. Он одновременно был и тем, на кого страшно взглянуть, и зрителем, пытающимся смухлевать, закрывая глаза пальцами. Думаю, в нем все-таки таилась огромная страсть к поджигательству. Разумеется, я не присутствовал при его кризисах, но ознакомился с карточками доктора Лермье. Одна из них явно указывает на мать Жантома.
И это уж слишком! Представьте себе такой ужасный психологический конфликт. Огонь! Это самое сильное, самое смелое, самое запретное его действо, и вот у него отнимают это ужасное преступление, насилуют его, объявляя его невиновным. Никогда!
— Абсолютно с вами согласен, — сказал доктор Стоб. — Преступление — часть его мечты.
— Он так и не излечится? — спросил Дельпоццо.
— Не думаю. Но ведь он преодолел свое бесплодие. Нашел счастье.
— А его жена?
— После такой рекламы ее последний роман просто вырывают из рук. Преступление мужа — ее самая большая удача.
— Можно прочитать несколько строк из того, что он написал?
Доктор Стоб открыл папку и протянул Дельпоццо фотокопию одной страницы. Издатель надел очки и начал читать:
«Вероятно, это всего лишь сбой, нарушение какой-либо секреции, нехватка какого-то витамина, отказ одного из ферментов вступить в химическую реакцию с другим, и всего этого достаточно, чтобы мозг превратился в мрачную пустыню, иссохшую и бесплодную субстанцию, кладбище окаменелых слов, где уже больше не вызреет образ или изящная фраза, подобная нежному голубому цветку».
Вернул фотокопию и покачал головой.
— Это все? — спросил он.
Доктор Стоб беспомощно развел руками.
— Это все, что мне удалось спасти, — первую страницу рукописи. Пришла его жена и потребовала отдать ей все остальное. Она заявила, в резких тонах, о своих правах супруги. Она постепенно уносит все.
— Что же она с этим будет делать?
— Неужели не ясно! Она издает мемуары. Хочет даже написать к ним предисловие.
— Если она запросит не слишком много, — сказал Дельпоццо, — вероятно, мы сумеем договориться.
«Дьявол из машины» (лат.), по аналогии с «богом из машины» в античных трагедиях. (Примеч. перев.)
