Суркин. Нет. Я боялся, что кто-нибудь пройдет. Но никого не было. И окна туда не выходят, двор глухой.
Капитан. У вас есть, скажем… недоброжелатели? Или, может, кто-то пошутил?
Суркин. Хорошенькие шутки! Нет, недоброжелателей у меня нет. (Устало.) Но это не я, поймите. Вам нужно искать настоящего убийцу.
Капитан. Мне хочется вам верить, Юрий Петрович…
(Я переключил магнитофон, вернулся назад и еще раз прослушал последние фразы. Когда я разговаривал сегодня с Суркиным в рыбном управлении, мне показалось, что, если б даже он и захотел сыграть, у него ничего не вышло бы: он не годился в актеры. Слова “это не я!..” звучали достаточно искренне.
Потом я пустил ленту дальше).
Капитан. Но есть еще одна невыясненная деталь. (Снова скрип ящика). Вам знакома эта штука?
Суркин (после паузы, слегка удивленно). Да, это кастет. Это… мой кастет.
Капитан. Не торопитесь. Посмотрите внимательней.
Суркин (не так уверенно). По-моему, мой… Вот дубовый листок. Кажется, мой. Но как он попал к вам?
Капитан. Именно этим кастетом был убит Тарас Михайлович Ищенко!
(Стук: вероятно, Суркин уронил кастет на пол.)
Суркин (дрожащим голосом). Свой кастет я выбросил в отхожее место прошлым летом на даче моего родственника Крамвичуса. Я жил у него целый месяц.
Валдманис. Почему вы повезли его выбрасывать так далеко?
Суркин. Не знаю. Все-таки оружие… Наверное, боялся, что найдут и прицепятся: откуда, зачем хранил?
Валдманис. Не знаете или боялись?
Суркин. Совершенно справедливо. Боялся.
Валдманис. Ваш родственник знал о кастете?
Суркин. Нет.
Капитан. Где находится дача?
Суркин. Я могу поехать и…
Капитан. Поедем мы сами. Вы укажите место.
Суркин (тихо). Понимаю. Все обстоятельства против меня. Но он должен быть там. Должен.
Капитан (спокойно, как учитель, ведущий урок). Значит, существуют два кастета, похожих как родные братья. Близнецы, так сказать. Один тот, которым было совершено убийство, другой — ваш. Вы знали, что полагается за хранение холодного оружия?
Суркин. Да. Потому и выбросил. К нему подбирался мой племянник, мальчишка, и я вспомнил о нем. А до этого он валялся у меня в ящике для инструментов. И, как вы сами понимаете, товарищ капитан, без всякого применения.
Капитан. Кто видел у вас кастет?
Суркин. Затрудняюсь сказать.
Капитан. Подумайте, это очень важно.
Суркин. Н-не знаю. Генрих Осипович, может быть, видел: он часто берет у меня инструменты.
Капитан. В каких вы с ним отношениях?
Суркин. В самых хороших. Мы отлично ладим.
Капитан. Он знает, что вы выбросили кастет?
Суркин. Вряд ли.
Валдманис. А Пухальского вы знаете?
Суркин. Кого, простите?
Валдманис. Пухальского? Он приехал в командировку на мебельную фабрику, был у Буша в гостях.
Суркин. Нет. Не знаю. Может быть, видел в лицо, но по фамилии не знаю.
Капитан. Вы у кого-нибудь видели подобный кастет?
Суркин. Нет.
Капитан. Как вам достался ваш?
Суркин. Нашел на улице, когда немцы отступали. Зачем-то взял, просто так. Я был тогда молодой, собирал всякую дрянь.
Капитан. Понятно. Нам придется задержать вас на некоторое время.
Суркин. Это арест?
Капитан. Буду откровенен: по закону я должен вас отпустить, взяв подписку о невыезде. Против вас нет прямых улик. Кроме кастета, конечно.
Суркин. Я выбросил свой кастет в прошлом году.
Капитан. Буду очень рад, если мы его там найдем, Юрий Петрович. Но вы нам должны помочь. Кто-то написал на вас анонимку. Очень важно для следствия выяснить: кто? Скорей всего это сделал убийца. Но если он узнает, что вы арестованы, возможно, он будет вести себя посвободнее…
Суркин. А что скажут на работе, когда узнают, что я… сижу?
Капитан. Если вы не виноваты, вам нечего беспокоиться. Мы потом сами поедем к вам на работу и все уладим. Будете героем. А пока потерпите.
Суркин. Понятно, товарищ капитан. И… спасибо, что верите.
Капитан. Вам дадут бумагу. Я попрошу вас написать все, что вы нам рассказали. Укажите точно, куда выбросили кастет. Самое главное: подробно напишите все, что вы знаете об Ищенко радзутского периода.
Суркин. Как, простите?
Капитан. Ну, о том времени, когда вы служили в горуправе, а Ищенко — в полиции.
Суркин. Понял вас. Постараюсь все вспомнить.
Валдманис. Еще минуточку, Юрий Петрович. Почему вас все-таки так интересовал Ищенко? Ну, служил он в полиции, ну, узнали вы его. Но ведь вы так стремительно бросились за ним, что даже забыли выключить воду. А вы еще неважно чувствовали себя в этот день. Вы боялись упустить его? Почему?
Суркин (после паузы). Я отвечу. Я знаю, это свидетельствует против меня, но я отвечу. Он тогда… в сорок третьем году, ударил по лицу женщину, которая… с которой… словом, я был к ней неравнодушен.
Валдманис. За что он ее ударил?
Суркин (горько). С его точки зрения, он был, наверное, прав. Она оскорбила его. Она сказала, что только подлец может носить форму, которую носит он. Это было на улице. Он отпустил какую-то шутку, увидев ее, а она… она ответила.
Валдманис (быстро). Что с ней было потом?
Суркин. Ничего. Все кончилось благополучно. Он не арестовал ее и не донес на нее. Но он ударил ее на моих глазах… Я, конечно, ничего бы ему не сделал. Ноя хотел напомнить ему эту сцену. Просто напомнить. Ему, наверное, было бы неприятно. (Совсем тихо.) А мне хотелось, чтобы ему было неприятно… Эта женщина — моя жена.
Валдманис. Понятно, Юрий Петрович. Понятно… Извините, еще вопрос: вы что-нибудь слышали о партизанском отряде, который действовал здесь во время войны?
Суркин. Конечно. Это было громкое дело. Весь отряд погиб.
Валдманис. Никто не спасся?
Суркин. Говорили, что нет.
Валдманис. Вы знали лично кого-нибудь из партизанского отряда или городского подполья?
Суркин. Нет. Я вообще мало кого знал здесь. Я же жил в Радзуте.
Валдманис. А Круглову вы знали?
Суркин. Мне о ней рассказывали. Ее казнили, а дом сожгли. Как раз рядом с домом, где я сейчас живу.
Валдманис. Кто рассказывал, не помните?
Суркин. Нет, к сожалению. Тогда ж и рассказывали, после войны. Сколько времени прошло!
Валдманис. Да, да. А то, что Ищенко был партизаном, вы знали?
Суркин. Первый раз сейчас слышу. Он же служил в полиции! Ага, понимаю, по заданию…
Валдманис. Вы встречали Ищенко в Радзуте, А здесь, когда переехали?
Суркин. Нет.
Валдманис. Что ж, благодарю вас.
Капитан. Спасибо, Юрий Петрович.
— Все, — сказал начальник горотдела КГБ Валдманис, сидевший рядом: он вместе со мной слушал запись.
Валдманис не спешил начать разговор.
Я представился ему, когда пришел, и он сидел молча, пока я крутил пленку. Сейчас он отошел в угол комнаты и стал там что-то перекладывать, время от времени поглядывая на меня. У него была крупная седая голова, стриженная ежиком. Фигура бывшего тяжеловеса. Двигался он уверенно и быстро, несмотря на полноту.
— Как вам нравится наше “секретное” окно? — Он кивнул на невинный пейзажик, висевший на стене. — Дом строил немецкий барон, на черта ему эта штука понадобилась, неясно. Тайны мадридского двора, а?.. Мы случайно обнаружили механизм. Погода вам нравится? Город наш? Вы вообще часто бываете на море?
Он сел и уставился на меня, подперев рукой голову. Я знал, что мальчишкой восемнадцати лет он работал в охране Ленина. “Интересно, на что способен этот молодой человек? — вероятно, думал он про меня. — Столичная штучка! Скор, наверное, на действия, а посидеть подумать — на это их не хватает. Молодо-зелено”.
— Крепкий орешек, а? Это дело? — Он откинулся в кресле. — Как вам Суркин? — спросил он.
— Меня очень интересует, связан ли его приход с анонимкой? Он молчал и мог молчать дальше. Вы ему верите?
Тут я немного схитрил. Я уже составил себе определенное мнение о Суркине. Но я хотел посмотреть на все это как бы со стороны — чужими глазами.
