— Александр Иваныч, — быстро заговорил Лейсман, — мы можем договориться, Алексан… Эй, Петров, Калиниченко, Вертел, сюда!.. — вдруг завопил он мерзким фальцетом старого кастрата.
— Слишком поздно, Аркаша, — процедил Тимофеев, все так же не разжимая великолепных белых зубов. — Слишком поздно.
И одним резким мощным движением он свернул Лейсману шею. Хрустнули позвонки, глаза финдиректора нелепо выпучились, язык завернулся набок… Тимофеев разжал руки, и обмякшее тело Лейсмана медленно сползло на пол.
— Жалкий выродок, — пробормотал Тимофеев, — да в тот момент, когда ты обрек Тимура на смерть, ты сам подписал себе смертный приговор…
Он вышел в вестибюль, где встретил бегущих навстречу встревоженных охранников. Движением руки он остановил их.
— Лейсман говорит с президентом, — произнес он, — не стоит их беспокоить.
— Но нас же… — начал было один из амбалов.
Тимофеев косо посмотрел на него, и здоровенный детина виновато потупился под взглядом шефа.
— Можете считать, что вам почудилось, — сказал он. — Вертел, тащи-ка в машину Светлова, мы уезжаем. А ты, Калина, волоки туда же «мусора», которого я влегкую вырубил.
— «Мусора»? — переспросил Калина, он же Калиниченко, среднего роста крепыш с тупыми светлыми глазками и темным ежиком на круглой голове. — Ты же говорил, что…
— Экие вы сегодня разговорчивые! — рявкнул Тимофеев. — Я сказал!..
Те разбежались выполнять приказания, а Тимофеев глянул на часы и произнес:
— Очень хорошо… У меня есть еще пять с половиной минут.
И с этими словами он решительно шагнул к двери, ведущей в секретный бункер перцептиновой лаборатории.
— Тимофеев?!. — еще раз повторила я, не веря своим глазам.
— Все на выход — быстррро! — приказал он, взмахнув рукой.
— И мы?.. — спросил Казаков, выходя из бункера и невинными глазами глядя на неожиданного спасителя.
«Ненормальные люди, — мелькнуло в голове, — их спасли от смерти, а они не чувствуют благодарности или даже элементарного облегчения».
— Быстрее! — повторил Тимофеев. — И попрошу без фокусов. Если что, стреляю без предупреждения.
— Ты убил Анкутдинова и Лейсмана? — поравнявшись с Тимофеевым, неожиданно для самой себя спросила я.
— В машину! — вместо ответа приказал он. — Петров, отведи их в мой «Лексус». Быстрее, Анатолий Антоныч! — произнес он, хмуро глядя на медленно взбиравшегося вверх по лестнице из подвала сотрудника лаборатории.
— Сколько там осталось, Тимофеев? — спросил тот.
— Минуты две. Быстрее, быстрее!
Я ждала Тимофеева на выходе. Мимо меня здоровенный охранник пронес тело Кирсанова с разбитым лицом и глубокой раной на голове. Другой детина в камуфляже выволок на руках носилки и в одиночку загрузил в багажник черного «Лексуса». Я не успела рассмотреть, кто лежал на этих носилках, да едва ли смогла бы, потому что человек этот с ног до головы был укрыт белой простыней.
— Выведите из гаража анкутдиновский «мерс», мы все не поместимся в моем «Лексусе», — велел Тимофеев, властно глядя на охранников.
Те в ужасе попятились.
— Минута, Александр Иваныч, — пробормотал Калина, — осталась минута…
— Ладно, отгоните мою тачку к воротам, чтобы не зацепило осколками, — махнул рукой Тимофеев и начал открывать ворота автомастерской. Ведь, как ни смешно, на первом этаже действительно была автомастерская.
— Сорок секунд… тридцать… двадцать… пятнадцать… десять… — считал Калина, в испуге глядя на часы.
Белый шестисотый «Мерседес» легко сорвался с места и выехал из лаборатории.
— Пять, четыре, три, два, один… Ну… — протянул амбал.
Взрыва не последовало. Тимофеев хлопнул дверцей «мерса», выйдя наружу, и недобро нахмурился. Но в тот же миг стены здания дрогнули, ослепительный блеск прорезал тяжелый стылый воздух, и страшный грохот рушащихся стен потряс до основания окрестности. Огромное облако дыма и пыли взметнулось в небо, расползлось в стороны, накрыв и нас, и, когда оно рассеялось и осело, на месте недавней лаборатории была только груда дымящихся развалин.
— Отвезите их в больницу, — сказал Тимофеев амбалам, ткнув пальцем на «Лексус», куда те поспешно запихали перед этим безжизненные тела Кирсанова и человека, накрытого простыней. И по всему выходило, что этим человеком был Светлов.
— В какую? — спросил Вертел.
— В нашу, при заводе, идиот. Все-таки лучшая в городе! — с досадой буркнул Тимофеев.
— Понятно, господин президент! — хитро осклабившись, ляпнул Калина.
Тимофеев постучал ему пальцем по лбу, но ничего не сказал и подошел к нам.
— Ну, вот и все, Таня, — чуть улыбнувшись, сказал он. — Лейсман хотел сменить руководство «Атланта». Что ж — для меня воля покойного — закон. Садитесь в машину Анкутдинова, поедем.
— Куда? — спросила я.
— А ты собралась здесь жить, что ли? — переспросил Тимофеев. — Садись.
Мы выехали с территории завода в гробовом молчании. Мы — это Тимофеев, Кузнецов, Казаков, Анатолий Антонович и я.
— Только не подумай, Иванова, что я занимаюсь благотворительным спасением заблудших душ, — вдруг сказал Тимофеев. — Я оказал всем вам услугу, за которую потребую ответных дружественных действий.
— Тимофеев, ведь ты негодяй, — сказала я, — ведь ты знал, что сегодня все будет именно так!
— Но что все-таки произошло? — стуча пальцами по колену, спросил Анатолий Антонович.
— Лейсман убил Анкутдинова, — ответил Тимофеев, — он давно имел зуб на шефа, но не подворачивался удобный случай. А тут вдруг все само плывет в руки.
— Где же тогда Лейсман?
— Продолжает выяснять разногласия с Анкутдиновым, — цинично усмехнулся Тимофеев, — но уже на том свете.
— Ты убил Лейсмана, Саша? — упавшим голосом произнес Анатолий Антоныч.
— Он сам выбрал смерть, — проговорил Тимофеев почти торжественно и обернулся к Кузнецову и Казакову: — Я полагаю, у вас есть немало неотложных дел, молодые люди, не так ли?
— Понимаю, — отозвался Кузнецов, — разговор не для наших ушей. Александр Иваныч, добросьте нас до универа, если вас не затруднит, и мы с готовностью исчезнем.
— В универ? — воскликнул Казаков, глядя на Кузнецова, как на отпетого и катастрофического олигофрена. — На хрена?
— Ты хочешь вылететь, что ли, кретин? — отпарировал тот.
— А что у нас сегодня?
— Зачет, — Кузнецов извлек из кармана записную книжку. — Вот, записано.
— А по какому?
— А по… — Кузнецов дал ответ, едва ли способный внести ясность касательно предмета сдачи, но свидетельствующий о полном равнодушии бравого студента относительно этого предмета.
— Ладно, не надо материться, — заметил Тимофеев, — выходите, вот ваш университет. Но только… — он повернулся к двум друзьям и покачал пальцем у них перед носом. — Ни слова, ясно? Сболтнете лишнего, не сносить вам головы, братцы.
— Ясно, — ответили оба с враз посерьезневшими, строгими лицами, — мы понимаем, Александр Иваныч.
— Ну ты глянь на этих двух, — сказал бритый молодой человек по фамилии Сергеев, тот самый, что рассказывал Светлову о перцептине, — вылезают из шестисотого «мерса»!
— Я знаю этот «мерс», — ответил ему аналогично стриженный приятель, — на нем анкутдиновские номера.
Сергеев захлопал глазами, провожая взглядом нарочито разминувшуюся с ним парочку…
* * *
— Куда мы едем? — спросила я.
— За пленочкой. Той самой, которая была записана со столь любезно установленного тобою «жучка», — произнес Тимофеев.
— Почему ты думаешь, что я отдам ее тебе?
— Потому что тебе невыгодно не отдавать ее мне.
— Я так понимаю, ты мне угрожаешь? — насупившись, спросила я.
— Ты плохо понимаешь, — отрезал он, — хотя твой IQ все еще больше двухсот.
— Что ты мне хочешь предложить?
— Ты уверена, что я хочу?
— Иначе ты оставил бы нас в подвале, — докончила я.
— Вот это верно, — он припарковал машину недалеко от корпуса, где помещался ОБНОН. В пяти шагах от нас я увидела свой собственный автомобиль, оставленный здесь еще утром, когда я приехала на работу к Кирсанову.
— Прокурор уже знает о существовании этой пленки, — произнесла я, — и собровцы уже ждут сигнала.
— Я верну эту пленку через полчаса, — ответил он, — и ты пойдешь с нею к прокурору и объяснишь, что вмешательства органов не потребуется, благо преступники разобрались между собой, и так основательно, что даже гробовщик не нужен. Вот моя просьба, которую ты исполнишь за то, что я спас тебя и твоих друзей. Это послужит к тому же гарантией того, что вы проживете долгую и счастливую жизнь, а не закончите ее в канаве сегодня вечером.
Серые глаза его раскрылись и холодно блеснули.
— Иди, — произнес он неожиданно мягким и вкрадчивым голосом, — и принеси ее из машины.
