— Ладно, я тебе верю. Ты в этом деле специалист. А как выглядели эти «странные»?
— Да никак, — ответил Гришка и тут же принялся детально их описывать. Я выслушала подробное повествование об их внешности, на самом деле ничем не примечательной, об их обыкновенной — не дорогой и не дешевой — одежде. Получила я и сведения об их возрасте — от двадцати трех до двадцати четырех с половиной. Причем Гришка долго объяснял, почему он уверен, что возраст его посетителей колеблется именно в этих пределах. Наконец его содержательная лекция приблизилась к концу. Я услышала много поучительного, но единственный вывод, который я могла из всего этого уверенно сделать, был неутешительным — я их не знаю. А если и знаю, то они настолько обычны, что я не могу их вспомнить. Но версия у меня все-таки есть: вполне возможно, что это люди Геннадия Владимировича Кольцова. Это легко все объясняет: и вопросы, и цель их визита, и то, почему Кольцов все так хорошо знал обо мне.
Гришка, молчавший уже минуты две, наконец решил нарушить затянувшуюся, по его мнению, тишину и обиженно произнес:
— Вообще-то я закончил.
— Да-да, прости! Я задумалась над тем, что ты мне сказал. — Между прочим, чистая правда.
— И что?
— Спасибо, ты мне очень помог!
— Пожалуйста, — Гришка было расцвел, но тут же вновь посерьезнел и добавил: — Ты, это… будь осторожней. А то мне что-то не понравились эти типы.
— Обещаю. А теперь отдавай мой кофе, и я поскакала.
Я схватила кофе, свела сложную церемонию прощания до минимума, пропустила мимо ушей все ценные указания насчет того, как именно мне нужно беречь свою драгоценную особу. Ох, что-то на протяжении всего этого расследования обо мне очень уж заботятся и друзья, и недруги. Не к добру это!
Выйдя на улицу, я немедленно начала делать кощунственные с точки зрения моей безопасности вещи: тормознула чью-то машину (это в одиннадцать-то вечера), села в нее и доехала до своего дома. Водитель оказался очень милым и разговорчивым дядечкой и, как ни странно, не предпринял никаких попыток похитить меня или нанести мне увечье.
Дома я как следует проверила, действительно ли в моей квартире никого нет. Осмотр меня удовлетворил: квартира, включая холодильник, была пуста. Ну и ладно, есть не хочется, кофе есть, сигареты тоже, можно приступить к делу. Пожалуй, сначала мы позвоним Наталье Семеновне, а потом уже можно будет без помех сидеть и думать.
Я подошла к телефону, и вдруг меня словно что-то толкнуло. Я смутно подумала о засаде в моей квартире, о зеленом пикапе с вмятиной, о том, что за мной следят, и о жучке, который я поставила в ту самую машину. Я взяла в руки телефон, внимательно его осмотрела и обнаружила жучок, довольно примитивный, но надежный.
Мысленно себя похвалила: хоть и устала, но мозги еще варят. Выдернула жучок, отнесла его в туалет и прикрепила к бачку: пусть послушают, это должно их успокоить — отдаленно напоминает шум прибоя.
Ну вот, теперь можно и позвонить. Короткову, естественно:
— Виталий! Это Татьяна. Наталья Семеновна у вас?
— Здесь, здесь. Даю трубочку.
— Таня! Господи, а я думала, опять что-то случилось. Звоню, звоню — и домой, и на сотовый — никаких признаков жизни. Что с вами?
— Да ничего. Просто я только что вернулась домой, а сотового у меня при себе нет, — вообще-то зря я его не вытащила из машины, надо это исправить. — А зачем вы меня искали? Просто так или есть какие-то новости?
— Вы знаете, пожалуй, новости. Возможно, вам это как-то поможет, правда, я еще не понимаю как.
— Что случилось?
— Понимаете, в чем дело… А может, мы лучше приедем? А то по телефону как-то…
— Давайте так: приедет Виталий. На машине. Он заберет меня к вам, там мы и поговорим. Мне тоже есть что вам сообщить.
— Конечно! Он уже выезжает, — заторопилась Воронова.
— Только пускай припаркуется не во дворе моего дома, а на соседней улице, около кафе. Там сейчас много машин, народ топчется — мы не привлечем особого внимания.
— Хорошо. Он там будет через десять минут, — с этими словами Наталья Семеновна отключилась.
А я развела бурную деятельность, поскольку времени было мало. В рекордно короткие сроки приняла душ, переоделась, точнее, натянула все те же многострадальные джинсы, но свитер нацепила свой. Надо, кстати, не забыть вернуть этот, который я одолжила у Сан Саныча.
Так, теперь осталось пересмотреть и обновить содержимое моей необъятной сумки, выключить везде свет, оставив только ночник в спальне — на всякий случай, для сторонних наблюдателей.
Ровно через десять минут я вылетела из своей квартиры, закрыла ее и полезла наверх, на чердак. Лучше уж перестраховаться и не мозолить лишний раз глаза моему почетному эскорту, если он еще не спит. Попала я на чердак на редкость законным способом — открыв его ключами, которые сделала уже довольно давно, посчитав, что этот способ беспрепятственного ухода из дома — самый безобидный.
Я потратила на свое путешествие по чердаку не больше двух минут и выбралась оттуда с минимальными потерями, а именно — стало абсолютно непонятно, зачем я принимала душ.
Да-а, напрасно я надеялась, что наша встреча с Коротковым около кафе останется незамеченной. Нет, у кафе была действительно куча народу, и машина Короткова не бросалась в глаза, как и он сам. Бросалась в глаза я: в массе хорошо одетого, нарядного народа я выгодно отличалась оригинальностью внешнего вида — ровный тонкий слой чердачной пыли на лице, руках и одежде не давал мне затеряться в толпе.
Провожаемая недоуменно-презрительными взглядами направляющихся в кафе дам, я гордо села в машину Короткова и пообещала себе, что как только закончу это дело, немедленно заявлюсь в это кафе, разодетая в пух и прах, и просажу тут кучу денег.
Вся кипя от праведного трудового гнева: я — человек трудящийся, и неважно, как я выгляжу в разгар своего трудового дня (вернее, ночи), я кивнула Короткову и сказала:
— Поехали. И побыстрее.
Коротков с недоумением оглядел меня, но ничего, естественно, не сказал, и мы поехали.
* * *
До квартиры Короткова мы добрались без приключений, и Наталья Семеновна открыла дверь моментально, как будто стояла за ней.
Она начала говорить, не дав мне даже раскрыть рот.
— Таня, вы знаете, я, похоже, знаю, почему все это произошло, — от волнения слова у нее путались.
Мы прошли в комнату, сели.
— Итак, Наталья Семеновна, — я решила подтолкнуть повествование Вороновой, — какая у вас возникла версия?
— Только не могу понять, кто это, а зачем — я, кажется, уже знаю. — Наталья Семеновна волновалась, но держала себя в руках. Немного передохнув, она продолжала: — Видите ли, Таня, я знала, что моя подруга Аня и ее муж были людьми состоятельными. Но состояние это было не совместное, оно практически целиком принадлежало мужу. Естественно, что эти деньги унаследовала Даша. Деньги неплохие, но не огромные. Я планировала, что они пойдут на образование Даши где-нибудь за рубежом. Где — я еще не решила. А воспитывать ее я думала на свои деньги. Как я вам и говорила, родни у Даши немного: дядя ее матери, то есть Дашин двоюродный дедушка, и брат матери, Михаил, дядя девочки. Все. Есть еще, конечно, дальние родственники, но они не в счет.
Я внимательно слушала Воронову, но пока не понимала, зачем мне этот экскурс в историю Дашиного рода и как это может помочь в расследовании. Но Наталью Семеновну не прерывала, тем более что это было невозможно: она говорила не быстро, но абсолютно непрерывно, некуда было вставить слово.
— Но сегодня, как раз после нашей с вами встречи в налоговой, меня посетил нотариус. Он сообщил мне очень интересную новость, которая, как мне кажется, все меняет.
Видимо, новость была не только интересная, но и неожиданная, потому что Воронова остановилась и посмотрела на меня. Я сочла своим долгом показать, что вся превратилась в слух:
— Да, Наталья Семеновна, я вас внимательно слушаю.
— Так вот, — продолжала Воронова, — этот нотариус мне заявил, что выполняет волю покойного Яковлева Николая Константиновича.
Видя мое недоумение, Воронова сочла нужным пояснить: «Это и есть Дашин двоюродный дедушка».
— Так он умер?
— Получается, что да. Я об этом не знала, да я вообще его видела от силы два раза.
— Когда? Вчера? Позавчера?
— Оказывается, неделю назад. Меня не могли найти, потому что произошла какая-то неразбериха с документами. Но сейчас уже все устроилось.
— А зачем вы-то нотариусу? — все еще не понимала я. Мозги, наверное, отбили.
— Господи, Танечка, да ведь я — опекун Даши. А Даша — внучатая племянница этого Яковлева.
— Ах да, конечно. И что?
— То, что она — его единственная наследница, — сказав это, Наталья Семеновна удовлетворенно откинулась на спинку стула и замолчала, видимо, решив, что уже все понятно и говорить больше нечего.
