Ну и какое отношение имели они к ситуации, когда на дешевую квартиру претендуют бывшая заключенная-детоубийца и беременная женщина с ребенком?.. В школьном вестибюле однажды вывесили записку: «Капеллан встречается с девочками в кабинете таком-то по предварительной договоренности или же в пятницу, с половины первого до двух, и в среду, с четырех до половины шестого, для божественных занятий». Ученицы долго хихикали над нечаянным каламбуром этого человека, начисто лишенного юмора. Зато у него наверняка нашелся бы ответ:
— «Се, заповедь новую даю вам: да любите друг друга».[26]
Но ведь это невозможно сделать одним лишь усилием воли. Разумеется, верующие оправдаются: «Господи, покажи нам как?» Впрочем, и тогда Богочеловек, которого никто и не вспомнил бы в наши дни, умри Он тихо и смирно в своей постели, знал бы, что сказать: «Я показал».
Кафе оказалось не самым подходящим местом для решения моральной дилеммы. Вокруг стоял ужасный шум, да и столиков не хватало. Утомленная мамаша со складной коляской в руках и малышом, вцепившимся в ее юбку, нетерпеливо озиралась у входа. Что ж, Филиппа просидела здесь достаточно долго. Оставив под блюдечком со стаканом недопитого кофе пять пенсов чаевых, девушка наконец поднялась, опустила ключи в сумочку и твердым шагом направилась в нужном направлении.
Дэлани-стрит пересекала Мелл-стрит неподалеку от Лиссон-гроув. Это была узкая улочка, по левой стороне которой тянулась галерея из маленьких лавок. В самом конце располагался паб «Гренадер» с роскошной вывеской, за ним под крашеными стеклами таился тотализатор, гудящий, словно пчелиный улей. Далее размещалась витрина парикмахерской, обклеенная рекламными объявлениями производителей лосьонов, на заднем плане которой торчало четыре головы от манекенов. Безжизненные кукольные очи в зияющих глазницах смотрели куда-то вверх, а соломенные парики придавали моделям вид останков жертв гильотины. Для полноты иллюзии не хватало только красного зигзага по краю каждой отрубленной шеи. Через стекло Филиппа увидела двух посетителей, ожидающих своей очереди, и сухопарого старичка, что трудился над затылком клиента, высоко поднимая гребень.
Зеленая дверь с черным номером двенадцать, почтовым ящиком и железным молоточком в стиле викторианской эпохи втиснулась между лавкой старьевщика и магазинчиком зеленщика, некогда занимавшим только первый этаж дома; со временем оба заведения выплеснулись еще и на тротуар. На фасаде зеленной красовалась надпись: «Фрукты и овощи Монти». Прилавок устилал мохнатый коврик грязновато-бурого цвета, на котором не без художественного вкуса были разложены груды всевозможных плодов. Затейливая пирамида из апельсинов таинственно мерцала из сумрака внутреннего магазина. Связки бананов и гроздья винограда живописно висели на перекладине за спиной продавца. Ящики с вытертыми до блеска яблоками, морковью и помидорами выстроились, образуя стройный узор, будто на празднике сбора урожая. Коренастый молодой человек со спутанными, давно не мытыми светлыми волосами до плеч, полноватым радушным лицом и огромными ладонями пересыпал томаты из чашки весов прямо в пакет, протянутый пожилым покупателем, немилосердно укутавшимся в этот летний день, так что под матерчатой кепкой почти сразу же начинались полосатые шерстяные шарфы, а руки защищали теплые рукавицы.
Теперь, когда Филиппа достигла цели, ее разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, ей не терпелось осмотреть квартиру, с другой — почему-то было страшновато взять и вставить ключ в замок. Не то желая поупражняться в самообладании, не то стремясь оттянуть минуту разочарования, девушка заставила себя еще немного поглазеть вокруг.
Лавка старьевщика вызвала у нее любопытство. Снаружи разместилась разнообразная старая мебель: четыре плетеных кресла, тяжелый кухонный стол, заваленный коробками забытых журналов и книжек, древняя швейная машинка с ножным приводом, эмалированный таз для стирки, заполненный керамикой с оббитыми краями, а также всяческой дребеденью из дерева. У ножек стола примостились гравюры викторианской эпохи вперемежку с любительскими акварелями в самых причудливых рамах. Прямо на тротуаре стояла большая картонная коробка с постельным бельем, в которой радостно рылись молоденькие женщины. На витрине нельзя было найти ни единого свободного дюйма. Казалось, произведения искусства просто сложили кучей, невзирая на их качество и, судя по всему, даже на цену. Потрескавшаяся статуэтка соседствовала с изящно расписанными чайными парами, подковы — с подсвечниками, китайское блюдо — с глиняной плошкой, а в центре восседала гордость лавки — антикварная кукла с утонченным личиком из фарфора и пухлыми ножками, набитыми соломой.
Чувствуя на себе любопытный взгляд зеленщика, Филиппа вставила первый ключ в замок и вошла в узкий коридор. Здесь пахло глиной и яблоками, причем довольно резко. Может, оно и к лучшему, поскольку это глушило прочие, менее приятные ароматы. Коридор оказался очень тесным — чересчур неудобно для детской коляски, отметила про себя девушка. К тому же проходу мешали мешки с картошкой и вместительная сетка с луком. Открытая дверь по правую руку вела в магазин, еще одна, со стеклянной панелью, — на задний двор. Филиппа решила наведаться туда после, хотя воображение уже рисовало ей вьющиеся растения и большие белые горшки с геранью. Взойдя по крутым ступеням, застеленным грубым шерстяным половиком, девушка очутилась на маленькой лестничной площадке и осторожно приоткрыла дверь. Глазам предстал санузел. Крупная старомодная ванна неожиданно поразила чистотой, разве что вокруг сточной трубы скопились ржавчина и слизь. Крохотная раковина покрылась коростой от грязи, из мыльницы торчала неизвестно как втиснутая туда жирная мочалка. Высоко над неподъемным коричневато-красным сиденьем унитаза находился сливной бачок с железной цепью, которую удлинили за счет обрывка веревки. Другой обрывок был натянут над ванной, провисая под тяжестью пары джинсов и двух замаранных полотенец.
Филиппа поднялась еще на один пролет — и вот уже перед ней дверь искомой квартиры. Ключ легко повернулся в замке. После подъездного сумрака небольшая прихожая показалась залитой ярким светом, возможно, потому еще, что все внутренние двери были распахнуты. Первым делом девушка пошла туда, где, по ее предположениям, находилась главная комната, которая занимала всю ширину дома. Через немытое окно с отдернутыми шторами падал на пол широкий луч света, и воздух светился от множества танцующих пылинок. Гостиная не впечатляла размерами — где-то пятнадцать на десять футов, зато ласкала глаз благородными пропорциями. Оба окна выходили на улицу, над ними тянулся резной карниз. Слева располагался викторианский камин, украшенный бордюром с изображением виноградных гроздьев, увитых лентами, а сверху была гладкая деревянная полка. Каминную решетку забили пожухшие газеты, вокруг на плитках валялись окурки. К счастью, в воздухе не осталось сигаретного запаха, витал один лишь смутный осенний аромат овощей и фруктов. В общем, комната имела запущенный вид. Краска на оконных рамах потрескалась и кое-где полностью облупилась. Бледно-зеленый ковер перед камином покрывали пятна и круги, как если бы хозяева ставили на пол горячие сковородки. Впрочем, обои с узором из букетиков роз на удивление хорошо сохранились, а некоторая блеклость придавала им нежный кофейный оттенок. И хотя потолок наверняка не белили годами, на нем не возникли угрожающие трещины, да и штукатурка нигде не отходила. Из центра свисал длинный шнур с единственной неприкрытой лампочкой, которая, цепляясь за крюк в стене, в итоге оказывалась над диваном.
Филиппа отдернула вязаное покрывало с рисунком в виде пестрых квадратов и с облегчением увидела свежий матрас. Подушки тоже смотрелись чуть ли не новыми; правда, любое другое постельное белье отсутствовало напрочь. В проеме между окнами стоял небольшой, но еще крепкий дубовый платяной шкаф с резными дверцами, которые отворились почти без усилия, при этом ножки даже не покачнулись. Внутри девушка обнаружила две пустые вешалки, а также три мятых армейских одеяла, источавших запах моли. Кроме того, в комнате нашлись плетеный стул с желтовато-коричневой подушкой, продолговатый стол с выдвижным ящиком и кресло-качалка.
Шершавые льняные шторы, подвешенные при помощи деревянных крючков на устаревшие карнизы из бамбука, выглядели так, будто их ни разу не задергивали; добротное, хотя и морщинистое полотно явно просило утюга. Филиппа окинула взглядом проулок. На другой стороне дороги, ярдах в тридцати слева от окна, располагался еще один паб, под названием «Слепой попрошайка». Это было здание в голландском стиле, под центральным фронтоном которого девушка разглядела овальную табличку с витиеватыми цифрами: «тысяча восемьсот девяносто шесть». Мастерски нарисованная висячая вывеска крайне сентиментального характера почти наверняка не являлась подделкой. Она изображала согбенного седовласого старца с невидящими глазами, которого вел под руку златокудрый ребенок. Довольно узкий проход вдоль стены отделял заведение от пустыря, огороженного забором из рифленого железа. Больше всего этот самый пустырь напоминал улицу после бомбежки, не тронутую со времен войны, — вероятно, был расчищен под стройплощадку и потом оставлен за недостатком денег. Бетон покрылся трещинами; среди пышно разросшихся сорняков припарковались фургон и два седана — с виду настоящие развалины на колесах. Рядом находилась лавка букиниста. Окно было наполовину закрыто, зато два лотка снаружи пестрели зелеными и рыжими обложками дешевой литературы. Дальше примостился универсам, витрину которого облепили объявления о скидках и распродажах. На углу Дэлани-стрит и Мелл-стрит стояла прачечная самообслуживания; из ее дверей вышла цветная женщина, горбясь под весом двух пластиковых пакетов — наверное, с выстиранной одеждой. В остальном улица словно вымерла, предавшись обеденной дреме.
