15
На следующий день, в субботу двадцать девятого июля, Скейс отправился за ножом. Норман родился в Брайтоне, в маленьком привокзальном пабе, и вот впервые за долгие годы решил вернуться туда, однако поездка не имела ничего общего с ностальгией по детству. Приобретение холодного оружия — серьезный шаг; важно было не только сделать правильный выбор, но и удостовериться, что о покупке никто позже не вспомнит. А значит, следовало заниматься поисками в крупном городе, желательно удаленном от Лондона, и лучше в час пик. Вот почему Скейсу пришло в голову наведаться в родной мегаполис. Нелегко выполнять настолько серьезную задачу, плутая по незнакомым лабиринтам улиц.
Поначалу он думал зайти в туристический магазин, купить охотничий нож или кинжал, и даже, внимательно изучив витрину, заглянул внутрь. Ничего подходящего на виду не лежало. Мысль о том, чтобы обратиться к услужливому продавцу-консультанту — и получить вопрос о точной цели подобного приобретения, — вынудила его заколебаться. Побродив между горами теплых курток, спальных мешков и прочего походного снаряжения, Скейс наконец нашел целый набор складных ножей, которые, однако, показались ему чересчур короткими. К тому же Норман боялся, что в спешке не сумеет раскрыть лезвие. Нет-нет, здесь требовалось оружие попроще. Зато через некоторое время Скейс наткнулся на другую, не менее ценную вещь: он купил плотный брезентовый рюкзак цвета хаки с удобной лямкой и двумя железными пряжками.
В итоге он все-таки нашел то, что искал: в кухонном отделе новомодного бытового магазина, там, где на длинных стеллажах выстроилось несметное множество прелестных чайных пар, керамических мисок, простых и очень изящных столовых приборов и всевозможных принадлежностей для готовки. Вокруг царила настоящая толчея. Держа в уме свой кровавый умысел, мужчина бродил среди молодоженов, воркующих над каждой семейной покупкой, родителей с горластыми карапузами, невнятно лопочущих иноземных туристов и покупателей-одиночек, разборчиво приглядывающихся к баночкам с приправами, кофейным жестянкам и консервам. Молоденькие симпатичные продавщицы в летних платьицах увлеченно болтали между собой. Посетители сами выбирали то, что им нужно, клали товар в металлическую корзинку и несли к кассе. В такой обстановке никто не обратит внимания на очередного клиента в бесконечной, безымянной, подвижной веренице людей.
Норман провел долгое время у полки с ножами, проверяя каждый на тяжесть и равновесие, оценивая, насколько удобно рукоять умещается в ладони. В конце концов ему попался подходящий экземпляр — крепкий, для разделки мяса, с треугольным восьмидюймовым клинком и гладкой деревянной ручкой. Похожее на бритву лезвие защищал плотный чехол из картона. Особенно Скейсу понравилось отточенное острие. В самом деле, на первый глубокий удар придется основная сила. Повернуть и вытащить из раны — это уже не более чем рефлекторное действие. Стоя в короткой очереди, посетитель заранее приготовил деньги без сдачи, чтобы за несколько секунд миновать кассу.
Карта улиц Лондона у него уже была, купленный на подаренные сослуживцами деньги бинокль — тоже, оставалось приобрести в Брайтоне еще два предмета. В аптеке мужчина выискал на витрине тончайшие защитные перчатки, в универмаге — прозрачный непромокаемый плащ. Не желая возиться с примеркой, Норман выбрал самый крупный размер. Пусть себе свисает до пола, ведь, если кровь хлынет фонтаном, хозяину потребуется надежная защита. Скейс опустил перчатки в карман, после чего скатал макинтош вокруг бинокля и клинка, упрятанного в ножны. Сверток легко разместился на дне рюкзака, широкая лямка которого удобно легла на плечо.
Норман и сам не ответил бы, почему все-таки надумал заглянуть в «Козу и циркуль». Много подворачивалось причин. Действительно, раз уж он в Брайтоне… Да и паб находился по дороге на вокзал. Кроме того, новая стадия жизни еще дальше уводила от горестей детства; занятно было посмотреть, как сильно переменились знакомые края. Оказалось: ни капли. Темный, приземистый, тесный паб, привлекательный только для завсегдатаев, но отталкивающий своим видом случайного прохожего, все так же бесприютно жался в тень железнодорожного моста. По-прежнему внутри стояли длинные дубовые столы и скамьи, на стенах висели в кленовых рамках те же пожелтевшие снимки брайтонского пирса и рыбаков, выстроившихся группами перед лодками. В окнах угрожающе чернели пасти мостовых арок. В детстве Норман боялся их, почитая за логово чудовищ, не имеющих шей, зато плюющихся смертельно ядовитой слюной. Всякий раз он переходил на другую сторону дороги, при этом отводя глаза и страшась ускорить шаг, дабы не привлечь к себе внимания монстров. Правда, позже, в одиннадцать лет, мальчик заключил с ними негласный договор. Теперь он утаивал остатки еды — хвостик сосиски, ломтик помидора, хлебные шарики, чтобы класть их у входа под первую арку, словно некое приношение. Возвращаясь по вечерам, ребенок проверял, принята ли его жертва. В глубине души он догадывался, что здесь полакомились чайки, а все-таки отсутствие объедков успокаивало. А вот поезда никогда не пугали Нормана. Ночами, лежа в постели, он отмечал в уме каждое прибытие. Руки нервно мяли край одеяла, глаза недвижно смотрели в окно: сейчас послышится предупредительный гудок, и нарастающий гул почти мгновенно превратится в грохот и железное дребезжание, на потолке замелькают ослепительные рисунки, а кровать начнет содрогаться.
Мистер Скейс сиротливо уселся в сумрачном углу салона, обхватил ладонями кружку легкого пива и задумался, припоминая тот день, когда впервые узнал о своем уродстве. Тогда ему было одиннадцать лет и три месяца. Тетя Глэдис и дядя Джордж готовились принимать первых вечерних посетителей. Мать куда-то ушла с Тэдом, одним из бесконечной череды так называемых дядь, которые появлялись в их жизни так же быстро, как исчезали. Мальчик одиноко играл в маленьком темном коридоре между баром и гостиной: распластавшись на полу, выруливал модель биплана в точности на серый квадрат клетчатого линолеума. Уличная дверь распахнулась, послышался звон бутылок, загремели по полу стулья, и дядин голос произнес:
— Где Норм? Мардж сказала, он вроде бы не выходил.
— У себя в комнате, наверное. Джордж, у меня мороз по коже от этого ребенка. Вот ведь уродец! Вылитый маленький Криппен.[27]
— Ладно тебе. Не такой уж он страшный, бедняжка. Папаша, конечно, подвернулся не Аполлон. Зато с пацаном нет никаких хлопот.
— Ну спасибо. Лучше б уж были. Мальчишкам положено шалить. А у этого повадки звериные: вечно прячется и не ходит, а точно за добычей крадется. Слушай, Джордж, ты не брал ключи от кассы?
Голоса понизились до шепота. Норман бесшумно выскользнул за дверь и бросился вверх по лестнице к своей спальне. Перед окном стоял шаткий комод, на котором покачивалось на шарнирах большое старомодное зеркало. Мальчик не помнил, когда последний раз смотрелся туда. Пришлось подтащить стул и забраться на него с ногами, прежде чем взгляду предстали худенькие скрюченные пальцы, добела вцепившиеся в дерево, и в потрескавшейся раме из красного дерева навстречу ребенку поднялось его собственное отражение. Норман долго и бесстрастно изучал выпученные глаза под искривленными стеклами дешевых очков в стальной оправе, прямую челку безжизненных каштановых волос, неспособную закрыть прыщи на лбу, нездоровую бледную кожу. И впрямь урод. Так вот почему его не любит мать. Открытие ничуть не удивило ребенка. Он и сам себя не любил. Осознание того, что он некрасив и, стало быть, недостоин нежной привязанности, всего лишь подтвердило давние, скрытые в сердце догадки. На самом деле оно пришло к нему не сегодня, а скорее проникло с первым глотком теплого молока, ибо еще тогда легко читалось на брезгливом, разочарованном лице матери и в ее ворчанье, не говоря уже об откровенных взглядах других взрослых. Что толку горевать или возмущаться? Он таков, и тут ничего не попишешь. Лучше было бы родиться одноглазым или без ноги. Возможно, люди жалели бы калеку, удивлялись бы его мужеству. Но выглядеть столь гадко — преступление, которое не заслуживает сочувствия, недуг, не оставляющий надежды.
Едва дождавшись возвращения матери, мальчик пошел к ней в спальню.
— Мама, кто такой Криппен?
— Ну и вопросы. Криппен? Тебе-то зачем знать?
— Ребята в школе что-то говорили.
— Жаль, что ребята не нашли более достойной темы для обсуждения. Криппен был настоящим злодеем. Убил жену, разрезал на куски, а потом закопал в саду. Давно это случилось, еще при твоем деде. Хиллдроп-Крисчент, точно, там они и жили! — Ее лицо внезапно прояснилось от гордости за свою память.
— Что с ним стало?
— Повесили, а ты как думал? И хватит об этом, ясно?
Так он не только некрасив, но и морально испорчен. Видимо, душевная и телесная уродливость таинственным образом связаны между собой.
