был абсолютно равнодушен к тому, что о нем думали другие люди. Ему было приятно им нравиться, но его совершенно не беспокоило, одобряют ли они его. Теперь вдруг ему понадобилась не только Сонина симпатия, но и уважение с ее стороны. Это открытие только усилило смятение, царившее в его душе.
Если Соня, когда вошла в комнату больной, и была шокирована переменой во внешности своей подруги, она никак этого не показала. Усаживаясь рядом с кушеткой, она сразу начала рассказывать Луизе о новых приключениях Сэмюэля. Когда Соня уезжала из больницы, хирург покорно осматривал горло Халлен Р. Д., и все медсестры на этаже, где лежал Сэмюэль, забегали время от времени в его палату. Сам инфант, хоть и принимал все эти знаки внимания, взял с Сони обещание, что подобная игра больше не повторится. Возможно, взрослые этого и не заметили, но ему было довольно неприятно.
Луиза рассмеялась и выразила надежду на то, что Сэмюэль теперь сможет дышать, не мешая соседям храпом и сопением. Соня стала рассказывать, зачем она пришла на самом деле.
– Сэмюэль с мамой уедут обратно в Девон-хаус в субботу, – сказала она, – но мне придется остаться в Нью-Йорке на несколько месяцев, это связано с моими литературными делами. Я хотела спросить, сможешь ли ты на время приютить меня. Я терпеть не могу отели и…
Луиза мгновение молчала. Потом она дотянулась и взяла Соню за руку.
– Да, мой маленький несмышленый обманщик, – сказала она. – Ты можешь остаться… и присматривать за мной.
Соня сжала ее руку в своей.
– Есть еще кое-что, – колеблясь, добавила она. – Лори, мистер Бэнгс и я думаем, не будет ли лучше, если мистер Уоррен вернется домой. Ты знаешь, что он сам хотел бы…
Луиза закрыла глаза.
– Да, – сказала она. – Боб хотел бы быть со мной, если бы знал.
Она молчала так долго, что Соня начала думать, что не получит ответа на свой вопрос, и тогда, возможно, принимать решение об отправке телеграммы Уоррену придется ей самой.
Но миссис Ордуэй была не из тех людей, которые перекладывают решение своих проблем на плечи других. Дело в том, что в душе Луизы боролись два чувства – любовь к себе и любовь к брату. Второе чувство, присутствие которого Луиза осознала не так давно, похоже, одерживало верх, об этом свидетельствовал ее ответ Соне.
– Я могла бы попросить его вернуться откуда угодно, но не из медового месяца, – сказала она наконец. – Сейчас он так счастлив. Это чувствуется в каждой строчке его писем. Я хочу, чтобы он был счастлив как можно дольше. Я хочу, чтобы его медовый месяц был долгим и безупречным.
Ее тон изменился.
– Я думаю, что, скорее всего, еще буду здесь, когда он вернется, – добавила она более весело. – У меня тут еще остались кое-какие дела. Но если получится так, что меня уже не будет, то объясни ему, почему я не отправила эту телеграмму.
– Да, я расскажу, – пообещала Соня.
Больше они к этой теме не возвращались.
Тем вечером Лори шел через площадь в тот дом, где снимала комнату Дорис, уверенным шагом, и такую же уверенность он чувствовал в своей душе. Он был готов действовать, но пока не представлял, как именно. План в его голове был все еще расплывчатым, но первый шаг был ясен. Дорис должна переехать.
Он был так убежден в необходимости переезда, что заговорил о нем еще до того, как они поздоровались. Бросив шляпу и пальто на первый попавшийся стул, Лори встал лицом к Дорис, засунув руки в карманы, и его взгляд был мрачен.
– Мы должны увезти вас отсюда, – резко начал он.
Ее глаза, заблестевшие, когда он пришел, потускнели и стали такими же мрачными. Не ответив, она повернулась, подошла к окну и стала смотреть на улицу.
– Он тут? – наконец спросила она, даже не повернув голову.
– Шоу? Боже правый, нет! По меньшей мере я его не видел. Я думаю, в своей слежке он делает передышку на несколько часов в сутки, разве нет?
– О да, он приходит и уходит, иногда тайно, иногда открыто. Сегодня я вообще его не видела почти до самого вечера. Потом он занял свой пост на той стороне улицы, как раз напротив моего окна, и стоял там почти час.
Лори стиснул зубы.
– Чего он собирается добиться этим представлением?
– Я думаю, нескольких вещей. Во-первых, он хочет заставить меня нервничать, и это у него получается, – мрачно добавила она, так и не повернувшись.
Лори неуверенно пересек комнату и встал рядом с ней.
– Вы знаете, – признался он, – я так до конца и не поверил во все это. Даже сейчас я не думаю, что Шоу может вам по-настоящему навредить.
Она кивнула.
– Я знаю. Да и почему вы должны в это верить? Но для меня это подобно кошмару, и я надеюсь проснуться. Иногда я на несколько часов, даже дней, убеждаю себя в том, что это неправда. Другому человеку, должно быть, очень сложно понять, – закончила она.
– И тем не менее, – снова признался Лори, – я не могу забыть об этом. Я не могу думать ни о чем другом.
Она выслушала эту фразу так же спокойно, как и предыдущую его реплику.
– Вам придется очень сложно. Я зря втянула вас в это. С каждой минутой я понимаю это все яснее.
– У вас не было выбора, – с улыбкой напомнил Лори. – Теперь я тут и, как уже предупреждал вас, намерен взять ситуацию в свои руки. Мне кажется, что сейчас для вас лучше всего переехать. Если нам удастся надежно вас спрятать, то я думаю, что смогу преподать Герберту Рэнсому Шоу урок, который никак на вас не отразится.
Она помотала головой.
– Если я перееду, то, по-вашему, как быстро он найдет меня?
– Через несколько недель, возможно, месяцев.
Она снова помотала головой.
– Я переехала сюда несколько дней назад. Он появился ровно через двое суток. Если я опять перееду, это будет лишь новая партия игры в кошки-мышки.
– Но… – начал он.
Она его перебила:
– Я чувствую, что больше не могу выносить этого. – Впервые ее голос сорвался. – Разве вы не можете себе представить, каково это? Просыпаться утром и бояться, что я опять увижу этого типа у себя под окнами? Ложиться спать и спрашивать себя, прячется ли он где-нибудь внизу, на другой стороне улицы или, может быть, стоит прямо у моей двери? Знать, что рано или поздно он будет здесь, что его появление неизбежно,
