веке, описав свои похождения в своем знаменитом произведении «Сейяхатнаме».
— Господи, язык можно сломать, — хихикнул Смирнов, вытирая лоб.
— Взгляните.
С этими словами Серкан протянул чиновнику телефон, на экране которого был изображен писатель-путешественник.
Валерий Валерьевич отложил платок в сторону и, щурясь, приблизил телефон к глазам:
— Не очень-то на Петра I похож.
— Это абсолютно неважно, — уверенно сказал Серкан и плеснул в бокал чиновника белого вина. — Мы убедим, что в Стамбуле памятнику голову поменяют на правильную.
— Ну а костюм? — спросил Смирнов, все еще сомневаясь в успехе дела.
— А костюм такой — потому что скульптор так видит, — невозмутимо парировал турок. — Современное искусство всегда непредсказуемо. Поэтому и привлекает.
— Н-да… что ж, уговорили, — промолвил Валерий Валерьевич и, достав из нагрудного кармана пиджака ручку, начал черкать прямо на салфетке.
— Так, поехали. Первое. В Москве я говорю, что памятник желает приобрести Стамбул.
— Совершенно верно, — подтвердил Серкан.
— Но везти его нужно через Санкт-Петербург, потому что такая схема, — продолжил писать Смирнов. — Потом памятник здесь исчезает… Его переплавляют…
— Да. Но никому до этого нет дела, — сказал турок. — Мы убиваем двух зайцев — москвичи рады, что избавились от него, а стамбульцы вообще не в курсе, что он к ним ехал. И, получается, всем хорошо.
Смирнов озабоченно почесал подбородок, на котором виднелись красные пятна раздражения после бритья.
— С бюрократией придется повозиться… — после недолгих размышлений сказал он. — Но, думаю, дней за… э-э-э… пятьдесят все решим.
— Пятьдесят? Это почти два месяца, — с явным неудовольствием заметил Серкан. — Многовато что-то…
Смирнов развел руками:
— Ничего не поделаешь, слишком длинные цепочки согласования.
Турок кивнул:
— Ну хорошо.
— Вот и очаровательно, — заулыбался чиновник и поднял в воздух бокал: — За памятник.
Серкан взял стакан с минералкой, подмигнув Смирнову:
— За культурные связи.
* * *
По мере того как расстояние между Василием и кабинетом психолога неумолимо сокращалось, таяла его уверенность и представление о целесообразности этой затеи. Рука полицейского уже была готова потянуться к матово поблескивающей ручке, как в голове запоздало шевельнулось:
«А надо ли мне это вообще? Жил ведь я как-то все это время без помощи психолога, может, ну его к лешему?!»
Однако вместо того, чтобы решительно развернуться и уйти прочь, Василий постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел внутрь.
— А, это вы, — вежливо улыбнулся худощавый мужчина лет сорока пяти. — Добрый день, проходите.
Следователь подумал было протянуть руку психологу, но в последний момент передумал и просто коротко сказал:
— Здравствуйте.
— Присаживайтесь, — мужчина указал на небольшой диван, расположенный напротив своего стола. — Давайте еще раз познакомимся. Евгений.
Василий представился и, сев на диван, скрестил на груди руки. Этот жест не остался без внимания психолога, и он что-то отметил в своем блокноте.
— Ну… Рассказывайте, — мягко предложил Евгений, положив ручку.
Василий неожиданно ощутил, как во рту стало сухо, будто в заброшенном колодце.
— Да я… — запинаясь, начал он, — честно говоря, не знаю, как… Понимаете, я просто подумал… Вообще к психологу ходить, по моему мнению, совсем уже край… Но у меня самого никак не получается…
— Подышите, — спокойно сказал Евгений, видя, что пациент окончательно смутился. — Полной грудью, глубоко.
Василий послушно вздохнул.
— Опустите руки, — продолжал Евгений. — Этим жестом вы подсознательно закрываетесь от меня, создаете невидимый барьер. Еще раз вздохните.
Полицейский положил руки на колени и несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул.
— Что именно вас беспокоит? — задал вопрос Евгений.
Василий посмотрел себе под ноги:
— Мне женщины нравятся.
Психолог откинулся в кресле, испытующе глядя на него.
— Так это же вроде нормально, разве нет?
— Очень определенные женщины, — пояснил Василий. — Между тем я женат. Мы с Олей совсем недавно поженились. И… она хорошая, правда. Просто… — он понизил голос, словно боясь, что разговор может кто-то подслушать. — Это другое. Когда меня из-за преступной интрижки с прошлого места работы уволили. А Ольга меня простила.
— А какие вам конкретно женщины нравятся? — уточнил Евгений. — С низкой социальной ответственностью, да?
Василий ничего не сказал, продолжая изучать щели в ламинате.
— Вообще это частая проблема, — успокаивающе сказал психолог. — Существует такой комплекс «мадонны и блудницы» — может, слышали. Даже Зигмунд Фрейд по этому поводу писал: «Там, где такие мужчины любят, у них нет желания, а там, где они хотят, они не могут любить».
— Ладно бы с низкой ответственностью, — проговорил Василий. — Это хоть понятно. Я испытываю влечение к аферисткам. Мошенницам, если быть точным.
— Понятно. Вы обмолвились, что из-за одного инцидента вас перевели на другую работу? Можете рассказать подробнее?
Василий поднял голову, по его лицу скользнула тень болезненных воспоминаний.
— В то время я работал в ОБЭПе, и у нас в разработке была некая мошенница. Я не буду посвящать вас в детали уголовного расследования. Просто во время допросов я не мог ни о чем думать, кроме как об интиме с этой женщиной. Она это сразу поняла и назначила мне встречу. Мол, секс взамен на некоторое смягчение статей, которые ей вменялись.
Теперь Мартьянов смотрел психологу прямо в глаза, и от них веяло холодом:
— Все было подстроено. Пока мы занимались с ней сексом, происходящее снимала видеокамера. Дальше, полагаю, и так все понятно.
— Вполне, — сказал Евгений.
Василий кашлянул и сцепил пальцы в замок.
— Я, наверное, дурацкий вопрос задам… Евгений, надеюсь, об этом разговоре никто не будет знать?
— Нет, разумеется. Все строго конфиденциально.
Полицейский встал с дивана и подошел к окну.
— Самое гадкое — вот этот безумный диссонанс. С одной стороны, я этих аферисток ловлю и отправляю под суд, а с другой — сами понимаете…
— Василий, у меня к вам вопрос, — подал голос психолог. — Вы привыкли подавлять чувства, за которые вам стыдно?
Отвернувшись от окна, Василий взглянул на психолога.
— Не знаю, — протянул он. — Скорее всего. Потому что если их не подавлять, то такой треш начнется, мама не горюй…
— То есть, иными словами, вы не разрешаете себе быть плохим, — подытожил Евгений.
— Ну, наверное… Делать-то теперь что?
— Если коротко — принимать себя таким, какой вы есть. И вашу темную сторону тоже. Полагаю, что я не открыл для вас истину.
На лице Василия появилось страдальческое выражение:
— Но так же нельзя! Я все-таки законник, понимаете?
— Конечно.
— Тогда что, мучиться?!
Психолог подвинул к себе блокнот, начиная в нем что-то быстро писать.
— Зачем же мучиться, — сказал он, не отрывая глаз от писанины. — Для этого я тут и сижу, чтобы облегчить вам жизнь…
* * *
«Ну и какой выбрать сегодня?»
Серкан с задумчивым видом застыл перед рейлами с разнообразно пестревшими костюмами. Каждый раз, выходя на улицу, ему приходилось делать мучительный
