Пальчиком в фиолетовом маникюре она показала на полку с фаллосами.
На следующий день с утра он гладко выбрился, повязал свой самый любимый галстук, из тех, что еще надарила сестрица Танечка, надел строгий темно-серый костюм и отправился на Сенатскую площадь.
«Словно декабрист какой-нибудь!» – подумал Никита и усмехнулся.
Но еще шире лицо его стало расплываться в улыбке, когда, сойдя с автобуса, он представил себе, как в это самое время супервайзорша флоралайфа Илона распаковывает при всех своих коллегах коробку с подарком, которую как раз вот мальчики из службы доставки и притаранили к ним в головную контору. Вот она распаковывает, а товарки завистливо перегибаются через плечо, заглядывают в коробку, что там Илонке прислали?
А прислали ей хрен – на котором он, Никита Всеволодович Захаржевский, и видал весь ихний флоралайф вообще и Илону персонально…
Никита еще раз улыбнулся этой мысли и зашагал в сторону площади с Медным всадником. Там, в здании Сената и Синода, располагался РГИА – Российский государственный исторический архив… Там лежали документы, из которых ему предстояло теперь узнать – кто он, Никита Захаржевский? Каких он кровей? Какого он рода-племени?..
В главном корпусе Государственного архива очень интеллигентная тетенька сказала, что ему следует пройти в корпус, расположенный рядом, – на набережной Красного флота, дом четыре, в особняке Лаваля. Именно там располагается теперь читальный зал архива, где ему работники и подготовят искомые документы.
Все еще внутренне радуясь своей выдумке с прощальным презентом, Никита снова вышел на Сенатскую и направился к Неве. Завернул налево в сторону Дворца бракосочетаний… Вот и подъезд дома Лавалей. Про него вроде как еще и Некрасов писал, мол «львы снаружи сторожат»… Трубецкого отсюда прямо на допрос повезли, вспомнилось Никите из институтского курса. А Илонке, дуре супервайзерской, – ей вот хрена резинового нынче привезли! И Никита снова широко улыбнулся своим мыслям…
В закутке, где сидели работники архива, явно справлялся чей-то маленький сабантуй.
– Кто у вас по департаменту герольдии? – спросил было Никита.
– У нас, вообще-то, обеденный перерыв, – дуэтом ответили две некогда молодые девицы, явно замученные бытом и борьбой с безденежьем. А третья, постарше, та еще и уточнила: мол, не просто обед, а праздничное чаепитие, коллегу с днем рождения поздравляют, а некоторые назойливые посетители только мешают отправлению торжества…
Никиту осенило.
Он учтиво, насколько хватило запаса политеса, извинился перед дамами, велев им оставаться на местах и никуда не уходить.
Выскочил на набережную, тормознул такси и, не скупясь, не считаясь с заряжавшим цену водителем, приказал ехать до ближайшей кондитерской. По дороге купил еще букет цветов… Большущий. Белых, желтых и голубых в хрустящем целлофане. И торт тоже купил большущий. Кремовый с розочками. Не забыл и шампанское.
Виновница торжества аж прослезилась.
– Ада. Ада меня зовут, – сказала она, протягивая руку.
– Ах, это судьба! – галантно отозвался Никита. – Ведь мою маму тоже Адой зовут…
Девушки-подружки тут сразу заулыбались и начали стрелять в Никиту глазками. В угол, на нос, на предмет…
– Откуда вы такой?
Никите налили чаю в граненый толстый стакан, какие раньше, в годы его детства, стояли в автоматах для газированной воды.
– А цветы замечательные, спасибо вам, – говорила Ада, подкладывая Никите торта на листочек белой писчей бумаги.
Именно Ада и оказалась той самой девушкой, что работала по делам Департамента герольдии.
– Вам нужны описи родословных по губерниям, – сказала Ада. – я знаю, как искать, вы завтра приходите, я вам все подготовлю, я даже припоминаю, мне Захаржевские несколько раз попадались, я даже, кажется, заказную опись родословной по Захаржевским видела…
– Заказную? – переспросил Никита, отхлебывая из граненого стакана.
– Видите ли, представители знатных фамилий специально заказывали Департаменту герольдии составление родословных описей, что и именовалось генеалогическими древесами, и департамент делал, а мы теперь храним…
– Значит, где-то здесь есть и наше древо? – спросил Никита.
– Наверное, – ответила Ада, – надо только точно установить, к каким Захаржевским вы принадлежите.
– И это можно выяснить именно здесь, в архиве? – наивно и доверительно спрашивал Никита.
– Мы сделаем все возможное, – сказала Ада. – Завтра заходите, я уже что-то для вас соберу…
Вечером звонила Илона.
– Негодяй! Тебе это так просто не пройдет! Тебя мои ребята в парадной отвалтузят, бошку тебе проломают…
И трубку бросила.
Ага! Значит, задело!..
На следующий день изыскатель генеалогического древа отправился в особняк Лаваля к двум часам. К обеду.
Перед тем как взять такси, в своем гастрономе купил большую подарочную коробку конфет фабрики «Рот-Фронт» и снова торт с меренгами и цукатами.
– Вы нас балуете и закормите так, что мы скоро талии свои потеряем, – кокетливо улыбаясь, сказала та из вчерашних девушек, что в одиночестве сидела теперь в читальном зале за конторкой администратора.
– А где Ада? – поинтересовался Никита.
– Адочка для вас, молодой человек, тонны архивных документов вчера вечером перелопатила и теперь в хранилище отбирает нужные, выписки делает, – как бы с упреком и с тайным значением сказала девушка.
– Ну уж я готов не поскупиться, – в растерянности пробормотал Никита.
– Вот-вот, сводите Адочку в театр, она очень Мариинку любит, особенно балет…
Балет в Никитины планы не входил.
«Я лучше бы деньгами», – хотел он сказать, но вовремя сдержался, потому как к конторке, поправляя на ходу явно новую прическу, приближалась Ада.
– По Мак-Тэвишам, как я и предполагала, почти ничего. Некий Дэвид Мак-Тэвиш с женой Дейрдрой прибыл в Петербург из Эдинбурга в девятьсот первом году, имел аптеку на Каменноостровском, дом сорок два. В революцию следы семьи теряются. Я бы на вашем месте послала запрос в Шотландию, адрес я дам… Теперь по Захаржевским…
Никита многое узнал в этот день.
И прежде всего, он узнал, что работа в архиве – очень трудная и даже вредная работа.
За вчерашний вечер Ада просмотрела сотни документов.
– Я начала с гербовников дворянских родов, – приступила она к своему рассказу. – Видите ли, если, как вы утверждаете, Захаржевские были из дворянского сословия, то сведения о них можно было найти с большой степенью достоверности. Во-первых, потому что учет дворян, особенно родовитых, велся в Российском государстве еще с нашего средневековья. Сохранились так называемые Степенные книги, составленные еще Митрополитом Киприаном в шестнадцатом веке. А уж потом, в просвещенные восемнадцатый и девятнадцатый века, дело с учетом дворян на Руси обстояло очень хорошо. Так, если ваши предки были гражданскими чиновниками, то сведения о них обязательно заносились в ежегодные адрес-календари…
– Что-то типа ху из ху? – переспросил Никита.
– Что-то вроде, – кивнула Ада, – а если Захаржевские служили по военному ведомству, они непременно заносились в ежегодные списки чинов по полкам.
– Но это же адова работа, – пробормотал Никита, и тут же покраснел, устыдившись рискованной двусмысленности своего непроизвольно вырвавшегося каламбура.
– Мы привыкли, – сказала Ада, пропустив каламбур мимо ушей. – кроме того, – продолжала она, – кроме того, существовали еще и так называемые Гербовники дворянских родов. Если вашим предкам за службу или иные заслуги были жалованы титулы, то Главный герольдмейстер разрабатывал для такого случая новый герб, который заносился в гербовник. Тогда же новоиспеченный граф или князь заказывал Департаменту герольдии опись своего рода, то есть родословное древо. Но так было не со всеми дворянскими фамилиями. В частности, гербов и родословных деревьев Захаржевских в нашем архиве я не нашла.
Заметив на лице Никиты тень разочарования, Ада поспешила его успокоить:
– Зато я нашла множество упоминаний о Захаржевских в Родовых книгах Долгорукого, Руммеля и Бобринского. Вот я сделала для вас выписки, – Ада протянула Никите стопку листков линованной бумаги, исписанных мелким каллиграфическим почерком.
Никита вполне отдавал себе отчет в том, что держал в руках результат кропотливого и квалифицированного труда, за что где-нибудь там, на Западе, пришлось бы выложить кругленькую сумму не менее чем в тысячу или две тысячи долларов…
– Спасибо, огромное спасибо вам, драгоценная Ада Владимировна, – бормотал он.
А она стояла и, смущаясь, все поправляла прическу.
«Ах, Ада Владимировна, Ада Владимировна, – сидя в такси, думал Никита, – жалко мне вас, милая Ада Владимировна. И денег вам дать – было бы вас смертельно обидеть, унизить вашу нежную душу… Но вот беда, ухаживать за вами, приглашать вас в Мариинку и в филармонию тоже было бы нечестно. Потому как вы не мой фасон и не мой размер… И ведь заметил я вашу прическу новую, заметил! И ведь понимаю, что недешево она вам обошлась, при вашей-то зарплате… Ах, Ада Владимировна, Ада Владимировна! Как мне вам отплатить за вашу доброту?»
