Ознакомительная версия.
Потом мы оба с тревогой обратили свои взоры к выходу, за которым увлеченно пели птички и дул порывистый ветер. Я на корточках доползла до порога, высунулась наружу и, вернувшись обратно, с сарказмом заметила:
– Доброе утро наступает в обед. Ну правильно, кто рано встает – тот весь день ходит дурак дураком.
– Намекаешь, что рассвет уже был? – потряс свои вставшие часы Антон. – Ты обратила внимание, где солнце?
– Там, – показала я большим пальцем на потолок и принялась разглядывать собственный циферблат, устройство под которым также приказало долго жить. – Всё это приводит к неутешительному выводу, что кто-то из нас очень любит спать. Вероятно, это норма для умелых альпинистов, пловцов и прочих крутых парней. Но это еще не все, к солнышку стремительно приближается черная туча, и что-то мне подсказывает, что через минуту грохнет запоздавший майский гром и нас зальет.
«Майский» гром прогремел через минуту. На улице сделалось темно, ветер задул с утроенной силой. В этом «доме» не оказалось ни воды, ни мыла, ни зубной щетки. Зато была еда – не съеденная вечером по понятным причинам. «Не говори, что это такое, – и потом не говори», – попросила я, зажмурилась… и жадно съела свою половину тушки. Сделала предупреждающий жест – заткнись, ни слова, ни полслова! Он покорно отвернулся и, посмеиваясь, уничтожил свою порцию. Дождя пока не было, но погода уже портилась – ветер безжалостно трепал листву кустарника, гудел в сквозных расщелинах. Небо заволокло темными грозными тучами, они, покачиваясь, плыли в западном направлении. «Следуем за тучами, – провел инструктаж Антон. – Погода способствует. Дождя пока нет, будем надеяться, что и не будет. А если промокнем… то нам уже ничего не страшно. Нужно пробежать порядка полутора километров. А там посмотрим, как вырваться за флажки».
Мы завязли на первой же стометровке. Этот день оказался, как и вся моя жизнь, тяжелым и беспросветным. Мы карабкались по скалам, с которых меня постоянно сдувало ветром, протискивались через узкие расщелины, обходили подозрительные трещины в земле и черные провалы. Несколько раз начинался дождь, но быстро прекращался. Я поначалу неплохо себя чувствовала: выспалась, не очень голодная (во рту остался привкус странного мяса), а самое главное – теперь я могла ни о чем не думать. Пусть другие думают. Человек, которому я вручила свою судьбу, прокладывал дорогу и деловито сопел. Я не знала, как относиться к его рассказу, что там было правдой, а что «творческим вымыслом», но хотелось ему верить. Минут через двадцать мы выбрались из каменного кошмара (метров семьдесят, думаю, прошли), тут и началось светопреставление! Гром ударил прямо по макушке – с такой силой, что я заткнула уши. Антон схватил меня за шиворот и потащил к двухметровому обрыву, за которым начинался лес. Он спустился в пропасть на вытянутых руках, прокричал сквозь очередное извержение:
– Падай, ловлю!
Я обрушилась, как снежная глыба с козырька подъезда. Он наивно думал, что я легкая, а я раздавила ему ребра, сплющила ступню и посеяла новые сомнения в целесообразности своего спасения.
– Слушай, ты, падающая звезда, – рычал он, кривясь от боли, – тебе хоть кол на голове теши, – не успокоишься, пока окончательно меня не добьешь…
Мы вязли в лесу, перебираясь с кочки на кочку. Все пространство между кочками было завалено гнилыми ветками и коряжинами, а свободные от них участки подозрительно чавкали и прогибались. В лесу нас и застиг кратковременный шквалистый ливень, от которого мы успели спрятаться под юбочкой развесистой ели. Я сидела, съежившись, втянув голову в плечи, а этот парень посматривал на меня с какой-то виноватой лукавинкой. В его присутствии мне было неловко. Откуда он взялся на мою голову? Дождь закончился, мы продолжали месить грязь. По мнению Антона, осталось одолеть не больше километра по пересеченной местности, и можно будет спокойно лезть через ограду. А там – здравствуй, свобода и новые неприятности! Он бормотал, прокладывая путь: «Уже просвет белеет, двести метров открытого пространства, еще один лесок… и даже не спрашивайте, Евгения Витальевна, откуда мне это известно…» Еще и утешал меня: далеко не факт, что менты нас ищут, мы мертвы – с этим трудно поспорить. «Лестницу», по которой Антон спустился с обрыва, конечно, нашли, и что с того? Про смертельный порог этот беглый арестант не знал – и благополучно в нем сгинул, не такой уж он ловкач. А меня и подавно смыло с водопада – причем не факт, что до водопада я добралась в живом виде…
С «открытого пространства» и начались мытарства. Я проигнорировала недвусмысленный приказ не высовываться – выскочила по инерции на опушку. Не таким уж безразмерным было это пространство – за минуту можно проскочить. Трава по колено, желтые одуванчики сплошным ковром. Приятные запахи, которых не было в лесу. Природа благоухала, дышала красками после дождя. Я точно помнила, что осмотрелась, прежде чем рвануть вперед. Здесь не было ни одной живой души. Антон что-то буркнул – мол, куда без приказа? – но припустил за мной, выражаясь сквозь зубы. Рев мотора прозвучал как гром среди ясного неба! Я по инерции бежала дальше – да что там говорить, мчалась как стрела! А справа, из-за изгиба лесного массива, в чистое поле выпрыгнул открытый джипчик «Судзуки»! Он был набит людьми, они ликовали и вопили. Джип мчался наперерез, прыгая по кочкам – уж мощности и клиренса у этого авто хватало. Я затормозила, как разогнавшаяся фура на тонком льду, страх резанул по мозгам. Знакомые личности в салоне джипа! Члены «элитарного клуба», блин! Судьба неумолимо приближалась, гремя рессорами. Я что-то орала, кинувшись обратно, и окончательно шизанулась от страха, обнаружив, что Антона нет. Нигде нет! Куда он делся? Успел смотаться в лес, трус несчастный?! Я вертелась, кричала, но его, хоть тресни, не было! Скачка́ми я помчалась к опушке, но и джип сменил направление – теперь он ехал, четко вклиниваясь между мной и лесом, отрезая дорогу! Пассажиры хохотали, улюлюкали. Все как на подбор знакомые персоны. Опухшие пьяные лица, воспаленные глаза. Я заверещала болотной выпью и припустила вдоль опушки, уходя от столкновения.
– Смотри-ка, братва, а эта шалашовка еще жива! Ай да Эльвира, было же ей видение! – горланил Михеич, колотя кулаком по стальной раме.
– Айн, цвай, полицай! – хохотал капитан Шалашевич, окончательно потерявший за эти сутки образ положительного мента. Но справляться с баранкой у него пока получалось.
– Что, родная, штанишки поменяли цвет? Куда так бежишь? Подожди, не оставляй нас! – выкрикивал во все воронье горло майор Калинин.
Они уже догнали меня, катили параллельным курсом, едва не отталкивая, дружно хохотали. С пассажирского сиденья скалился капитан Плющихин. Его физиономия тряслась напротив моей.
– Давай, милая, давай же, поднажми! – хихикал он. – Ты должна это сделать, сделай это! Мужики, мне ее жалко, эх, была не была!
Он начал привставать с сиденья, вцепился в проржавевшую раму кузова. Я ужаснулась: этот черт на ходу собрался на меня спрыгнуть?! Остальных это тоже позабавило.
– Давай, Плющихин, растряси жирок! – хохотал Калинин. – Оседлай ее, покажи ей, в чем сила русского мента!
– Первый, пошел! – срывался на фальцет Михеич.
– Хьюстон, Хьюстон, у нас стыковка! – гаркнул Плющихин, – В атаку, звездная десантура!
И прыгнул на меня, растопырив клешни! А я как будто чувствовала, по какой траектории он полетит. Скорость джипа была небольшой, ничем особенным Плющихин не рисковал. Но я вдруг свалилась на колени, хотя ничего такого и не планировала! Сила инерции потащила меня дальше, я содрала ладони в кровь, пропорола живот, но это уже было не важно. Туша «десантника» просвистела перед носом. Он завизжал от страха, обнаружив, что стыковки с «летательным аппаратом» не предвидится, и повалился в траву, махая конечностями. Экипаж машины боевой разразился хохотом. Я корчилась в траве с отбитыми внутренностями, пыталась привстать. Охал и стонал Плющихин, он стоял на четвереньках, из расквашенного носа текла кровь. У капитана был шок, причем серьезный.
– Первый блин комом, блин! – ржал Шалашевич, выкручивая баранку. – Гей, Плющихин, ты чего там, самоубился, что ли?
Машина сделала лихой разворот, левые колеса оторвались от земли – и встала, точно вкопанная. Из нее посыпались улюлюкающие бандиты «при исполнении». А у меня усталые ноги обросли чугунными гирями, я сидела в траве, обливаясь слезами – одна-одинешенька на всем белом свете, потрясенная, выжатая, уже не в состоянии куда-то бежать. Бандиты замыкали полукруг, неспешно подходили, позвякивая ружьями, болтающимися на плечах. Они похабно лыбились, гоготали, сплевывали.
– Что, Плющихин, не прокатил план Барбаросса? – изгалялся Шалашевич. – На кошках тренируйся, придурок! Мужики, вы только гляньте, какой у нас тут шалман!
– Берем от жизни все, чего нельзя? – упражнялся в остроумии Калинин. – Пока Эльвира не видит?
Ознакомительная версия.
