— Спасибо, — сказал Фалькон, забирая фотографию.
Они обменялись рукопожатием, и он пошел к выходу.
— Кстати, кем по профессии был Эдуардо Карвахаль? — спросил он, взявшись за ручку двери.
— Консультантом по недвижимости, — ответил Монтес. Выражение его лица заметно помрачнело. — Работал на Рауля Хименеса здесь, в Севилье, до конца семидесятых — начала восьмидесятых. Он был из состоятельной семьи, владевшей большим участком земли в Марбелье. Уйдя от Рауля Хименеса, он эту землю застроил и распродал. Завязал знакомства. Знал всех нужных людей. Начал искать участки земли для туристических компаний под строительство отелей. В мэрии все ели с его ладони, так что разрешения на строительство и лицензии получать ничего не стоило. У него были связи в финансовых кругах.
— Значит, вы всерьез поверили великому обещанию Карвахаля?
— Полностью.
Фалькон кивнул, открыл дверь.
— Еще о деле Ортеги, — вдруг произнес Монтес. — Я вовсе не виню своих людей. Это не значит, что я с ними не поговорил о том, как вести себя в следующий раз, но необходима твердость, чтобы перечить такому сиятельному юристу, как судебный следователь Кальдерон.
— Кроме того, это его работа — подготовить дело, которое даст прокурору больше шансов в суде, — сказал Фалькон. — Суду нужно было принимать весьма сложное решение, а следователь Кальдерон — очень компетентный человек.
— Он вам нравится, инспектор! — удивился Монтес. — Никогда бы не подумал.
— Я лишь один раз с ним работал… по делу Рауля Хименеса. Он провел его отлично. Очень меня поддерживал, когда я был не в состоянии вести расследование.
— Успех меняет человека, — сказал Монтес. — Одним предназначено дотянуться до самых его вершин. Другие, вроде меня, достигли своей планки и должны смириться или свихнуться. Кальдерону нет еще и сорока, но он уже добился того, чего некоторым юристам не достичь и к концу карьеры. Очень трудно остановить себя в этом стремлении… к еще большим высотам. Иногда приходится немного подтолкнуть происходящее, чтобы великолепное сияние звезды не поблекло. Амбиции затуманивают рассудок и заставляют совершать ошибки. Падение таких людей бывает быстрым и трагичным. Знаете почему, инспектор?
— Людям нравится видеть их сломленными, — предположил Фалькон.
— Думаю, сейчас множество людей замерло в ожидании, — сказал Монтес.
Четверг, 25 июля 2002 года
Спускаясь по лестнице, Фалькон задержался и прихватил дело Себастьяна Ортеги, чтобы ознакомиться с ним дома. В офисе Рамирес все еще набивал отчет крупными настырными указательными пальцами. Кристина Феррера поговорила со служащей телефонной компании и выяснила, что последний звонок в дом Веги был от Консуэло Хименес около одиннадцати вечера. Она допечатала отчет и ушла. Фалькон уселся напротив Рамиреса, который таращился в монитор, словно критик, вставляющий в рецензию изысканно-беспощадные замечания.
— Что новенького по делу Веги?
— Он нанимал русских и украинских рабочих, — откликнулся Рамирес. — Некоторых легально, как Сергея, некоторых — нет.
— Ничего себе! Как вы узнали про нелегальных рабочих?
— Они сегодня не вышли на работу. Тем, кто вышел, велели уйти, и две стройки остались с неукомплектованными бригадами.
— А что в его офисе?
— Васкес не позволил нам рыться там без ордера, но был довольно услужлив, когда дело касалось Сергея.
— Это он сказал про рабочих?
— Рабочие не его забота. Он же не управляющий «Вега Конструксьонс». Просто адвокат, даже не член правления компании. Однако сейчас, после смерти Веги, держится как начальник.
— Вы видели бухгалтера, сеньора Дорадо?
— Золотой мальчик. Да, мы его видели. Он объяснил нам, чем компания занималась, и показал отчетность.
— Он объяснил, как в расчетах учитывают нелегальных рабочих?
— На этом этапе мы не вдаемся в детали. Разговаривали о структуре в целом, выясняли платежеспособность компании, есть ли финансовые бомбы замедленного действия, нет ли какого-нибудь опасного пункта о неустойке по проекту, на который уходит прибыль.
— Опиши структуру компании.
— «Вега Конструксьонс» — холдинг, объединяющий группы отдельных проектов. Каждый проект — компания с собственным правлением, в которое входят представитель «Вега Конструксьонс», кто-то из инвесторов и представители финансовых структур, обеспечивающих поддержку. Думаю, затем, чтобы провал одного проекта не погубил всю компанию, — объяснил Рамирес. — Как бы то ни было, последние три года холдинг приносил приличную прибыль, и не похоже, чтобы имелись проблемы с каким-то из текущих проектов. Никакой катастрофы не ожидалось. Если его смерть и связана с деловыми неприятностями, то, скорее всего, в них замешан кто-то из партнеров.
— Имена партнеров выяснил?
— Еще нет, — сказал Рамирес. — Что было в институте?
— Взгляни на отчеты, когда закончишь. Ничего существенного, чтобы удалось убедить Кальдерона начать расследование по делу об убийстве. Нам предстоит серьезно поработать, чтобы выяснить, не было ли чего-то похожего на мотив у трех ближайших соседей Веги. Им всем были выгодны отношения с ним, и все они, как и следовало ожидать, прошлой ночью мирно спали дома. Поэтому мы должны найти Сергея. Он был ближе всех к месту преступления. Если кто и видел нечто подозрительное, так только он.
— Я еще не рассмотрел как следует этот паспорт, но абсолютно безгрешный человек не держит в холодильнике фальшивых документов, — сказал Рамирес. — Ты уже столкнулся с людьми на машине с крадеными номерами, маячившей у парадной двери, а в «Вега Конструксьонс» ощутимо пахнет русскими. И мы знаем, что в этом деле что-то не так. Мы каждый день выясняем подробности. В конце концов одна из них окажется мотивом.
— Я должен идти, — сказал Фалькон, глядя на часы.
— О да, сегодня вечер психиатра. Может быть, и мне придется к ней походить, — сообщил Рамирес, грустно улыбаясь и постукивая себя по виску. — Поможет привести башку в порядок.
— Новости о дочери есть?
— Не будет, пока не закончатся анализы.
Фалькон поехал домой. Ему нужно было снова принять душ и расслабиться перед встречей с Алисией Агуадо. Войдя в дом, он ощутил ту же тревогу, что и прошлым вечером. Понял, что снова прислушивается.
Фалькон бросил дело Ортеги в кабинете и пошел наверх, принял душ, надел джинсы и черную футболку. Он спустился в кухню и выпил воды. Прошел в кабинет и лег в шезлонг. Он делал дыхательную гимнастику и начал уже успокаиваться, как вдруг замер, заметив над столом, на доске для заметок, нечто чужеродное, чего раньше не замечал. Фалькон медленно поднялся, как будто важно было не выдать себя. Пригнувшись, подошел к столу и увидел на доске фотографию Инес. Она была приколота булавкой с красной пластмассовой головкой. Булавка пронзила Инес горло.
В половине десятого вечера Фалькон сидел в мягком кресле в кабинете Алисии Агуадо. Алисия положила пальцы на его запястье. Она полностью потеряла зрение из-за болезни, начавшейся еще в детстве, и полагалась только на осязание, на свое поразительное умение определять состояние пациента по его пульсу.
— Ты устал, — заметила она.
— Заканчивается второй день нового расследования, — объяснил он. — Две смерти и серьезная эмоциональная встряска.
— Ты снова встревожен.
— Во время сиесты мне опять снился отвратительный сон, — пожаловался Фалькон. — Они всегда приходят днем.
— О снах мы уже беседовали, — сказала она. — Так что тебя тревожит?
— На этот раз гадкий сон был другим. Я проснулся с четкой идеей и с ощущением цели.
Он рассказал о деле Себастьяна Ортеги и то, что было ему известно, прежде чем он увидел сон, и то, что потом узнал от Монтеса.
— Судебные ошибки случаются часто?
— Речь не об ошибке! — защищаясь, ответил Фалькон. — Если улики неубедительны, а вина преступника очевидна, тогда с помощью нюансов и акцентов полиция и обвинение обеспечивают «верный» приговор.
— Но здесь не тот случай, так? — уточнила Агуадо. — Жертву вынудили дать не вполне справедливое описание случившегося.
— Приговор суда не подвергался сомнению. Они хотели обеспечить максимальный срок, но… не хочу вдаваться в детали и переходить на личности, — сказал Фалькон. — Главное, что я и не вспоминал об этом случае, пока не увидел сон, и все же проснулся, четко понимая, что хочу помочь этому юноше, которого со мной ничто не связывает.
— Это хорошо, — сказала Агуадо.
— Я тоже так считаю. Депрессия отвратительна тем, что ты не можешь думать ни о чем, кроме самого себя. Я рад отделаться от самосозерцания.
— Почему ты начал вспоминать о деле Себастьяна Ортеги?
— Здесь несколько интересных завязок. Первое: Пабло Ортега дружил с Франсиско Фальконом. Мы даже встречались раньше, когда мне было восемнадцать, но я его не помню. Как и Франсиско, это личность харизматическая, способная на немыслимые перепады эмоций. Второе: мне удалось поймать Ортегу не то чтобы на лжи, но на явном передергивании фактов. Он страшно зол, раздражен, и где правда, а где актерская игра — кто знает? Возможно, он утаивает что-то сам от себя. Третье: один из соседей Пабло заявил, что считает его либо гомосексуальным, либо асексуальным типом.
